Ваше Сиятельство

Граф Сухров начал неожиданно, раньше, чем я успел ответить.

Глава 7

Как вылетают зубы

Сухров всегда начинал мощно. Он старался с первых секунд подавить неуемной энергией, шокировать и дать понять, что у противника нет шансов. Как правило, его напор срабатывал. Но не в моем случае. Для меня сейчас он был похож на туповатого верзилу, впустую распыляющего силы. Да, признаю, силы немалые, и с выносливостью у него вполне прилично, но если все старания идут зря, то вскоре наступает что-то вроде перелома и даже самый заряженный боец начинает подсаживаться. Не сразу: сначала он злится и выкладывается еще сильнее. Но после того, как максимум его усилий не приносит результата, тогда и наступает этакий слом, трещина, через которую утекает весь начальный задор, за ним дух, воля и сама сила.

Пока мне вполне удавалось уклоняться от быстрых кулаков Сухрова, чередующихся редкими, но довольно сноровистыми взмахами правой ноги — у Еграма очень хорошая растяжка. Дважды он слегка задел меня, самую малость по касательной, но я почти не почувствовал. На каждый его с виду эффектный выпад, полтора десятка поклонников Еграма взрывались радостными криками. Я же вынужденно отступал, до сих пор не нанес ему ни одного удара, даже не произвел ни одной значимой попытки достать его. Мой шаблон «Усы Тигра» неплохо себя проявлял: я предугадывал выпады Сухрова и был явно легче, быстрее его. Двигаясь по кругу, пятясь и уворачиваясь, иногда я оказывался лицом к моей скромной группы поддержки. Мельком видел, как Айлин стоит у самого края вытоптанной площадки, сжав в кулачке край своего френча, вся бледная от испуга — вот-вот закричит. Рамил нервно курил возле нее. Даже Ковалевская оказалась на ногах, тоже выражая заметное беспокойство. Неужели, переживала за меня?

— Давай! Дерись, сука! — взревел Сухров, вконец раздосадованный моей неуловимостью, и замахал кулаками резче. — Дерись, Елочка! Жалкий трус!

Ага, вот его и проняло. Видно, он рассчитывал, что я сразу подставлюсь под его кулаки. Нет у меня пока ни сил, ни желания ввязываться в открытый бой. Прямой обмен ударами сейчас — не предмет моих мечтаний. Его кулак просвистел в миллиметре от моего виска. Если б попал, дальше для меня могло пойти все много хуже. Я чувствовал, как Еграм пылает яростью.

— Елка, сука, дерись! — донесся до меня гнусавый голос Подамского.

— Что ты как девка бегаешь⁈ — крикнул еще кто-то.

Ну, ладно, как скажите. Пришло время немного обозначить себя. Присаживаясь, я выбросил правую ногу вперед, целя ему в коленный сустав. Удар вышел не сильный, но точный. Еграм стал как вкопанный. И я, тут же резко выпрямляясь, костяшками пальцев врезал ему в нос, четко, снизу вверх, в стиле классического школы лемурийского боя. Голова графа на миг откинулась назад, брызнула кровь.

— Так до третьей крови или до счета семь? — полюбопытствовал я.

По нашим правилам «до счета семь» значилось, что если один из поединщиков лежит на земле и не может сам встать, то группа поддержки ведет хором счет до семи. После чего победителем считается тот, что остался на ногах.

Приятели графа Сухрова разом притихли, никто не ожидал такого поворота. Признаться, я сам не ожидал. Память прежнего графа Елецкого подсказывала мне, что Еграм гораздо более осторожный и расчетливый в бою, а здесь вон как получилось: очень неожиданно, красиво, удачно.

Он двинулся на меня, сильно прихрамывая, размазывая кровь по лицу.

— Что, Еграшка, сопельки потекли? — усмехнулся я.

Не в моих правилах куражиться над неудачей противника, но сейчас это полезно. Он наверняка разозлиться еще больше и потеряет остатки осторожности. Тем более «Еграшкой» его еще никто не называл. Как же будет обидно «великому» Сухрову, если такое прозвище прилипнет!

