Завоеватели

— Вечно шляешься неизвестно где, когда нужен, — сказал сердито и вдруг зевнул. — Устал я с вами, идиотами… Спроси этого ублюдка, сколько их и где они хранят оружие.

— Он не станет вам отвечать, — сказал Синяка. — Зачем зря тратить время? Шли бы лучше спать.

Бьярни поглядел на своего переводчика, и странная смесь раздражения и удивления мелькнула на грубом лице капитана.

— Ты себе не много стал позволять, а? — спросил он.

— Я сказал то, что думаю, — ответил юноша. — По-вашему, это много?

Бьярни вытащил пистолет и показал Синяке, что он заряжен.

— Я не собираюсь с тобой препираться. Если ты не будешь переводить ему мои вопросы, я пристрелю его на месте.

Синяка пожал плечами и обратился к пленнику.

— Это капитан Бьярни. Он спрашивает, сколько вас и где вы храните оружие.

— Будьте прокляты… — хрипло сказал окровавленный человек.

Бьярни, похоже, понял все без перевода.

— Там, в подвале, есть цепи, — сказал он, обращаясь к Норгу. — Не знаю уж, кого в них держали, но цепи хорошие, добротные, старые. Прикуешь его к стене. Веревки сними. А ты, — он повернулся к Синяке, — дашь ему воды. Не ровен час и этот сдохнет. Завтра поговорим. Остальным спать.

И затопал вверх, тяжело впечатывая каждый шаг в ступеньки.

Через полчаса Синяка спустился в подвал с кружкой воды и куском хлеба. В подвале было темно. Синяка вытащил из кармана огарок свечи, дунул на него, и во мраке затрепетал маленький огонек. Теперь Синяка мог разглядеть израненного человека, полулежавшего на каменном полу возле замшелой стены. Тяжелые цепи приковывали его к стене намертво. Одна свисала с обруча, охватывающего пояс, вторая держала руки.

Синяка поставил свечку на пол и присел рядом на корточки.

— Я принес вам воды, — сказал он. — А вот хлеб.

Цепи были такие тяжелые, что пленник с трудом мог двигать руками. Однако в хлеб впился с жадностью, а пил долго и шумно. Потом перевел дыхание и только тогда заглянул в освещенное слабым огоньком лицо Синяки. Смуглое, с ярко-синими глазами, оно было таким необычным, что пленник спросил:

— Ты кто такой?

Синяка не ответил. Врать ему не хотелось, говорить правду — тем более. Человек сказал:

— Ведь ты здешний, ахенский. Я угадал?

На этот раз Синяка отозвался:

— Верно.

— Мое имя Демер, — неожиданно сказал пленник. — Когда твои хозяева меня убьют, запиши его где-нибудь…

— Они мне не хозяева, — тихонько сказал Синяка.

Демер пристальнее вгляделся в поношенную одежду Синяки, скользнул взглядом по худым рукам и собрался было пожать плечами, но цепь помешала. Он устало привалился к стене головой. Синяка вдруг увидел, что он уже не молод.

— А кем вы были до осады, господин Демер? — спросил Синяка. Он думал, что Демер не станет ему отвечать, но тот отозвался сразу же:

— Купцом третьей гильдии.

— Значит, вы были богатым человеком?

— Можно считать, что так.

— Я всегда завидовал богатым, — признался Синяка.

— Почему? — равнодушно спросил Демер.

— Можно спать, сколько угодно, не нужно все время думать о еде, отдыхай, сколько влезет… — начал перечислять Синяка. — Есть время научиться читать, можно покупать красивые вещи…

Выслушав это простодушное признание, Демер усмехнулся.

— Быть богатым — тяжелая работа. Не такое это счастье, как тебе кажется. А купец — это почти разбойник…

Синяка помолчал немного, разглядывая своего собеседника. Несмотря на раны и тяжелые цепи, невзирая на свое безнадежное положение, Демер был полон сил и жизни. Синяка медленно произнес:

— Что бы вы сделали, если бы оказались сейчас на свободе?

— Глупости, — сердито ответил Демер. — Во-первых, завтра меня пристрелят. Во-вторых… Ахена больше нет. И никогда не будет. Твои дружки Завоеватели превратили его в плохо обустроенную казарму. Наши тоже хороши

— оставили город без боя. Была только горстка героев, которые защищали форт, но они погибли все до одного.

