Опасное знание

— Очень просто, дорогой Эрнст, — ответил Харальд. — Предположим, что Берггрен не видел Хофстедтера, но утверждает обратное. В этом случае он идет на большой риск, так как Хофстедтер может доказать свое алиби. Ведь совсем не исключено, что Хофстедтер провел этот вечер у кого-нибудь в гостях.

Я пробормотал, что доводы Харальда меня убедили.

— На самом же деле, — продолжал он, — Берггрен увидел Хофстедтера только после убийства, когда в панике бежал по Английскому парку мимо химического факультета к Виллавейен. Вот тогда-то он едва не попал в лапы к Хофстедтеру. Подозревая жену в неверности, Хофстедтер, естественно, обшарил весь филологический факультет, комнату за комнатой. И на это ушло немало времени. И хотя в большинстве комнат было темно, это вовсе не означало, что в них никого нет. Хофстедтер искал влюбленную пару, а влюбленные пары прекрасно обходятся и без электрического освещения.

— Значит, по парку бежал Эрик?

Харальд остановился и стал медленно раскачиваться всем телом: вперед-назад, вперед-назад. Потом он улыбнулся.

— Это самый простой и самый логичный вывод, — сказал он. — Дело это и без того запутанное, чтобы запутывать его еще больше. Из вас всех Берггрен самый сильный и самый тренированный. И ему ничего не стоило пробежаться по глубокому рыхлому снегу.

— А Ёста Петерсон? — спросил я. — Он очень сильный и крепкий.

— Это не мог быть Ёста Петерсон, — ответил Харальд. — Человек этот бежал по Английскому парку от «Каролины». Глубокий снег — это все-таки не шоссе. И если человек бежит по снегу, не разбирая дороги, — значит, его кто-то испугал, в данном случае Ёста Петерсон, который его окликнул.

— О том, что его окликнули, мы знаем только от Ёсты, — возразил я.

— Правильно, — согласился он. — Но Петерсону не имело смысла бежать по парку от «Каролины». Ведь у самого фасада библиотеки стояла его роскошная машина и всем своим необычным видом говорила о том, что Петерсон находится где-то поблизости. Если он убил госпожу Хофстедтер, ему следовало как можно скорее убрать оттуда машину.

— А вдруг его напугал ночной сторож, который неожиданно окликнул его? — упорствовал я.

Харальд дал мне понять, что мои полемические выпады не выдерживают критики.

— Ночной сторож ничего не видел, — сказал он. — Это мы уже установили. А посторонним лицам нет никакого дела до тех, кто вечером бродит вокруг «Каролины». Это может быть ночной сторож или еще кто-нибудь, кого им абсолютно незачем окликать. Возьми хотя бы Урбана Турина и Ульрику Бринкман. Им и в голову не пришло заподозрить в чем-то человека, который бежал по парку.

Я попытался высморкаться. Но теперь это было не так-то просто осуществить. И скоро я оставил бесплодные попытки прочистить свой бедный нос.

— И наконец еще одно твое сообщение представало для нас несомненный интерес, — продолжал Харальд. — Собственно говоря, ты рассказал об этом не мне, а Вальграву, который весьма основательно допросил тебя. Протокол допроса я прочитал, как увлекательную новеллу. В частности, ты показал, что, вернувшись домой, Берггрен сбросил совершенно промокшие ботинки.

Я слегка потянулся.

— Я действительно обратил на это внимание, — сказал я. — И подумал, что этот факт может представлять для вас известный интерес.

— Он оставил галоши под окном, когда лез в мужской туалет. Вероятно, ему не хотелось оставлять следов в библиотеке. После убийства он в панике бежал. И вполне естественно, что забыл галоши под окном. А когда вернулся, чтобы забрать, неожиданно встретил тебя.

— И поскольку совесть у него была нечиста, в первый момент он принял меня за своего отца? — догадался я.

— Весьма возможно, — ответил Харальд.

— Но почему он не дал мне сразу уйти? Тогда он смог бы забрать галоши. Я вовсе не хотел быть навязчивым.

— Тем не менее сразу ты почему-то не ушел, — насмешливо сказал Харальд. — И пока вы болтали, за это время произошло нечто чрезвычайно важное. Перестал идти снег. Метель кончилась. А немного погодя и небо прояснилось. Он понимал, что за галошами ему теперь идти рискованно. На снегу остались бы следы.

«И он пригласил меня к себе, потому что боялся остаться один, — думал я. — Интересно, что может чувствовать человек, который только что убил другого человека? Да еще человека, которого любил? Наверное, больше всего он боится одиночества? Боится увидеть нечто такое, чего другие не видят? И это нечто возникает перед ним, как только он закрывает глаза? И чтобы заснуть, он должен сначала оглушить себя алкоголем? Но какие видения посещают убийцу во сне?»

Ход моих мыслей был прерван скрипом открывающейся двери. В комнату вошел Густав Бюгден. Харальд вопросительно посмотрел на него. Бюгден почти незаметно покачал головой. Потом повернулся ко мне.

— Пришел Турин, он хотел бы поговорить с тобой, — сказал он раздраженно.

Я оцепенел.

— Поговорить со мной? — взорвался я. — Он хочет завершить столь удачно начатую работу?

Я почувствовал, как меня охватывает страх. Мне хотелось позвать кого-нибудь на помощь. А рука сама потянулась к графину, стоявшему на столике.

— Не пускайте ко мне этого психа! — закричал я.

Бюгден усмехнулся. Он решительно повернулся на каблуках и вышел в коридор. Прежде чем дверь закрылась, я услышал, как он говорит кому-то:

— Доцент сегодня не принимает!

Харальд тоже направился к двери.

— Я выйду в коридор и покурю немного, — сказал он. — И посмотрю, чтобы тебя не беспокоили.

— Выкури сигарету и за меня, — ответил я грустно.

Лишь через несколько часов я отважился выйти в коридор. У меня кружилась голова, и я должен был держаться за стену, чтобы не упасть. Конечно, глупо вставать с постели, когда еле держишься на ногах. Но мне приходилось выполнять очередное поручение, которое Харальд, по своему обыкновению, взвалил на меня. Я нашел телефон и набрал номер. Тотчас же в трубке послышался голос.

— Элиас Берггрен? — спросил я.

— Да, — ответил он коротко и ясно.

— Говорит доцент Бруберг. Я друг Эрика.

— Да?

— Случилось несчастье… — начал я неуверенно.

— Ну и что же? — спросил он равнодушно.

Меня это взбесило.

— Эрик арестован по обвинению в убийстве Мэрты Хофстедтер, — сказал я. — Он признал себя виновным.

— Ну и что же?

Его словарный запас был предельно ограниченным. Некоторое время он молчал. Потом спросил:

— Почему доцент звонит именно ко мне?

Я вышел из себя.

— Я думал… — заикаясь от злости, сказал я. — Мне казалось… он сильно избит… и находится в Академической больнице. И я подумал… что кто-нибудь должен помочь ему… подыскать хорошего адвоката…

— Я полагал, — сказал он, — что суд обязан предоставить обвиняемому защитника. Или я не прав?

— Вы правы.

— Еще какие-нибудь вопросы?

— Нет, простите за беспокойство.

— Пожалуйста.

Раздались частые гудки. Он положил трубку.

— Будь здоров, — пробормотал я.

Я пошел в туалет и украдкой выкурил сигарету. Мне это было совершенно необходимо.