Древний знак

Опустившись на траву, Леон крепко обхватил колени и погрузился в себя, никого и ничего не замечая.

— Что с тобой, Леон? — спросила Мария, пытаясь встретиться с его взглядом.

Вдруг из мрака возник Стайрон.

— Оставьте меня в покое! — закричала Мария.

Стайрон замедленно погрозил пальцем:

— Э нет, дорогая. Ты слишком много знаешь о моих делах. Ты посмела заглянуть в мою тайную лабораторию.

— Я ничего не знаю, я ничего не видела!

— Видела. Все видела. И Ялмара посвящаешь в мои секреты.

Мария упала на колени:

— Я не знаю никаких секретов. Ради бога, оставьте меня! Умоляю вас...

— Впрочем, ты права, — сказал Стайрон и тоже опустился на колени, ласково дотрагиваясь до головы Марии. — Никаких секретов. Набор моих галлюционогенов опробован в наших самых солидных научных центрах. Все законно. Хочешь, я испытаю на тебе?

— Не смей, Мария! — закричал Леон. — Я знаю, что это такое! Не смей!

Мария хочет подняться, чтобы поскорее бежать, бежать от Стайрона, однако ноги ее словно ватные.

— Посмотри на сосновую рощу, Мария, — просит Леон. — Там белки снуют. Это мысли мои о тебе. — Вдруг остановил сумрачный взгляд на Стайроне. — И у него мысли о тебе, Мария. Они извиваются в его страшном черепе, как змеи. Представляешь себе голову, полную змей? Если бы у меня были не белки, а змеи, я бы застрелился...

Вытащив из кармана куртки пистолет, Леон приложил его к своему виску.

Мария хотела крикнуть, но голос ей не подчинился.

— Есть обычай, Мария, исполнять последнее желание человека перед смертью. Так вот мне кажется, что все человечество ждет, когда ему разрешат исполнить его последнее желание. Некоторые считают, что разрешение уже получили. И бог ты мой, что они себе позволяют!

И снова раздался грохот. Марии показалось, что это выстрелил из пистолета себе в висок Леон. Но где же, где самоубийца? Вместо Леона стоит Сестра горностая. Потрясенная, она медленно наклоняется и все ищет, ищет что-то руками в траве, приговаривая:

— Мальчик мой, где же ты? Где?

Исчезла Сестра горностая, и снова появился Стайрон.

— Где Ялмар? — спросила у него Мария.

— Он рядом с тобой и в то же время далеко, — загадочно ответил Стайрон.

И действительно, Мария увидела Ялмара, неотрывно глядевшего в ночное небо. Мария устремилась к нему и замерла — лицо его было отчужденным.

— Что с тобой, Ялмар? Улыбнись, это же я, Мария!

Но Ялмар, не обратив на нее никакого внимания, пошел прочь. И Марию потрясло ощущение жуткой пустоты и одиночества. Она безутешно заплакала. Стайрон смотрел на нее как бы с глубокой печалью и мягко упрекал:

— Зачем ушла от меня? Ты мне, мне нужна, а не ему.

И послышался голос Ялмара:

— Вы лицедей! У вас не счесть личин. Одна из них — личина Доунэя!

Стайрон усмехнулся с таким видом, будто прислушивался ко вселенной, к движению космического разума, смертно тоскуя по достойному собеседнику, не существующему на земле. И эта демоническая поза, которой он хотел подавить и подчинить себе Ялмара, пугала Марию. И она закричала:

— Не сдавайся, Ялмар! Ты сильнее, ты умнее его!

Стайрон стремительно повернулся к Марии, показал на ее живот, засмеялся, приговаривая:

— У твоего дитя будет две головы. Но ни в одной из них не жди разума...

И закричала Мария, так закричала, что, кажется, снова ударилась о землю луна и раскололась, осыпаясь зелеными искрами.

— Что, что с тобой, Мария? — услышала она голос, в котором почувствовала спасение.

Мария открыла глаза и увидела склоненное над ней лицо Ялмара.

— Да что с тобой? Ты вся дрожишь.

— Если бы ты знал, что мне приснилось! — Припав всем телом к Ялмару, Мария панически прятала лицо на его груди, и слезы душили ее. — Но я не скажу, не скажу, ни за что не скажу! Ты, наверное, уже думаешь, что я на этом помешалась...

