Ваше Сиятельство 3

— Саша! Я взрослая, самостоятельная женщина! Ты не имеешь права об этом рассуждать! — вспыхнула Елена Викторовна и щеки ее порозовели.

— Имею. Мы — самые близкие люди, — я взял ее теплую ладонь, которая дрогнула в моих пальцах. — И я имею право беспокоиться о том, что происходит с тобой. Вспомни, мы уже говорили на эту тему. Ты сама хоть осознаешь, что из-за этого чертова Майкла с тобой происходят странные вещи? Ты ведешь себя слишком легкомысленно, но при этом не упускаешь случая, чтобы воспитывать меня там, где это делать не следует.

Я снова взял рюмку с коньяка со стола и в этот раз отпил из нее несколько глотков, проницательно глядя в глаза графини. Она была сбита с толка, но все же неуверенно сказала:

— Вот ты сейчас специально пьешь передо мной, да?

— Да, — сказал я, наклонился и поцеловал ее в щеку, на которой стало еще больше румянца. — Этим я показываю, что не надо со мной, как с мальчишкой. Ты сказала, что ты взрослая и самостоятельная. Вот и я такой же. Мне приятно, когда ты обо мне заботишься, волнуешься за меня, но лишь до тех пор, пока это в разумных пределах. И я тебя очень прошу еще раз, пересмотри свои отношения с Майклом. Дело не в том, что он слишком молод для тебя, а в том, что ты перестаешь быть собой. И у меня есть подозрения, что его интерес к тебе не во всем настоящий. Позже, я объясню в чем дело, — я подумал, что до тех пор, пока я не получу информацию от Скуратова, говорить более основательно с мамой о Майкле не стоит.

— Как ты можешь так говорить! Ты ничего не знаешь о Майкле! Он очень хороший человек! — графиня оттолкнула мою руку и взяла со столика рюмку с коньяком. — И я вполне подхожу ему возрастом! Все говорят, что я выгляжу на двадцать пять!

— Да, мам. Это чистая правда: ты выглядишь не более чем на двадцать пять. И об этом британце пока не будем говорить. Я пойду — Талия ждет, — сказал я, вставая с дивана.

— Талия подождет. Для тебя кто важнее: Талия или я? — остановила меня графиня. — Вообще в это время ее не должно быть в нашем доме. А ты ее еще ночевать привел, так?

— А где ей ночевать? Домой в таком виде ей нельзя. Поспит сегодня со мной. Тем более она очень перенервничала, ей нужно внимание, — пояснил я.

— Я не хочу, чтобы ты с ней спал! Я вообще не хочу… — она тоже встала, снова налив себе в рюмку коньяк, — не хочу, чтобы возле тебя вертелись такие девушки, как она. Талия тебе не подходит.

— Мам, раньше ты, наоборот, хотела видеть меня с Талией. А теперь нет. Что случилось? — я смотрел как она снова пьет коньяк. Прошлый раз было вино… Как-то часто стала это делать Елена Викторовна.

— Саш, — она провела пальцами по моей щеке. — Ты у меня такой хороший. Я не хочу, чтобы ты достался девушке, которая мне не по душе, — она долго молчала, разглядывая как-то по-особому, придирчиво разглядывая меня. Потом сказала: — Посмотри мне в глаза.

Я посмотрел. Они у нее были похожи на темный янтарь, теплые и чуть рассеянные, беспокойные. И даже после выпитого коньяка проницательные, словно она пыталась рассмотреть во мне нечто невидимое.

— Я ходила к Мериде, гадала на тебя, — сказала графиня, не отпуская меня взглядом.

— Мама, какого черта! — меня это действительно возмутило. — Когда ты уже успокоишься насчет меня?

— Она сказала, что ты теперь не совсем ты. Даже не так, я не помню точно как, но смысл в том, что ты не мой сын, — ее ротик приоткрылся и из глаз, только что испытывающе смотревших на меня, потекли слезы.

Это было так неожиданно, что у меня словно что-то сжалось в солнечном сплетении. Так на эмоции реагировала чакра-манипура.

— Она сказала… — продолжила графиня, замявшись. Румянец вдруг покинул ее щеки: — Сказала, что ты Астерий! А от моего Саши здесь почти ничего нет!

