Кассиопея

Был ли он таким же с Мином? Был же, верно? Варил ему кофе, оставлял записки на холодильнике, покупал ему что-то, о чем тот не просил даже. Заставлял садиться на единственное свободное место в метро, вешал его футболки на балконе сушиться, оставлял дверь в свою комнату открытой.

Обнимал ли он его крепко, повторяя раз за разом, что все будет хорошо?

Конечно. Конечно же. И даже больше. Близкие друзья именно так и поступают.

(Но Мингю для Чонхо не друг.)

(Кто тогда?)

– Что-то они там надолго зависли, – от голоса Юбина Мингю вздрагивает. – Надеюсь, не дерутся где-нибудь под столом на кухне.

– Тогда я сам с ними подерусь. – Он поднимается с пола и разминает затекшие ноги. – Пойдем проверим.

Юбин кивает и берет полупустую бутылку виски.

На кухне и в гостиной пусто. Они ушли из квартиры? Мингю оборачивается вокруг своей оси и прислушивается. Со стороны комнаты Чонхо слышатся голоса – громкие, будто Чонхо с Тэёном ругаются на повышенных тонах. Они с Юбином переглядываются и одновременно идут вперед. Если эти двое действительно устроили разбор полетов…

Мингю тормозит перед открытым балконом; Юбин врезается в него сзади.

Чонхо с Тэёном смеются. Они стоят к ним спиной, окутанные едва заметным облаком сигаретного дыма, и ржут. Они, блядь, ржут. Юбин протискивается мимо, подскакивает к Тэёну и коленом дает ему четко под задницу.

– Ай!

– Какого черта вообще? – Он выхватывает сигарету из чужих рук, смотрит на нее несколько секунд немигающим взглядом, а потом затягивается сам.

– Ты же не куришь. – Тэён потирает ушибленное место.

– Как и ты.

– Я смотрю, вам тут весело. – Мингю стоит в дверях, сложив руки на груди. – О чем болтали?

– Да так, – Чонхо извиняюще улыбается и тушит сигарету о пепельницу; на его щеках проступает легкий румянец.

Дверной звонок заставляет всех четверых замереть. Юбин с бутылкой в одной руке и выкуренной почти до фильтра сигаретой в другой смотрится довольно комично, как и Тэён, застывший с ладонью, приложенной к своей пятой точке.

– Кто это?

Мингю щурится, а после с размаху шлепает себя рукой по лбу. Господи, как он мог забыть. Ну вот почему именно сегодня, а не в какой-то другой день? Черт бы его побрал за дырявую голову. Он разворачивается и несется прочь из комнаты, провожаемый вопросительными взглядами. Надеется, что ошибся, что не только у него в голове ветер свищет.

Надежды рассеиваются, лопаются мыльным пузырем, потому что на пороге улыбкой светит именно Сонёль, а не сосед сверху.

– Даров, – он заходит внутрь и начинает сбрасывать кеды, даже не наклоняясь, чтобы развязать шнурки, – держи подарочек, – в руках Мингю оказывается большой и довольно тяжелый пакет.

И вот так он окончательно вспоминает, что Сонёль несколько дней назад говорил, что придет в пятницу делать какой-то там проект. Мингю делает многострадальное лицо, беря пакет в левую руку. Сонёль продолжает трясти второй ногой, с которой никак не хочет слезать кед, как вдруг растерянно хлопает глазами, глядя в сторону гостиной. Мингю смотрит тоже. И видит тех, кого бросил на балконе, шустро слиняв открывать дверь.

– У вас тут что, – лицо Сонёля смешно вытягивается, когда он замечает почти пустую бутылку виски в руке Юбина, – сосисочная вечеринка? А меня не позвали?

– Вообще-то, ты здесь, – ворчит Мингю.

– Так проект же. Ну, мы, конечно, можем перенести на другой день, потому что времени еще навалом, но раз уж я и правда здесь… – Второй кед летит следом за первым в сторону стены, за что Сонёля, если честно, хочется придушить на месте.

