Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы

15. Уверенность, которую у нас не отнять

В этой серии бесед мы говорили почти исключительно о вопрошании, о сомнении, о неуверенности, о том, как с падением, в тот момент, когда полноценное, совершенное общение между человеком и Богом прервалось, мы оказались в полумраке. Апостол Павел, как вы помните, говорит, что мы видим вещи, словно сквозь тусклое стекло (1 Кор. 13:12). Мы их видим, но не ясными и лучезарными, каковы они в действительности, потому что наше зрение помрачилось. И когда я говорю «наше зрение», я не имею в виду физическое, телесное зрение, а духовное видение, всецелое восприятие вещей.

Сегодня в своей заключительной беседе я хотел бы поговорить о другом – об уверенности, потому что полумрак подразумевает две вещи: он подразумевает отсутствие полноты, целостности, совершенства видения мира в свете Божьем, но и то, что, несмотря на тьму, на туман, свет есть и способность видеть сохраняется. В Евангелии от Иоанна нам говорится, что мир погружен во тьму, но тьма не заполонила его, в нем присутствует свет (Ин. 1:5). И цель нашей духовной жизни, с одной стороны, научиться различать, что есть тьма, а что – свет, но, помимо этого, жить светом, жить в свете. И мне хотелось нечто сказать об этом.

В Ветхом и Новом Завете мы встречаем обыкновенных людей, которые стали особенными после некоего события. Они были как все, но в определенный момент обнаружили, что стоят лицом к лицу со светом, или с правдой, или с красотой, или со смыслом, и это для них преобразило мир.

Вспомним Моисея. Он шел по пустыне, и неожиданно перед ним предстало непонятное, необъяснимое явление: он увидел на песке куст, который горел. С кустом происходило нечто невероятное, он был весь объят пламенем и не сгорал. Моисей приблизился к нему и услышал голос: «Не смей ступать на эту землю обутым. Сними обувь, потому что эта земля святая» (Исх. 3: 2–5). Моисей увидел как бы икону образ, знак того, что даже в мире, в котором мы живем, можно пламенеть Божьим огнем и не сгорать. Если говорить на уровне природных явлений, то это – просто образ. Если говорить на уровне духовного опыта всего человечества или каждого человека в отдельности, то сколько бы наш опыт ни различался, каждый из нас оказывался лицом к лицу с ситуацией, когда в обыденной жизни видел свет, находящийся за пределами природного света. Вы, вероятно, читали в житиях святых, как люди, встречая святого лицом к лицу, видели свет в его глазах, свет на его лице, свет, который убедительнее любых слов.

Мне вспоминается в житиях Отцов пустыни рассказ о трех монахах, которые пришли к отшельнику, с тем чтобы задать ему накопившиеся у них вопросы. Двое ставили вопрос за вопросом и получали ответы, которые многое для них проясняли, не потому, что он говорил убедительно и доводы его были более вескими, чем их собственные, а потому, что им вещи виделись в ином измерении – мелкими, узкими, блеклыми. Он же придавал всему цвет, объем, и благодаря этому они начинали видеть в своих проблемах, в своей жизни, в окружающем мире величие, а не только мелкое тварное измерение. Третий сидел и ничего не спрашивал, ничего не говорил. И при расставании отшельник сказал ему: «Твои братья задавали мне вопросы, ты же меня ни о чем не спросил, почему?» И тот ответил: «Я смотрел на тебя, и мне этого было достаточно». Он не любовался красивым лицом, а смотрел на человека, в которого Божественная жизнь вселила мир, покой, глубину, который светился пониманием. И этого ему было достаточно[71].

