Кровавый Гарри

— Давай, парень, — в голосе Ивана слышалось явственное желание ускорить процесс. Вперед и с песней. Любой. Валишь собак, получаем монету, и обед заиграет новыми красками! Ну чего встал? Песиков испугался? Так они умные, даже натасканы на лов, а не на бой. Ученые. Палку в руки и вперед! Не посрами меня, малохольный!

Максим сглотнул и вышел в центр прощадки.

"Жил не тужил, горя не знал, и за что мне все это", — думал Максим, отпрыгивая от наскакивающих псов, — "ну, баловался иногда, так чем я хуже прочих? Тоже мне, наказание! За что? Что и кому я такого сделал, что вышло вот так, голым трясу своим бесценным генофондом перед какими-то бешеными псинами? Да и не нужна мне уже эта водка…"

— Ай! - завопил он, когда одной из собак удалось обойти его палку и тяпнуть за ногу.

Укус оказался весьма болезнен, но хуже всего, что, буквально почуяв кровь, псы совсем озверели, если можно так выразиться. Макс же, напротив, изрядно струхнул и потерял в движении. Расплата пришла незамедлительно: одна из собак с бешеным рыком вцепилась в палку, а другая нацелилась в горло, и Максим смог лишь успеть прикрыться рукой, сразу захрустевшей в челюстях твари.

— Аааааааа, — заорал он во всю мочь от боли и страха, тогда как вторая собака бросила палку и челюсти ее сомкнулись там, где Максим боялся больше всего на свете.

Такого ужаса еще он в жизни своей не испытывал, Макс словно одеревенел, машинально вцепившись здоровой рукой за ухо животного, и закричал так, как и не знал, что может. Счастливый визгливый хохот, услышанный сквозь собственный крик, добил его окончательно, и Максиму показалось, что он лишился сознания.

Спустя какое-то время Максим понял, что это не так, и он все понимает, однако боль он перестал чувствовать, с некоторой заторможенностью глядя на то, как псы грызут его тело. Мыслей не было, каких-либо ощущений тоже. Но ситуация почему-то стала изменяться и будто ускорилась, впрочем, Максим и сам не очень мог описать странность ощущения. Пришедшее холодное спокойствие возвращало его в мир разума, избавляя от шока, и Максим расслабился, насколько возможно применить это слово к ситуации. Собаки продолжали с упоением его рвать, одна почти отгрызла левую руку, вторая переключила внимание на ногу, а он, не ощущая боли, с каким-то равнодушием глядел на это. Игра есть игра, думалось который раз, а на игру ведь можно просто смотреть, даже будучи ее участником. Первым же чувством, нарушившим его нирвану, предсказуемо оказалась злость. Не та злость, которую он знал ранее, не то чувство, что вызывает ослепление, сужает чувства и обостряет восприятие, не вызывающий дрожь выплеск адреналина, а некая отстраненная злость, которая способна существовать словно отдельно от человека, но который точно знает, что она есть и от нее легко не избавиться.

Максим спокойно наблюдал за тем как в нем, и будто одновременно вне него, растет нечто очень темное, как злоба раскручивается, становится едва ли не фзически ощутимой, как она невидимо опутывает его тело, и, интуитивно чувствуя, что нужно делать, представил как сливается с ней, мысленно "открывая" ей себя всего.

Рука парня смяла череп собаки словно бумажный стаканчик.

"Ну вот и свершилось, — подумал Максим, поднимаясь — прокачался! Непонятно как, непонятно чем, но, кажется, это оно!"

Вторая овчарка отскочила назад и залаяла с какой-то обреченностью в голосе. Макс оглядел себя — он был весь в крови, но никаких повреждений, нанесенных псами, не было. Он ухмыльнулся. Все оказалось еще проще, чем он думал.

— Ну что ты, милая, — обратился он к живой пока еще собаке, — иди ко мне. Вкусно ведь. Держи руку, ам-ам.

Собака завыла, поджала хвост, покрутилась на месте, словно не зная куда ей дется, и все-таки атаковала. Максим поймал ее в воздухе левой рукой, прямо за пасть. Приблизив ее к себе, он равнодушно посмотрел в безумные от страха глаза, после чего вздохнул и двумя руками разорвал ее пасть без каких-либо усилий.