Ветры границы

3

Кругом густая чернота ночи, только на небе россыпь звезд. Теплый ветерок ласкает степь. Шкред то и дело зажмуривает глаза, постепенно привыкает к темноте. Вот он уже различает смутные очертания предметов.

Подъехали к вышке. Не успел Шкред открыть дверцу, будто из-под машины появилась фигура пограничника в маскировочном плаще: «Товарищ капитан… Признаков нарушения границы не обнаружено».

— Т-а-а-к, хорошо, — тихо, спокойно, почти по-домашнему сказал Шкред. — Повторите ваши задачи.

«Газик» продолжал движение вдоль контрольно-следовой полосы. У обочины, освещенной фарами машины, вытянулись на задних лапах любопытные тушканчики. Они перебегают дорогу и скрываются в черной степи. Шкред остановил машину, дальше отправился пешком. Где-то неподалеку, он знал, должен быть подвижный пост наблюдения. Не успел он подумать об этом, как словно из-под земли перед ним выросли пограничники.

Шкред приглушенно спросил старшего наряда:

— Дайте-ка мне ваш график.

Смотрел, чуть подсвечивая фонариком, на свои командирские часы, сверяя время.

— Т-а-а-к, хорошо… А теперь — вперед! — это он уже шоферу.

Некоторые считают, что ночная граница — это сплошная непроглядная тьма. Какое заблуждение! На границе не любят темноты. Темнота всегда связана с попыткой врага перейти рубеж. Здесь, на границе, любят свет, ищущий, проникающий всюду, неожиданно пронзительный. Чуть приглушенный свет фар пограничного «газика», желтый свет фонаря в руке солдата, белый луч прожектора, ослепительное сияние ракеты. Таинственное мерцание неоновых лампочек, изумрудное свечение локаторов.

Еще несколько лет назад не было на границе такой техники. Теперь воины в зеленых фуражках должны уметь управлять радиоэлектронной аппаратурой, а это под силу людям технически грамотным. Да-a, многое изменилось на границе за годы его службы, надо и ему не отставать, учиться, «быть на уровне требований времени», как любит говорить начальник политотдела округа. Что ж, правильно говорит. Учиться он никогда не отказывался. Вот наладит дела на этой заставе и напишет рапорт на учебу. Для академии он уже староват, а вот на высшие офицерские курсы, пожалуй, поехал бы. Он попросил шофера остановиться. Вышел из машины, прислушался. Тишина.

Многим, впервые попавшим на границу, кажется, что здесь всегда царит тишина. Внешне, наверное, это так и есть. Но он-то знает, что на границе свои шумы, слышные только им, пограничникам. Потрескивают наушники, тарахтят дизель-генераторы, гудят провода, шуршит под ногами песок. Граница живет своею, известной только ей одной жизнью.

И жизнь эта складывается из тысяч очень мелких, на первый взгляд, но важных мелочей: как научить солдат секретам пограничного мастерства, как лучше организовать службу, наладить контакт с местным населением, как вовремя и сытно накормить солдата, поднять его настроение. Шкред знает: пограничниками становятся не сразу. Не тогда, когда надевают форму. Ими становятся по мере того, как впитывают в себя пограничные традиции, опыт пограничной службы.

Пограничник — это целая система воспитания. И то, каким он становится в конце-концов человеком, — тоже приобретенное, взращенное заставой. Незаметная, каждодневная, сложная работа. Он на себе испытал это постепенное превращение. Видел на опыте Анатолия Хрустова, которого спокойно оставил вместо себя начальником заставы в затерянной среди лесов Карелии; убеждается на примере Валерия Малова. Нет, сейчас они уже не те, какими пришли на службу. Да и сам он не тот. Не то чтобы постарел, а поумнел, ко многому подходит с иными мерками.

Его, например, серьезно заботит, как избежать автоматического исполнения обязанностей в службе, которое может появиться из-за кажущегося однообразия заставской жизни. Как воспитывать в солдате уважение к нелегкой и такой ответственной работе — охране границы, как научить строить отношения с товарищами, с которыми он идет в дозор?

Шкред уже видит, что здесь, на этой заставе, расположенной среди солончаков и саксаула, рядом с очень беспокойным соседом, дела у него идут неплохо. Конечно, это зависит не только от одного него, а и от его помощников, офицеров, солдат. Пока он ими доволен.