То же случается и в наши дни. В этом контексте неуместно давать личные примеры, но я дам, потому что мы – друзья и близки настолько, что можем делиться друг с другом всем. Когда мне было семнадцать лет, я зашел в одну из наших церквей в Париже. Это был единственный приход, который остался верен Московской патриархии. Я надеялся попасть на службу, но задержался на работе и опоздал. Служба закончилась. Церковь была в подвальном помещении, туда вела деревянная лестница, по которой поднимался человек, монах, высокий и широкоплечий. Я взглянул на него, и то, что я увидел, глубоко меня поразило: мне никогда ни у кого не приходилось встречать такой абсолютной собранности. Он весь был внутри себя, весь был погружен в неизмеримо глубокое молитвенное молчание. Я подошел к нему и сказал: «Я не знаю, кто вы, но прошу вас: будьте моим духовным отцом»[72].

Через несколько лет он умер, но незадолго до смерти он прислал мне записку, в которой говорилось: «Я познал глубину созерцательной молитвы, теперь я могу умереть». И на третий день его не стало. То, что я увидел, глядя на него, не было внешним сияниям, ничем таким, что воспринималось бы как видение: это было непосредственным переживанием углубленности, молчания, молитвы, если хотите, которое открыло мне целый мир.

Есть другие примеры, быть может, более убедительные. Нам всем знаком рассказ о беседе преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым, который задавал преподобному Серафиму вопросы о духовной жизни и вдруг увидел его сияющим таким ослепительным светом, что, как он описывает в своих воспоминаниях, на его лицо стало невозможно смотреть. Он пишет: «Создавалось впечатление, что я смотрю на солнце во всей его славе, и в центре солнца вижу человеческое лицо, которое сияет этой славой, и мне не удается уловить его выражение, потому что оно постоянно двигается, меняется, но я знаю, что это преподобный Серафим». Он отвел взгляд, ему показалось, что нельзя это увидеть и остаться живым. И преподобный Серафим сказал ему: «Не бойтесь! Вы бы не видели меня таким, если бы сами не сияли славой Божьей».

Это очень важные слова, потому что порой мы встречаем кого-то, кто нас поражает, быть может, не с абсолютной силой откровения преподобного Серафима, но подобно ему, и нас охватывает недоумение: разве такое возможно? И ответ: ты можешь это видеть, потому что сам приобщаешься свету. Это чрезвычайно важно для каждого, потому что у каждого из нас есть особенно любимые святые или просто люди, которых мы глубоко любим и видим их красоту и величие, не замечаемые, быть может, другими. И это означает, что между святым и нами или между сияющим светом, который обитает во встреченном человеке, и нами есть нечто общее. Мы тоже причастники этого света. Если поставить перед собой вопрос, за что мы любим и почитаем святых, если нас попросят объяснить, что замечательного в том или другом святом, как правило, мы можем привести какие-то разумные доводы, но это не ответ на вопрос. И точно так же, если нас спросят, почему мы глубоко любим такого-то человека, а другого глубоко почитаем, и попросят назвать причину, мы не сможем ее назвать, потому что причина кроется в тайне приобщения. В этом святом или в этом обыкновенном человеке есть нечто, что пробуждает в нас ответное состояние, делает нас причастниками его внутреннего света.

И это дивно, потому что на высшем уровне это проявляется в отношениях святых с Богом, ступенью ниже – нас со святыми. Почему именно этот святой так много для меня значит? Почему я вижу его в такой невероятной красоте, тогда как другие видят в нем одного из многих великих людей Божьих? Потому что мы созвучны, между нами есть сходство. В определенном смысле страшно себе представить: меня глубоко трогает тот или другой святой, Божья Матерь или Христос, потому что между ними и мной есть нечто созвучное. Но если это действительно так, то мы должны думать о себе и относиться к себе с уважением. И когда я говорю «с уважением», я не имею в виду – с гордостью, с иллюзиями собственной значительности или величия. Нет, мы должны, глядя на себя, сказать: «Меня, простое человеческое существо, Бог создал таким, что я способен это улавливать».