Мой расчет оказался верен: он заревел и бросился на меня, взмахивая руками, превратившись в обезумевшую мельницу. Вот здесь и я пропустил удар. Очень неприятный, косо в скулу. Как только зубы не остались на месте. Теряя равновесие, я упал. Откатился, уходя от удара ноги. Поклонники Сухрова взорвались радостными воплями. Воздух разрезал вскрик Айлин.

Сухров было поспешил навалиться сверху на меня. Это точно стало бы самым скверным, что можно представить в нашем поединке. Однако я увернулся, вскочил на ноги, быстро приходя в себя после удара и повторно активируя «Усы Тигра». И снова я провел удар ногой по его левой, уже травмированной — он на нее заметно хромал. В этот раз удар вышел четкий и сильный — выше колена, в болевую точку, рождая волну неприятных ощущений, повреждая связки.

Теперь Еграм взревел не от злости, а от боли. Он схватился за ногу, злобно сверкая глазами. Капли крови стекали с его подбородка на землю.

Краем глаза я заметил: над пустырем зависла вимана с красной и синей полосой — полиция. Скорее всего, летающая машина сейчас приземлится, и у нас возникнут неприятности. Но останавливаться в поединке нельзя, потому что Сухров точно не остановится. Здесь или я его, или он меня. Воспользовавшись заминкой, я провел еще удар, снова в ногу, теперь во вторую, на которую он опирался. И кулаком тут же резко в голову — снизу вверх в подбородок. Не знаю, как там с его зубами — Еграм упал.

За спиной я услышал радостный возглас Ковалевской.

— Саша! Ну ты даешь! — восхитился Рамил Адашев. — Кому-то надо удирать — полиция, — заметил он.

Полицейская вимана садилась на южную часть пустыря, заросшую высокими сорняками. Удирать стоило. Но не всем. Уж я-то знал, что дальше последует: всех (или многих) простолюдинов заберут в виману и отвезут в участок, для разбирательства, составления протокола. Могут продержать в «отстойнике» до вечера и более. А тех, у кого есть дворянские жетоны, конечно, не тронут, но перешлют наши имена-фамилии в канцелярию Императорского Надзора Чести и Права. Если здесь не случилось особо неприятных событий: в драке никого не убили и не покалечили, то нашим семьям просто разошлют замечания и напомнят о некоторых статьях дворянского кодекса. А у нас особых неприятностей не стряслось. Если у Сухрова повредились коленные связки и вылетела пара зубов, то разве это неприятность?

Еграм, рыча волком, стал на четвереньки, пытался подняться на ноги. Именно сейчас, когда он уже не лежал, по нашим правилам я мог нанести еще удар. И даже Ковалевская меня подначала:

— Чего медлишь, Саша? Подумай, что он сделал бы с тобой!

Большая часть поклонников Сухрова потянулась к дыре в заборе: кому-то продолжение стало неинтересно, кому-то не хотелось общаться с полицией. В то время вимана села, выставив массивные опоры. С громким жужжанием открылся люк. Шустренький урядник в блестящей кожаной форме, спрыгнул на землю и заорал в рупор:

— Не расходиться! Всем стоять на местах!

После его слов народ начал шустрее лезть в дыру в заборе. Кто-то для удобства выломал еще пару досок. Урядник заорал громче и для острастки выстрелил в воздух из порохового пистолета. Другие полицейские чего-то медлили с выходом из летающей машины.

Все еще с напряжением наблюдая за Сухровым, злобно зыркавшим на меня, я ощутил нежные руки Айлин, она прижалась ко мне сзади. Спиной почувствовал ее мокрое от слез лицо и частое дыхание.

— Айлин, пожалуйста, уходи скорее! — поторопил ее я, повернувшись. — Бегом к школе. Я скоро туда приду! Просто жди там!

Край как не хотелось, чтобы ее забрали в Елисеевский участок. Это место очень суровое, там за железными решетками держат всякий сброд. Госпоже Синицыной точно туда не надо.