— Вот, называется не сказала! — Ялмар старался согреть Марию и баюкал ее как ребенка. — Успокойся, это пройдет... Я знаю, у нас будет сын. Здоровый такой мальчуган. А еще лучше, если девочка. Ты знаешь, я очень хочу, чтобы девочка...

— А я чтобы сын!

— Ну вот и прекрасно. Тебя перестало трясти. Но, как ни странно, теперь уже колотит меня...

И они оба рассмеялись.

— Кажется, была гроза, — совсем успокоенно сказала Мария.

— Была. Слышишь, гром покатился куда-то дальше.

Укатился гром. И снова наступила тишина. Неумолчны сверчки, словно струятся тысячи чистейших неистощимых родничков, и ночь самозабвенно внемлет им.

Теперь уже Мария спала до утра без сновидений, а когда проснулась, какое-то время пыталась понять, откуда исходит удивительный свет. Наконец поняла.

— Вот это заря! Смотри, озеро горит. Я хочу туда!

Через несколько минут Мария уже купалась в пламенеющем озере. Ялмар наблюдал за ней с берега. Стонала Мария от блаженства, звала к себе Ялмара. Мелькали ее руки, и было похоже, что она исполняла ритуальный танец не у костра, а в самом костре заревого озера. Мелькали руки Марии, сотворенные самим богом руки. Ну что, что в них, какой секрет таится в линиях, которые могли бы стать, пожалуй, музыкой, если бы это было угодно озеру и заре? Впрочем, всплески воды, звон капель, стекающих с ее ладоней, разве это именно не та музыка, которая доступна чуткому слуху мироздания?.. Стонала, Мария, задыхалась, и тело ее, обнаженное тело точно одушевляло и озеро, и зарю, и, в конце концов, планету Земля. Да, это планета Земля, удивительнейшая из всех планет, плыла в море вечности, и все замирало во вселенной в торжественном преклонении перед прекрасным, в страстном желании сберечь это прекрасное, оберечь, оберечь... И тишина во вселенной становилась светом и звуками стекающих с ладоней Марии капель, становилась ее дыханием, смехом и стоном. И все это Ялмар воспринимал как воистину космическое событие, такой вот казалась ему эта минута, и он готов был поклясться, что запомнит ее навсегда.

Мария наконец вышла на берег. И теперь уже не только линии рук ее, но и всего тела, загоревшегося от прохладной воды и зари, были музыкой, которой проникновенно внимало утро, но прежде всего внимал именно он, Ялмар. Бережно обтирал он тело Марии белоснежным полотенцем. Марию слегка знобило, и она невольно искала встречи своего тела с горячим, не остуженным водою телом Ялмара. И в этих прикосновениях было признание чего-то такого, что являлось откровением и для озера, и для зари, и, наконец, для всего мироздания, которое, вероятно, догадывалось, что нет во всей его беспредельности ничего выше и прекраснее земного человека, и особенно если этот человек — женщина, к тому же именно вот эта женщина, имя которой Мария. Да, Ялмар клялся, что этот миг он запомнит до скончания своих дней...

Мария, чуть запрокинув голову, смотрела в лицо Ялмара и чутко, как это сделал бы, вероятно, лишь скульптор, ощупывала его лоб.

— Какой великолепный лоб, — сказала она и, взяв руку Ялмара, приложила к своему животу. — И у него, вероятно, уже есть лоб, на твой похожий. И сердце есть. Или я слишком тороплю события? У меня, кажется, и живота нет. Что, если врачи ошиблись?

Смотрела Мария на Ялмара с такой наивной неуверенностью, с такой жаждой самого главного события в ее жизни, что тот невольно улыбнулся...

И вдруг, раздвигая прибрежные камыши, появилась лодка и вышел из нее, точно так же, как это было два года назад, Френк Стайрон.

Мария, заслоненная Ялмаром, быстро накинула на себя халат. Приближался Стайрон, удивительно напоминая краба. Самоуверенный, вальяжный, несмотря на свою неказистость, он загадочно улыбался, приветливо поднимая обе руку над бритой головой.