Образ, который мне однажды подсказали: мы – словно музыкальный инструмент. Инструмент сам по себе – не что иное, как дерево и струны, но если его коснется опытная рука, умеющая возвещать о красоте, он начинает звучать и передавать всем окружающим в меру их понимания опыт того, кто тронул струны или клавиши.

Но раз так, то как внимательно нам нужно относиться к самим себе. Если мы чувствуем благоговение к святому, если мы чувствуем уважение, нежность, любовь к ближнему, если какие-то отрывки из Писания, Евангелия или личность Христа, каким Он предстает в Евангелии, доходят до нас, трогают нас, изменяют и преображают нас, то как внимательно нам нужно относиться к самим себе! Мы – не просто мертвый инструмент, не просто предмет, озаренный Божественным светом, мы – существа, в которых просиял Божественный свет, в которые он влился, преобразил их, быть может, всего на одно мгновение, пока длится видение… Нет, неправда, мы воспринимаем его как краткий миг, как необычайное, неповторимое, дивное мгновение, но в действительности оно проникает в самую сердцевину нашего существа и остается там. Дары Божьи неотъемлемы (Рим. 11:29), говорится в Писании. Если однажды мы пережили исключительный опыт, это означает, что он остается в наших глубинах. Нам не нужно бояться, да, не нужно бояться: у нас его не отнять. Он может потускнеть, мы можем потерять его из виду, мы можем перестать ощущать его, осознавать его в себе, но потаенно он остается в самой сердцевине нашего существа и однажды поднимется из глубин. И это дивно, но в то же время какую это на нас налагает ответственность! Мы не переживаем грандиозных видений, нам не доступен великий мистический опыт святых, но каждый из нас на своем опыте познал Бога, Божью Матерь, святых, красоту друг друга, которая есть Божья красота в нас. И нам нужно относиться к этому опыту с благоговением, с глубочайшим благоговением, с благодарностью Богу, Который дал нам его пережить, но также и к тому человеку, через которого этот опыт передается нам хотя бы на одно мгновение. Мы не можем постоянно пребывать в состоянии мистического созерцания, но, увидев однажды, мы увидели навсегда, постигнув раз, мы постигли навсегда: это стало нашим опытом, это слилось с нами.

Из истории Церкви мы знаем, что люди приходят к встрече с Богом и с Христом разными путями. Я упоминал о Моисее и купине неопалимой. Моисей увидел нечто невероятное – куст, который горел и не сгорал. И это образ, который нам говорит: возгоревшись Божьим пламенем, мы не сгорим, мы будем сиять, сами станем светом и огнем. Таково призвание каждого из нас, каждого, кого Бог когда-либо создал, поэтому с каким вниманием, благоговением, уважением нам нужно относиться к тому, что происходит в нас самих и в других людях, к тому, какими мы их видим и что вносим в их жизнь. Как ужасно, если мы оставляем в чьей-то жизни темный след, рану, мрак, создаем преграды на их пути, и как дивно видеть тех, кто распахивает дверь!

Евангелие рассказывает нам о людях, встретивших Бога во Христе. Я хотел бы привести вам один пример, который сильно меня поразил, пример Нафанаила. Он встречает Христа, и окружающие говорят ему, что это – Пророк, Божий Человек, но Нафанаил сомневается. И Христос обращается к нему с очень простыми словами: «Я видел тебя, когда ты молился под смоковницей». Вероятно, Нафанаил не стоял на коленях под смоковницей, воздев руки, а просто сидел под деревом, но его сердце было с Богом, и когда Христос сказал ему: «Ты сидел под деревом и молился», хотя этого никто не мог видеть, Нафанаил подумал: «Он – тот Бог, Которому я молился». И он поклонился Христу и сказал: «Ты – мой Господь и Бог» (ср. Ин. 1:45–49). Это – один из самых поразительных рассказов в Евангелии: человек предстоял перед Богом и вдруг обнаружил, что его в незримой молитве видел Христос, потому что именно Ему он и молился, и стал Его учеником.