— Не все, — помолчав, сказал Синяка.

Демер вздрогнул, звякнув цепью.

— Откуда ты знаешь?

— Неважно. Насколько мне известно, господин Демер, их командир еще жив.

— Что? Ингольв Вальхейм жив?

Синяка глубоко вздохнул и кивнул.

— Я не хочу, чтобы вас убили, господин Демер, — сказал он. — Теперь помолчите. Мне нужно подумать.

Синяка сосредоточился, вспоминая, что и как он делал в подвале у Торфинна. Он позвал Марс и снова ему показалось, что железо заполонило весь мир. Но сквозь черноту, плавающую перед глазами, он все же видел, как цепь, лежащая на каменном полу толстым удавом, медленно покрывается пятнами ржавчины, потом буреет и через несколько минут рассыпается в прах.

— Вот и все, — сказал Синяка, обтирая о штаны потные ладони.

Сидя на полу, Демер быстро ощупал себя. Оковы исчезли бесследно. Он стряхнул с одежды пыль и поднял голову, дикими глазами разглядывая смуглое лицо, терявшееся в черноте подвала. В полной тишине было слышно, как у Демера стучат зубы.

Синяка сел на корточки и заглянул Демеру в лицо.

— Вам плохо? — спросил он. — Я старался делать все осторожно.

Демер закрыл лицо руками. Левую ладонь Демера наискось рассекала глубокая темная рана. Через несколько секунд он отнял ладони от лица, и глаза у него были уже другими. Синяке даже показалось вдруг, что сейчас Демер бросится целовать ему колени, и он поспешно отошел в сторону.

— Что это было? — глухо спросил Демер.

Из темноты донесся спокойный голос:

— Забудьте об этом, господин Демер. Лучше идите сюда.

Купец третьей гильдии осторожно встал и приблизился так, будто ступал по битому стеклу. Синяка, не замечая его, смотрел на каменную стену подвала. Демер дышал ему в затылок. Синяка поежился — ему было неприятно. И он сказал, незаметно для себя подражая властному голосу Торфинна:

— Идите.

Демер дико покосился на него:

— Куда идти? В стену?

— Да. Идите, не думайте! Вперед!

Демер шагнул. Резкая боль вспыхнула у Синяки в груди, в ушах отчаянно зазвенело. Он опустил голову на грудь и сжал зубы. Стена размазалась, ушла, растеклась, стала вязкой, и Демер исчез за ней.

Утро было снежным, белесым. Люди с «Медведя» проснулись поздно и принялись за свои дела. Под окнами башни, прямо на площади, разложили костер, и повар принялся варить завтрак на свежем воздухе. Бьярни, который в ночной стычке получил две небольшие раны, промаялся с ними до рассвета и теперь спал как убитый. Хильзен пытался поразить шпагой несуществующего противника, как всегда, сохраняя невозмутимо-воинственный вид. Он предпочел бы, чтобы перед ним был не воображаемый враг, а вполне осязаемый Норг, но последнему было не до поединков. Облизывая потрескавшиеся на морозе губы, он резался в карты с носатым рулевым по имени Меллин. Карты они нашли за синей жестяной печкой в башне. Они были сделаны из превосходной вощеной бумаги. Масти на них были обозначены диковинно: обезьяны, львы, попугаи и рыцари, разбросанные по карте в причудливом порядке. Играть такой колодой довольно сложно для человека непривычного. Но все же такие карты лучше, чем никаких.

Привалившись к печке, Тоддин лениво начищал какую-то пряжку и мурлыкал себе под нос боевой гимн «Под полосатым парусом». Когда песня доходила до всеобщего рева «аой!», певец негромко свистал.

В который раз Синяка подумал о том, что Завоеватели были просто людьми, не хуже и не лучше остальных. Гобелен, правда, со стены сняли, теперь он вместо постели для Деревянного Тоддина, но что с Тоддина взять, если он и вправду деревянный? Гадальными картами играют в подкидного дурака. Но ведь и это еще не повод резать их сонными.

