Презумпция невиновности

9

Вечером Гурин вызвал в мой кабинет на допрос Глушакова. Тот молча сел на предложенный стул, выложил на колени жилистые руки. Его узкое, с чуть раскосыми глазами и горбатым носом лицо казалось сонным. Спутанные, пшеничного цвета волосы нависали на скошенный лоб.

— Ну, что скажете, Глушаков? — разыскивая что-то в своей папке, спросил Гурин.

Глушаков покосился на него и хриплым голосом ответил:

— А что мне говорить? Вы уже решили мою судьбу.

Борис перестал шелестеть бумагами в папке, внимательно посмотрел на Глушакова, потом перевел взгляд на меня, сказал:

— Вот даже как! А откуда вам известно, как именно мы решили вашу судьбу?

Глушаков промолчал. Гурин спросил:

— Значит, вы утверждаете, что с Курчевским не встречались?

— А с какой стати мне встречаться с ним?

— Чего это вдруг? Старые дружки, подельники...

— Были дружками и подельниками, но разошлись у нас дорожки. Завязал я. Новую жизнь начал. Да вот не получается пока.

— Почему не получается?

— Потому... — Глушаков, сдерживая раздражение, принялся разглаживать ладонями брюки на коленях. — Если где что-то совершилось, подавай сюда Глушакова! Без него тут не обошлось...

— На себя обижайтесь, — примирительно отозвался Гурин. — Биографию сами себе подмочили.

— Понимаю, — кивнул Глушаков. — Только на этот раз не виновен я. Зря «дело» лепите.

— Тогда чем же объяснить тот факт, что на бутылках вина оказались отпечатки ваших пальцев?

— Я же говорил: вернул бутылку вина...

— Но продавщица категорически отрицает это.

— Боится, как бы не наказали. Спиртное она ведь продала мне после семи вечера...

— И с переплатой, конечно? — ввернул я.

Глушаков посмотрел на меня, кивнул:

— Да, с десятки Мария рубль сдачи мне не дала. Но это мелочи. Эта бутылка, как видите, обходится мне значительно дороже. Из-за вранья Марии...

— А в честь чего это вы пьянку в одиночку закатили вечером 7 октября? — спросил я.

— Так праздник же был. День Конституции. Должен был прийти Никита, брат Нюрки, но так и не пришел. Ну, я, значит, рюмку за рюмкой и осушил почти всю бутылку. А назавтра встретил Никиту в городе, говорит, жена не пустила. Зашли к нему, похмелились, я и заночевал там. В доме Никиты и нашел меня майор Козловский...

Гурин, неторопливо заполняя протокол допроса, спросил Глушакова:

— У Курчевского, кроме вас, есть еще в Соколове приятели, знакомые?

— Есть какая-то женщина. Люськой зовут, но как ее фамилия и где живет, не знаю. Я ее никогда не видел.

«Имя Садовской — Люсьена», — мысленно отметил я.

Подписывая протокол, Глушаков осторожно поинтересовался:

— А как со мной решать будете?

— А сами вы как думаете? — прищурился на допрашиваемого Гурин.

— Чего уж тут думать! — невесело усмехнулся Глушаков. — Как говорится, не первый год замужем, знаю, что такое улики. Мой нож, отпечатки пальцев, водка из ограбленного магазина...

— Это хорошо, что вы трезво оцениваете обстановку, — Борис забрал у Глушакова подписанный протокол, положил его в уголовное дело, сказал: — Вы свободны, Яков Ильич.

— Не понял.

— Я говорю, ступайте домой. Возможно, потом еще понадобитесь. Всего вам хорошего! — И Борис протянул Глушакову руку. Тот несколько мгновений удивленно-растерянно смотрел в глаза Гурину, потом схватил его руку, рывком стиснул ее, хрипло сказал «спасибо» и, пряча в отвороте головы выступившие на глазах слезы, торопливо вышел из кабинета...

Итак, Садовская... Спираль поиска, кажется, начала понемногу сужаться. Интуитивно я чувствовал, что Лыч «лег в дрейф», из города он не мог уйти. Не должен.

5. Последние витки спирали