Кровавый Гарри

Глава 2

— Вот сам подумай. Некто купил пять яблок. Затем другой Некто их отнял. И съел. Тогда первый Некто идет в суд, и суд должен решить чья правда. Кто же из них прав?

— Как это кто? Тот кто купил яблоки, то есть первый Некто?

— Во ты дурень! Не видел бы сам, что мозги у тебя все же есть, решил бы, что и нету! Прав тот, кто сильнее!

— А….

Максим завис. Уже третий день как жизнь его протекала в однообразных избиениях от палки Ивана, и он пользовался любой паузой, чтобы отсрочить продолжение столь неприятного действа. Иван, надо отдать ему должное, всегда как мог подробно отвечал на вопросы, иногда лишь вздыхая на "бестолкового".

Но отвечал всегда, даже прерывая "занятие". Особо засыпать "дядьку" вопросами Максим и не стремился, в плане жажды познания "нового мира", внутренне считая постыдным проявлять действительный интерес к "глупой игре", ему казалось, что такое будет некоторой внутренней капитуляцией его, Максима Юрьевича, перед навязанным кем-то бредом. Но вопросы задавал, конечно, специально упрощая, представляя как взрослый говорит с ребенком.

Тем более, что сам Иван знал, как казалось Максиму, немногое. Впрочем, с момента понимания своего "попадания", он вообще не мог относиться к "дядьке" серьезно, считая его не более чем "программой", пока эта ухмыляющаяся "программа" не избила его в….он сбился со счета в который раз, но заставила относиться к себе серьезно.

Максим и сам прекрасно чувствовал, что больно по-настоящему, но, защищаясь, цеплялся за мысль, что это лишь игра, которая не может длиться долго. Иногда он даже надеялся, что показалось, или разыгралось воображение, или еще что, но вот-вот морок развеется и он вновь будет дома.

Отбиться от Ивана он не мог ни силой, ни хитростью. Дубина наставника легко отбивала все попытки Максима атаковать, казалось тот просто знал все что будет делать "малохольный", и, давая выпустить пар, колотил его сам. Максим пытался сосредоточиться на силе, действуя палкой как колуном, но Иван, явно в насмешку, просто подставлял свою палку, и Макс отскакивал, шипя от боли в собственных пальцах. Максим пробовал атаковать внезапно, но "дядька" парировал не сходя с места, начиная движение едва не раньше его. Максим раздражался, и наскакивал, стараясь двигаться как мог быстро, но, увы. Соперники оказались слишком разного уровня.

Как ни странно, но в поддержании восприятия "это все сон, затянувшийся сон", при невозможности поймать ощущения отличные от тех, что должны быть в реальности, помогало явственное наличие магии, в виде мази для травм, после нанесения которой все синяки пропадали в течении буквально минуты. Сны тоже приносят боль, думал Максим, когда заметил за собой, что стремится поскорее потерпеть поражение, то есть оказаться избитым, чтобы волшебная мазь, иначе и не назовешь, вернула его в здоровое состояние.

— Зачем же нужен суд, чтобы определить кто сильнее? — не понял Максим.

— Как это? — в свою очередь продемонстрировал непонимание подобной глупостью Иван, — А справедливость? Справедливость, малохольный, она основа всего. У государей одна, у дворян другая, у простых людей третья, у купцов вовсе своя. Это дворянам хорошо — на дуэль вызвать обидчика можно, а прочим что делать прикажешь? Они и идут сюда.

— Сюда?

— А где еще нанять бойцов, готовых отстоять не свою справедливость, а то и погибнуть за чужую правду? — улыбнулся Иван, и до Максима дошло

— То есть мы…

— Ты. Я — нет. А вот ты и прочие малохольные — да.

Приходят сюда люди и выбирают своего защитника Правды. За деньги. У каждого своя цена, малохольный.

— Ээээ…но ведь тот у кого больше денег, тот…

— Сможет нанять более сильного бойца, — кивнул "дядька", широко улыбаясь, — это ведь справедливо.

— То есть, — медленно подбирая слова, проговорил Максим, — ко мне может прийти Некто и…а я могу отказаться?

— Можешь, — еще шире заулыбался Иван, — ты все можешь! Например, встать, и хотя бы раз задеть меня дубинкой. Наверное.