Охрана границы — работа трудная. Увидев только однажды ночную пограничную службу, будешь долго вспоминать тех, кто на вышке или в дозоре охраняет твой сон, твою тишину, твою мирную жизнь.

В четыре утра Шкред возвратился домой. Тихо отворив дверь и сняв сапоги, бесшумно вошел в спальню. Маша спала. Чтобы не беспокоить ее, он лег на диван, мгновенно забывшись во сне.

А на заставе — уходили и приходили наряды: громыхали сапоги, стучали двери, звонил телефон. Потом на всю заставу раздалось: «В ружье!» — и в квартире Шкреда запиликала телефонная трубка. Машинально, еще не отрешившись ото сна, Шкред нащупал на середине ее ребристый выключатель, нажал, и, услышав команду, вскочил, в секунду оделся. Несколько шагов к двери — за порог! Вот он уже во дворе заставы, где выстроились по тревоге пограничники.

Всего пять минут прошло с того момента, как прозвучал сигнал тревоги, а заставская машина была уже за воротами. Шофер гнал на предельной скорости.

То, что открылось взору Шкреда, когда они прибыли на место происшествия, вызвало мгновенный озноб, потом на его висках и на лбу выступила испарина, хотя было начало утра и воздух еще был прохладен.

На сопредельной стороне, чуть возвышающейся над советской территорией, десяток вооруженных солдат залегли в укрытиях, выставив автоматы в нашу сторону.

Заметив это, старший наряда советских пограничников отдал своим товарищам распоряжение залечь напротив. Автоматы — в сторону противника.

Оценив обстановку, Шкред связался с заставой и приказал доложить в отряд.

Ситуации, подобные этой, чреваты опасными последствиями — ведь речь идет об отношениях между двумя соседними государствами, поэтому существует приказ в таких случаях докладывать в соответствующие инстанции.

Позвонили.

Проходит час, начинается второй. Все насторожены, нервы напряжены, как натянутые струны, — тронь и лопнут, оборвутся. Шкред видел вздувшиеся жилы на висках у пограничников, их напрягшиеся, руки… И там и здесь — молодые ребята. А если дрогнет рука? Или просто неловкое движение?

В войну смерть не раз дышала в лицо Степану Шкреду, но он знал, сильны не те, кто не испытывает страха или неуверенности, — вряд ли такие есть на свете, — сильны те, кто умеет побороть страх во имя победы.

Он очень хорошо понимал их, этих девятнадцатилетних парней, которых Родина послала сюда, на очень опасное направление, защищать мирный сон и покой страны, он должен был помочь им. Но как разрядить обстановку?

И вдруг оно пришло, единственно правильное решение. И пограничники, и те, с сопредельной стороны, увидели, как на середину черты, под черные стволы автоматов вышел капитан. Очевидно, он чувствовал себя, как в войну на линии огня. Да, по сути, это и была война, война нервов, психическая война. Такое выпадает не всякому, и не всякий выдержит это.

Шкред, казалось, был спокоен. Приняв решение, он, очевидно, обрел хладнокровие, только красные пятна на побледневшем лице выдавали его волнение.

Он повернулся к своим и властно скомандовал: «Встать! Оружие — к ноге! В укрытие!» Он не слышал собственного голоса, он чувствовал себя, как сапер на минном поле, которому нельзя ошибиться, когда второго раза может и не быть.

Пограничники мгновенно исполнили команду.

Но что это? Шкред поначалу не поверил своим глазам. Следом за советскими пограничниками встали и ушли с рубежа и чужие солдаты.

Инцидент был исчерпан.

А когда Шкред дождался звонка и доложил обстоятельства инцидента, ему сказали: «Правильное, смелое решение приняли вы, товарищ капитан. Спасибо за службу!»

Солнце поднялось уже высоко, когда они возвращались домой. Его лучи согревали остывшую за ночь землю. Маша только просыпалась.

— Ты дома? — спросила она, едва он вошел в спальню.

— Да, милая, — он смотрел на нее счастливыми глазами.

«Есть такая профессия на земле — охранять свою Родину», — ему сейчас хотелось повторить ей эти слова, потому что профессия эта — быть пограничником — стала и его главным делом. Теперь он знал: он делает это хорошо.

Она требует колоссального напряжения сил и смелых решений. Порой, она стоит жизни. Но именно это и есть для него настоящее счастье: жить для дела, которое тебе доверили.

Ему казалось, Маша читает его мысли.