Мне хотелось выматериться, хотя я это делал очень редко. Вот какого ее понесло к Мериде? Мерида — одна из самых известных ворожей в столице. Насколько я знал, в прошлом она была жрицей Геры, и даже какое-то время давала предсказания возле Седьмого Камня Перуна. Значит, Гера… Снова и снова прослеживается ее почти невидимый, но мрачный след.

— Мам, успокойся, — я взял ее обе руки, нужно было срочно активировать «Капли Дождя» — два предыдущих раза шаблон ментального расслабления прекрасно повлиял на нее.

— Я не успокоюсь, Саш! Я уже слышала это имя: Астерий. Слышала несколько раз. Мерида сказала, чтобы я смотрела тебе в глаза и видела там всю правду. В глазах будет написано, сказала она, — произнесла графиня, не отводя от меня взгляда.

— Когда ты была у нее? — попытался я увести в сторону от ее главного вопроса.

— Сегодня. И я ей не поверила. Все думала, что такого не может быть. Я не хотела с тобой даже об этом говорить. А вот ближе к полуночи, жду тебя и вспоминаю, все что случилось тогда, в тот день, когда ты пришел раненый и мы вызывали врача. Все-все вспоминаю, и думаю, что Мерида может быть очень права. Скажи правду, ты Астерий? — Елена Викторовна вскинула голову, готовясь принять ответ.

— Да, я — Астерий. Я уже говорил это. Ты слышала это имя от Артемиды. Слышала его ни один раз. Я его не скрывал. И объяснял, что таково мое магическое имя. У магов несколько имен. Но для тебя я — твой Саша. Прошу, не надо без причин называть меня Астерием, — мне стало тяжело, очень тяжело, от этой полуправды — ведь истина была так важна для нее. Но не могу же я сказать, что того, настоящего Саши — ее сына, больше нет. Его душу давно унесло великим потоком перерождений. Во мне его память, его привычки, его чувства и ощущения, но они лишь фон на котором все-таки гораздо большую реальность занимает Астерий. Да, я сжился с графом Елецким. Я стал им. И в этой жизни считаю себя им. Но для Елены Викторовны это совсем не то, чего желает материнское сердце. Как мне его не разбить? Моя полуправда слишком жестока. Ее может смягчить ложь, но лишь на время. Знаю по опыту: истина все равно проступает, если так угодно богам, и тогда все поворачивается намного хуже для тех, кто позволил ложь, кто ее произнес, и кто впустил в себя. Гера… маленькая подлость богини, которая может иметь большие последствия в нашей семье и за ее пределами.

— Скажи Мерида права, что моего Саши здесь почти нет? — она вырвала руки из моих и отступила на шаг. — Скажи, что теперь с моим Сашей!

Я тоже был на эмоциях и слишком долго приноравливался, чтобы активировать «Капли Дождя». Сейчас мне требовалось коснуться ее руки и сделать это очень естественно.

— Мам, ты сначала успокойся. Пожалуйста… — я осторожно взял ее левую ладонь и запустил ментальный шаблон. Почувствовал, как рука графини обмякла и тогда продолжил: — Саша твой здесь. И он перед тобой. Но кроме того во мне еще душа Астерия. Пойми очень важную вещь, если бы не помощь Артемиды и если бы не призванная душа Астерия, то Саша умер бы от ран в тот самый день, который ты прекрасно помнишь. Охотница и Змееносец помогли нам. Она направила душу мага-Астерия, чтобы уберечь это тело, Асклепий это тело исцелил.

Она уронила голову мне на грудь и задрожала в рыданиях. «Капли Дождя» не слишком помогли, и я активировал их снова.

— Сколько в тебе моего сына⁈ — графиня подняла голову.

— Я и есть он. Зачем ты разделяешь? Пойми, если ты будешь думать, будто я не твой сын, ты будешь страдать и мучить себя разными мыслями. Их ход даже нельзя предсказать. Успокойся, не меняй в себе ничего. Не меняй прежнего отношения, — я погладил ее ладонь еще раз активируя нежное ментальное расслабление. — Не спеши пока с этим разбираться, понимание придет позже.