Хильзен почувствовал на себе тяжелый взгляд и обернулся. Синяка не успел отвести глаз.

— Ты что так смотришь? — сказал Хильзен немного свысока. — Шел бы помог повару.

Синяка не шевельнулся, словно не расслышав.

Вскоре его размышления прервал крик Хилле, который спускался в подвал к пленнику накормить его.

— Удрал! Удрал, подлюга! — орал Батюшка-Барин, стоя внизу в темноте у лестницы.

Хильзен опустил шпагу и склонил голову к плечу. Норг прижал карты к широкой груди.

— Что он вопит? — недовольно сказал Норг. — Кто удрал? Этот вчерашний придурок?

Он покачал головой и снова погрузился в игру. Меллин лихо отбил атаку девяти «попугаев» десятью «обезьянами». Норг принялся пересчитывать «обезьян», тыча в карты толстым пальцем и чертыхаясь.

В комнату быстрым шагом вошел Бьярни. Его лицо пылало.

— Пленник исчез, — сказал он, в упор глядя на Синяку.

Тоддин оторвался от пряжки, которую с таким усердием начищал, и сказал:

— У тебя начались видения, Бьярни. На почве отсутствия баб. Попроси Норга, он тебе подберет поприличнее.

Бьярни метнул на него яростный взгляд, но Тоддин невозмутимо продолжал:

— По-твоему, этот несчастный перегрыз за ночь цепи?

Спотыкаясь, по лестнице поднялся Хилле. Он имел всклокоченный вид. Большие темные глаза блуждали, мозолистая ладонь растерянно ерошила кудри. Батюшка-Барин постоял так с секунду, а потом плюнул себе под ноги и сердито уселся на скамью.

— Ну, что там случилось? — спросил его Норг.

— Исчез! Смылся, паразит! — ответил Хилле. Он снова плюнул и растер плевок ногой, отчего на полу образовалось грязное пятно.

— А цепи он как снял? — полюбопытствовал Тоддин.

— Нету цепи, — пробурчал Хилле. — Он вместе с цепью удрал. Во… — Он развел руками и попросил: — Братцы, дайте выпить.

Синяка встал и пошел к кладовке.

— Стой, — сказал Косматый Бьярни.

Синяка поднял на него глаза.

— Ты разговаривал с пленником, когда приносил ему воду?

— Да, — тут же ответил Синяка.

— О чем?

— О разном…

— Кто он? Он говорил тебе, кто он такой?

— Бывший купец третьей гильдии Демер.

— Ах, вот как, — протянул Бьярни и вдруг схватил Синяку за худые плечи. — Он с тобой откровенничал! Я с тебя шкуру сдеру! Что он сказал тебе? Это ты выпустил его? Ты?

Норг отложил карты в сторону и поднялся.

— Вечно испортит настроение с утра пораньше, зануда, — проворчал он, подходя к капитану. Встав у него за спиной, Норг деликатно постучал Бьярни пальцем между лопаток. Бьярни дернул головой.

— Ключ, — сказал Норг, демонстрируя большой медный ключ с кольцом в виде дракона, бьющего хвостом. — Ключ-то был у меня. И замки на цепях запирал тоже я.

Хильзен задумчиво покачал носком сапога, в который острием упиралась шпага.

— Оставь мальчика в покое, — сказал он капитану. — Кажется, он говорил тебе уже, что в этой башне нечисто.

— Еще скажи, что его выпустило привидение, — сказал Бьярни, кривя рот.

— Если оно вывесило белый флаг… — начал Норг, заранее зная, что сейчас Бьярни зашипит от злости.

— Ты слишком нервный, командир, — заметил Хильзен с легкой ноткой презрения в голосе. — Ты, вероятно, полагаешь, что если периодически впадать в истерику, то, в конце концов, станешь берсерком.

— Сколько шума из-за какого-то кухонного раба, — буркнул капитан, сдаваясь.

Норг не любил неточностей и потому счел нужным сказать:

— Он не раб.

Это замечание окончательно вывело Бьярни из себя. Он несколько раз сильно ударил Синяку по лицу, отшвырнул его и вышел.

Синяка потер щеку рукавом, помолчал немного, а потом, ссутулившись, побрел вниз по лестнице.