– Привет, – запоздало здоровается Юбин. – Мы это, пойдем, наверное, – обращается к Чонхо уже.

– Не-не, куда собрался. – Сонёль хлопает его по спине с размаху, да так, что Юбин, судя по лицу, чуть не прощается со всем, что успел выпить. – А вы что же? – Он по очереди глядит на всех четверых. – Все-таки помирились, да? Почему-то я даже не удивлен.

Мингю за это время уже успел понять, что Сонёль прямой, как рельсы, и всегда говорит именно то, что думает, но вопрос все равно приводит его в ступор. Они же не будут обсуждать это прямо сейчас, правда? Мингю знатно подустал от этого.

– Ладно, к черту учебу, давайте просто напьемся! – Сонёль поднимает обе руки вверх, растопыривая пальцы, а потом протискивается мимо всех в гостиную.

В принесенном пакете оказывается шесть бутылок сливового вина и четыре соджу. Мингю смотрит на все это и не может перестать хлопать глазами. Это они так должны были проект делать? Или в этом мире просто не принято учиться на трезвую голову? Как в принципе его путешествие в другой мир могло закончиться тем, что он будет напиваться на кухне, сидя в окружении совершенно чужих ему людей?

Почти чужих.

(Уже не чужих.)

Сонёль, кажется, не обращает внимания на неловкую атмосферу: помогает Чонхо доставать стаканы и убирать некоторые бутылки в холодильник, шуршит пакетом и чуть ли не шарик из него надувает, рассказывает какую-то ерунду, то и дело хлопает Тэёна по плечу, потому что он сидит к нему ближе всех.

– За встречу! – поднимает он стакан.

Мингю не уверен до конца, что все смогут расслабиться, не уверен, что сам перестанет напрягать плечи. Хочет даже пару раз сослаться на головную боль и уйти в комнату, потому что концентрация людей на квадратный метр в этой квартире превышает для него норму. Хочет, да, честно собирается, но на третьей бутылке передумывает, потому что Чонхо начинает смеяться очень заразительно и ярко – над Сонёлем, за которым и вправду интересно наблюдать сейчас. Почему-то Мингю даже не удивлен тому факту, что у него под алкоголем срывает последние тормоза.

Первые полчаса Юбин отказывается от того, чтобы ему подливали в стакан, но Сонёль наливает все равно – с ним невозможно спорить. Тэёну не наливает никто – он делает это сам. Без стакана и из горла прямиком в рот. Спустя какое-то время Мингю берет это за пример.

Каждую минуту – правда каждую – он бросает взгляд на Чонхо. Может, и чаще бы это делал, если бы не думал сам, что это странно как-то. Неуместно совсем. Чонхо на него смотрит тоже – спустя пару секунд после того, как чувствует взгляд Мингю на своем лице. Улыбается в ответ, светя забавной улыбкой так ярко, что зажмуриться хочется, но Мингю не жмурится – взгляд опускает только, кусая губы. Будто это как-то может помочь подавить в себе желание улыбаться тоже.

Они просто пьяны. Все дело в алкоголе. Ни в чем другом.

– Вы ведь помните, как мы с Мингю познакомились? – Сонёль бросает в мусорку пустую бутылку и возвращается на диван. Они переместились в гостиную. – У нас тогда церемония была для первокурсников, но ее задержали, потому что ректор застукала меня с сигаретой под окнами. – Он громко смеется. – Наверное, она бы так и отчитывала меня, если бы Мингю, который вышел на улицу, не поинтересовался вежливым тоном, в котором часу начнется церемония. Эта тетка сразу унеслась – ей надо было вступительную речь произносить. С тех пор я от нее по всем углам прячусь.

– Ты хотел сказать по кустам, – поправляет его Мингю.

– Ну да, они стали моим вторым домом.

Не то чтобы все сказанное было таким уж смешным, но Тэён почему-то ржет и всхлипывает почти, спрятав лицо на плече Юбина, у которого до того румяные щеки, что скоро под цвет красной рубашки будут.