Она обмякла всем телом, едва стоя на ногах, но все-таки сказала:

— Мерида была права! Боги! Я не верила ей! Я не хотела верить и всячески отталкивала эту мысль. Думала, что такого просто не может быть, а потом, — она качнула головой, уронив мне на грудь слезы, — потом, будто кто-то начал мне говорить: «Послушай Мериду! Мерида права!». Ну зачем я пошла к ней⁈

— Верно, не надо было к ней ходить. Мама… — произнес это слово медленно и выдержал паузу, чтобы понять, как теперь она воспринимает его.

Она прижалась ко мне и снова подняла лицо. Наши глаза встретились, и я видел, что ее глаза, похожие на кусочки темного янтаря, теперь отражают такую печальную растерянность, что мне стало дальше трудно говорить.

— Я постараюсь к этому как-то привыкнуть. Если смогу, — Елена Викторовна заговорила раньше меня. — Теперь мне все понятно. Понятно все, что происходило раньше. И ничего не понятно. Но я знаю, что ты сейчас хочешь, — ее пальцы стали твердыми и сжали мое плечо. — Ты хочешь знать, как я теперь тебя воспринимаю, кем считаю. А я сама не знаю, Астерий!

— Саша, — поправил я ее.

— Саша… — повторила она. — И еще знаю, что ты сейчас что-то делаешь со мной, чтобы мне было спокойно. Делай, если это нужно, — она отстранилась. — Я хочу выпить. Буду пить спиртное и не смей осуждать меня! Мне очень тяжело. Хочется, чтобы все было как прежде, но как прежде теперь невозможно. Хочется забыться, но это тоже невозможно. Теперь будто все, что хочется, стало невозможным.

Она села на диван и взяла рюмку с коньяком, повертела ее в руках и вылила на пол. Поймав мой взгляд сказала:

— Я не сумасшедшая. Просто теперь я сама не знаю, что мне нужно.

— Это пройдет, мам. Слишком необычная ситуация. Твое сознание сейчас пытается найти какую-то аналогию как точку опоры, но ее нет, и сознание мечется в неопределенности. Это пройдет, по мере того как ты будешь привыкать к трудным мыслям, — у меня пересохло в горле, и я отпил несколько глотков остывшего чая с ее чашки.

— Ох, эти слова! Сейчас их говорит Астерий, — графиня отвела взгляд, ее глаза блестели от влаги. — Мой сын не говорил так! Я давно заметила, что ты иногда говоришь такие вещи, о которых Саша никогда даже не думал!

— Прости, иногда приходится умничать. Заметь лучше другое, мои привычки, манеры поведения, вкусы и многое-многое другое не слишком изменились. И самое главное, не изменились сердечные привязанности, — я сделал еще два жадных глотка и поставил чашку на место. — Даже после того, как с этим телом соединился Астерий, я продолжил любить Айлин; все так же меня влечет княгиня Ковалевская и тебя я люблю так же. Или может быть еще больше. Разве не это самое главное? Разве не в этом прямое указание, кто я на самом деле?

— Меня еще больше? — переспросила она, снова повернувшись ко мне.

— Что в этом удивительного? — теперь я отвел взгляд.

— У меня голова кругом. Какой глупый вопрос: что в этом удивительного. В этом удивительное все. Совершенно все! Когда-нибудь ты мне расскажешь об Астерии, а сейчас не надо. Я, наверное, не усну до утра, а ты… — графиня взяла пустую коньячную рюмку, вертя ее в нервных пальцах, поставила, взяла сигарету. — Ты будешь спать с Талией. Это так нехорошо…

— Прости, но Талии тоже очень нехорошо. У нее так же серьезное потрясение. Да, она держится, храбрится, но ее нельзя оставить одну. Хотя я мог бы переночевать в комнатах для гостей, — я смотрел как Елена Викторовна прикуривает, и как сигарета дрожит в ее губах. Потом сказал: — Прости, я пойду.

— Иди, — сердито отозвалась она. — Иди к черту!

Подняв с пола старую одежду, я вышел. На душе было скверно и, наверное, это ощущение не пройдет к утру. Открыв дверь в свою комнату, я увидел Талию. Увидел и замер, вцепившись в дверную ручку.