По словам Ивана, кроме Максима в "домиках", окружающих арену, жило около двух десятков мужчин и женщин, и легко могло разместиться еще больше.

— Такие же малохольные как и ты, — охарактеризовал их "дядька", — знать друг о друге можно, видеть вам друг друга нельзя. Иначе может выйти несправедливость, — туманно пояснил он

Что за люди, где и с кем они занимаются, Максим так до конца не понял, поскольку на площадке кроме них с Иваном никого эти дни не было.

Кто же такой зловредный дед, "дядька" не знал тем более, а на вопрос Максима откуда он взялся на этом свете — заржал.

Обеды, впрочем, как и обещано, были плотные, хотя и простыми. Иван вообще любой прием пищи называл "обедом", не обращая внимания на время. Максим просыпался, видел потолок своей "камеры", и почти сразу слышал голос "дядьки", зовущий на тренировку. После утреннего обучения-избиения, когда Максим едва приходил в себя после целебного воздействия мази, прямо на площадке невесть откуда появлялся стол с хлебом, сыром и вареным мясом в глиняных тарелках. Запивать все предлагалось обычной водой. После чего тренировка возобновлялась.

"Действительно игра, — который раз решил Максим, — причем какая-то недоделанная. Но ощущения как настоящие, и больно и даже вкусно. Однако тупая все-таки. Почему я не становлюсь сильнее и быстрее? Где пробуждение магии, или чего там? Где кач? Что за абсурдный день сурка?"

Еда вскоре тоже надоела однообразием.

— Может и водочка есть? — с грустью выпив воды, решил обнаглеть парень.

— Есть родимая, есть, — радостно закивал Иван, — только ее за так не получить. Заработать должно. Справедливость помочь восстановить людям. Иначе кто поить за так будет, а?

— Ну давай восстановим, — пожал плечами Максим, — чего там надо то на справедливость ценой в бутылку? Инвалида избить? Я готов.

— Инвалида избить — дело хорошее, инвалида даже убить хорошо, если неправ этот инвалид, — согласился Иван.

— Но тут иное.

— Мыслил я тебя еще с недельку погонять, но раз водочки душа требует — медлить нельзя, так ведь?

Максим кивнул.

— Бегляночка тут одна. Из дома сбежала, от родного отца с матерью, дрянь такая. Они так и заявили, что "дрянь", мол. А отца и мать почитать надобно, как иначе? А эта — бежать, да к судьям, дура этакая, когда денег нет вовсе. Но закон един для всех, даже для таких как она.

— Ну и вот, а самое смешное, малохольный, что если у дитя нет денег, то за него родичи взнос делают. Закон. То есть им и за себя и за нее платить. Но за нее наименьшую цену, понятно. Тебе как раз на бутылку хватит. Согласен?

— Да я то согласен, а что делать нужно?

— Как это что? Состязание выиграть, ясное дело

— Какое?

— Разные бывают, но здесь совсем легко и просто. Даже говорить не о чем. Пару псов на нее спустят, на неблагодарную, ну, на тебя то есть. А ты отбейся! И бутылка твоя.

— Псов? — Максим засмеялся, раздражаясь на очередной абсурд и упорно принимая все за шутку.

— Ага. Ты обернись. Тянуть не будем, а то мясо остынет… Ахахаха, вот это я пошутил, да.

Максим обернулся и вздрогнул, увидев невесть (опять!) откуда взявшегося пожилого крестьянина (он так решил определить по лаптям), державшего на поводках двух огромных собак, напоминающих немецких овчарок, но более крупных, и девушку на вид лет пятнадцати, в потертом зеленом платье.

— А говоришь зачем мне одежда, — зло прошипел он Ивану, — тут женщина, а я голый!

— Не о том ты думаешь, малохольный, девка что, а вот собачки и отгрызть могут, — улыбнулся "дядька".

— Я бы их мигом раскидал, но вот как ты справишься — не представляю.

— А я и не буду справляться, — заявил Максим, — чтобы меня псы разорвали?! Ищите другого, отказываюсь.

— А вот это уже нельзя, парень, никак нельзя, — очень серьезно произнес Иван, — слово было сказано, что согласен. Первое слово дороже второго.