— Знали бы вы, как я рад вас видеть, — сказал он, пристально оглядывая сначала Марию, потом Ялмара. — Не угостите ли чашечкой кофе?

И вот нежданный гость уже с чувством истинного наслаждения маленькими глоточками пьет кофе и говорит:

— Я хотел бы, чтобы вы уяснили очевиднейший факт: ведь мы, в сущности, все трое связаны крепчайшими узами.

— Что вы имеете в виду? — хладнокровно спросил Ялмар, покуривая трубку.

— О, многое, очень многое! Во-первых, мы все трое далеко не глупые люди. Во-вторых, мы взаимно довольно глубоко проникли в секреты наших дел.

— Я не знаю никаких ваших секретов, — нервно сказала Мария.

Ялмар взглядом умолял ее успокоиться, а Стайрон, перекатив голову слева направо, словно бы в шахматной игре делал свой следующий ход.

— Зато Ялмар мог бы на сей счет сказать другое... Сотрудники одной из ваших газет предупредили меня, что вы со своей весьма похвальной журналистской настырностью... извините, настойчивостью решили добраться и до меня...

— Вы пришли заткнуть мне рот?

— О, нет, нет. Скорее я намерен сделать совершенно обратное. Не удивляйтесь, я объясню. — Стайрон с загадочной улыбкой смотрел в глаза Ялмара. — То, что мои ассистенты пробовали кое-какие галлюционогены на северных людишках, — это мелочи, недостойные внимания такого журналиста, как вы. Кстати, известно ли вам пристрастие северных людишек к мухомору?

И словно удивившись, что не вызвал никакого интереса собеседников к своему сообщению, Стайрон продолжил:

— Заглатывают кусочек засушенной ножки мухомора и уходят в мир галлюцинаций. Так что забавы моих ассистентов по сравнению с этим сущий пустяк.

— Как много подлого стараетесь вы довести до степени невинного пустячка...

— Но ведь человечество всегда двигалось именно по этой удобной дороге! Сколько раз было доказано жизнью, что зло в определенных случаях становится добром. Кстати, несколько слов о таком зле, как наркомания. Почитайте Бринкмана. Наркоман, по его глубокому убеждению, — астронавт будущего. Преодолевается порог, за которым грядут великие открытия во вселенной сознания. А вы в силу своего невежества такого вот астронавта ставите вне морали...

— Ну а сами-то вы как... покуриваете марихуану или выбираете из своих так называемых галлюционогенов что-нибудь посерьезнее? — Ялмар, насмешливо улыбаясь, поднес воображаемую сигарету ко рту.

Стайрон глянул на него так, будто был намерен обидеться. Однако тотчас заулыбался, протянул чашечку Марии, прося налить еще кофе.

— Все это пустяки, пустяки, дорогой Ялмар. Перейдем к главному. — Он перевел взгляд на рукопись, лежащую на столе. — Мне известно, с какой страстью вы обрушились на наши ядерные программы, а главное, на философию ядерной эры. Называйте сумму. Любую. Я куплю вашу книгу на корню.

Глянув с развеселым видом на Марию, Ялмар полуобнял ее и сказал, стараясь шуткой привести ее в чувство:

— О, мы уже, кажется, нашли достойного издателя!

Тяжело упираясь ладонями в колени, Стайрон наклонил голову, напряженно разглядывая Ялмара и не обращая внимания на Марию, словно ее здесь и не было.

— Да. Я издам вашу книгу. Я сделаю из нее бестселлер! Но только не эту, а ту, которую вы напишете не в бесчестье, допустим, мистера Коэна, а в его честь. Вы должны развить философскую мысль моего дорогого друга Сэма о том, что многие люди в европейских странах ведут себя по отношению к атому так же нелепо, как вели себя перед извергающимся вулканом суеверные дикари...

— Но ведь нелепо другое! — воскликнула Мария, выглядывая из-за плеча Ялмара, как из-за укрытия. — Нелепо сравнивать атомный катаклизм с природным явлением! Извержение вулкана человек не в силах предотвратить. Но зато в силах предотвратить атомные взрывы! Неужели он так глуп, ваш друг, если надеется, что его мысль воспримется как философское откровение?