— Я никуда без тебя не пойду! — произнесла она с непреклонной уверенностью.

На что Ковалевская, наблюдавшая, как Лужин и Адамов, пытаются отвести Сухрова в сторону, звонко рассмеялась:

— Глупая, ты хочешь, чтоб Саша потом бегал тебя вытаскивать из отстойника? Беги, девочка, беги отсюда пока можешь!

— Руки! Адам, ну-ка пусти! — Сухров окончательно пришел в себя. Оттолкнул Адамова и, трагически хромая, направился ко мне.

— Елочка, еще поединок не окончен, — прорычал он, пошатываясь и пытаясь усмехнуться. — Полиция, видишь ли, помешала, иначе я бы тебя с грязью смешал! Как ты хотел, схлестнемся через…

— Если угодно, через два дня, — подсказал я ему. — Будет очень интересно снова посмотреть, как ты, Еграшка, ползаешь на четвереньках.

Раздался смех Рамила Адашева. Я его не видел — он стоял позади меня, но слышал, как Рамил живо обсуждал с произошедшее с княгиней.

— Двадцать второе на твое счастье воскресенье, — вытирая кровь с губ, высчитал граф Сухров. — Так что через три — двадцать третьего. И ни днем позже!

К нам уже подошло трое полицейских: корнет с двумя крошечными молниями на синем погоне и два приказных с тяжелыми, многозарядными пистолетами.

— Что у вас происходило, господа нехорошие? — негромко, но едко полюбопытствовал корнет. Глядя на меня, он не без оснований полагал, что именно я — главная причина разбитой физиономии Сухрова.

— Да ничего собственно. Размялись немного, — ответил я, поглядывая на Сухрова. Сейчас очень многое зависело от того, что скажет Еграм: не выкатит ли мне какие-либо претензии при стражах порядка.

— Я — княгиня Ковалевская, — вступила в разговор Ольга, небрежно показав золотой жетон. — Думаю, господа полицейские, ваше важное внимание здесь будет лишним. Мальчики просто тренируются. Они — наши воины, защитники. Им скоро в военную академию поступать, вот пробуют силы.

— Жетон, быстро, — бросил Сухров Лужину, и тот побежал к перевернутым ящикам, где лежат вещи графа. Сам же Еграм, повернувшись к корнету, подтвердил слова княгини: — Да, ничего. Нормально все. Показывали друг другу боевые приемы. Вот я неудачно упал. Можете дальше лететь по своим делам.

— Ясно, дворянство развлекается. Все-таки сначала все без исключения должны подтвердить личности, — поглядывая на Ковалевскую с явным мужским любопытством, полицейский смягчился.

— Барон Адашев, — Рамил блеснул родовым жетоном, достав из нагрудного кармана.

— Виконт Павел Адамов, — представился приятель Сухрова, звякнув цепочкой с бронзовым медальном.

Следом, недовольно ворча, представился Подамский.

Я хотел было сходить за своей одеждой и тоже явить жетон, но Айлин — быстрая и догадливая, уже подбежала ко мне с ним. Даже рубашку принесла.

— Граф Елецкий Александр Петрович, — сказал я, показав медальон и принялся надевать рубашку — было прохладно даже для конца апреля.

— А вы, сударыня, кем будете, — цепкий взгляд корнета остановился на Синицыной.

Повисла неловкая, короткая к счастью пауза. И я сказал, не давая Айлин заговорить первой:

— Она моя жена, Айлин, — обнял ее и, памятуя о том, что по кодексу чести дворянин не должен лгать, добавил едва слышным шепотом: — Скоро ей станет.

Теперь пауза стала долгой. Айлин, подняв голову, изумленно смотрела на меня. Сухров усмехнулся, кривя красные от крови губы. Ковалевская прикрыла рот ладошкой и отвернулась.

— Вам, ваше сиятельство, точно не нужна никакая помощь? Может, желаете что-то заявить? — обратился полицейский корнет к графу Сухрову.