— Да ты ведь говорил, что могу отказаться! — возмутился Максим.

— Говорил. Можешь. Ты все можешь. Но тогда худо тебе будет. Сильно.

И Максим замолчал, во-первых донельзя удивленный, что его впервые назвали иначе как малохольным, а, во-вторых, интуитивно почувствовав, что спорить и вправду выйдет себе дороже.

"Да что со мной будет, в конце-то концов?", — подумалось ему, — "Даже если загрызут, и что? Вылечат быстро. Уже излечивали…а раз так, то чего я боюсь? Это игра такая, игра, девочки, дядька, собачки, а я просто в коме лежу. Когда уже меня из нее выведут?", но вслух лишь буркнул:

— Ладно уж… Хорошо тебе, все же не голый. Хоть бы сапогами поделился, бегать сподручнее, а?

Иван не понял юмора.

— Заслужишь — будут и сапоги.

— А как ты их заслужил? — инстинтивно Максим тянул время.

— О, это было давно, — расслабился здоровяк, — на войне. Я ведь и в армии царской служил. Офицера неприятельского убил. И сапоги с него снял. В сержанты произвели. Эх. Были времена! Я разрубил голову этого пса так ловко, что…

Иван махнул рукой, отгоняя столь приятные воспоминания, и, убрав ложку за пояс, встал между всеми участниками планируемого действа.

— Значит так. Что мы имеем? Две справедливости не совпадают одна с другой, а стало быть присутствует несправедливость! Это нехорошо. Но справедливостей в данном случае всего две — и это хорошо! Это значит, что дело простое. Сравнить их, да посмотреть. С одной стороны Правда родительская, — кивнул он на мужика, — кормили девку, поили, растили, уму-разуму учили, одевали, обували, к труду приучали, собирались замуж выдать, да она бежать! Так?

Крестьянин спокойно кивнул.

— И тем самым девка ущерб нанесла немалый. Плюнула в лицо значит. Позор навлекла. Теперь соседям в глаза смотреть стыдно, и в старосты отцу путь закрыт, и прочих деток не пристроить нормально, кто же ее сестер замуж возьмет? Кто за братьев пойдет? Нет, кто-то и возьмет, да расходы какие? Кто-то и пойдет, да теперь какие? Всех унизила. Что же, в семье не без урода. Бывает. Желают родичи ее разумно наказать. И затравить собаками беглянку. Готовы дать двадцать серебряных монет. Воля семьи — закон. Да будет так.

Крестьянин вновь спокойно, даже как-то солидно, кивнул.

— Теперь другая Правда, — продолжал Иван, — бежала почему? Ну, били сильно, замуж не хотела, то есть хотела, да не за того. Банальность. И любви хотела. И вот хотенья-нехотенья эти к чему все привели? Отец узнал, что спуталась не с тем, ну и прибить хотел, да ты бежать успела. И, жизнь спасая, прибежала в суд. Мол, так и так, кругом я виновата, но жить хочу. Суд говорит: решайте на Арене. Да денег нет. А потому — родитель твой платит одну монету, чтобы найти защитника тебе, если не хочешь выйти в круг сама. Ты хочешь?

Девушка отрицательно замотала головой. В процессе речи Ивана, Максим смог присмотреться к "бегляночке", и она очень ему не понравилась. Она было определеено красива, но, в то же время вмней было нечто отталкивающее. Невысокая шатенка стояла переминаясь с ноги на ногу. Максим вдруг понял, что не так. Все ее части тела казались если не совершенством, то близкими к идеалу, однако же все вместе выглядело странно некрасивым. Так же и лицо: нос, губы, глаза, щеки, при рассмотрении отдельно, претендовали на оценку "замечательно", собранные же все вместе вызывали внутреннюю гадливость. "Ну и глаза, — подумал он, — ишь как бегают. Шальная девка. А лицо? Какое-то подленькое. Я хочу, и наплевать на все и всех. Такая действительно мать продаст, если вздумается. Отвратительный тип. Или мне кажется? Да нет, мерзкая дамочка. Молодая, да ранняя. Леди Винтер, блин, имени моей комы. Откровенная тварь. И за нее я должен сражаться? Да и сожрали бы ее песики, бровью не повел бы. Или я боюсь? Нет, правда дрянь какая".