На балконе впятером тесно, и они то и дело толкаются, задевая друг друга плечами, – все, кроме Мингю, который двигаться не хочет совсем. Только медленно подносить сигарету ко рту и смотреть в сторону Сеульской башни, слыша чужой смех, ощущая запах сливового вина, чувствуя на своей руке приятное тепло – в те моменты, когда Чонхо чуть перегибается через него, чтобы дотянуться до пепельницы.

Мингю улыбается. Мингю почему-то так хорошо, как очень давно не было. И пускай они все просто выпили слишком много, пусть в таком состоянии сложно себя контролировать и не смеяться над всем подряд, пусть все искажается и предстает перед тобой в преломленном свете. Ярче, ближе. Теснее. Пускай. Мингю все равно.

Он дышит полной грудью и чувствует вдруг, что живет. Не слышит хруста внутри больше, не хочет уйти, не хочет исчезнуть и чтобы его все забыли. Чтобы он сам себя забыл. Мингю просто стоит на этом балконе, окруженный со всех сторон уже знакомыми лицами, и дышит. Самым сердцем своим дышит. Когда это было в последний раз?..

В начале двенадцатого Сонёль уходит – пошатываясь, ведомый под руку Тэёном, на котором с другой стороны висит еще и Юбин. У этих двоих, кажется, крайне дерьмовая переносимость алкоголя. Они оставляют после себя море пустых бутылок, кучу упаковок из-под чипсов, которые откуда-то притащил Чонхо, и ощущение – невесомое, легкое запредельно, щекочущее легкие изнутри, – что жизнь все-таки продолжается. Продолжается же, правда?

Стоя на балконе и пытаясь разглядеть внизу три силуэта рядом с остановкой, Мингю думает неожиданно, что нет ничего плохо в том, что судьба свела его с этими людьми. Они никогда не станут близки, они даже не успеют попробовать это сделать, потому что совсем скоро Мингю вернется туда, откуда пришел. Но все в порядке.

Смысла никогда не было и не будет ноль.

Особенно в том, что он встретил взрослую версию ребенка, который столько лет напрашивался ему в младшие братья.

Мингю поворачивает голову и смотрит на Чонхо, взгляд которого устремлен вниз, как и у него мгновением раньше. Он, может, и взрослая версия того надоедливого школьника, что остался там, по другую сторону зеркала, под небом голубым, но…

(Но что?)

Мингю не может уснуть. Он медленно ворочается, переворачиваясь с одного бока на другой, хмурится с закрытыми глазами. В голове все еще вертолеты, она по-прежнему кружится, но сбежать в сон никак не выходит. Больше всего сейчас хочется просто проспаться, но все, что у Мингю выходит, – раз за разом прокручивать в голове одни и те же мысли. Как на пленочной кассете в старом магнитофоне. Порвалась бы уже эта пленка к чертовой матери.

Прекрасные мгновения приятного опьянения давно рассыпались в воздухе, ощутимо огрев прямо по затылку. Почему-то все не кажется уже настолько радужным. Кто бы сомневался. Мингю стонет в подушку и обещает себе, что больше не будет напиваться до такого эйфорийного состояния: так и заблудиться легко.

(Где? Посреди обманчивых надежд на жизнь, отличную от той, которой он жил последние несколько лет?)

Пару раз он встает: чтобы сначала открыть окно, а потом закрыть. Кондиционер в квартире работает на полную мощность, но Мингю все равно бросает то в жар, то в холод через каждые пять минут. Страшно почему-то становится. Как в ту ночь, когда он впервые почувствовал на себе чужой взгляд со стороны зеркала. Хорошо так было пару часов назад, а теперь страшно вот. Ужасно.

Мингю снимает рубашку, оставаясь в одной футболке, и бросает ее на пол, о чем жалеет спустя минуту, потому что опять становится холодно. Он переворачивается на другой бок и вытягивает шею так, чтобы взгляд падал на зеркало. Он не знает, что хочет там увидеть. В зеркале же нет ничего, кроме темноты комнаты и уже привычного интерьера. Там есть и он – расплывчатый силуэт на кровати, больше напоминающий безжизненное тело.