Теряя наши улицы

6

По пути заходим в какую-то полночную закусочную, купить сигарет. В закусочной своя сценка. Какой-то пьяный в умат негр рассказывает как он трахал жену Боба Марли. Он весь такой длинный, нескладный, в отрепьях каких-то, в старом пальто, в круглом африканском головном уборе, с пустыми глазами и с бородкой. Два-три посетителя и хозяин закусочной открыто ржут над ним. Он психует, вскакивает перед одним из них и встаёт в боксёрскую стойку.

— Ты мне не веришь, твою мать? Ты меня, твою мать, называешь лжецом?? Ну-ка вставай, твою мать, я докажу тебе, что я не лжец, твою мать.

— Слушай, мужик, всё нормально, успокойся, — говорит ему хозяин. — Иди лучше домой.

— Как ты хочешь, чтобы я в это время попал на Мэри и Флинт-стрит?

— Я тоже там живу, сейчас на такси еду, тебя подбросить? — вмешиваюсь я. Ненормальная кокаиновая общительность так и не отпускает меня. Мы зацепляемся с негром языками, кто там кого знает и т. д. Педру три или четыре раза подходит ко мне и уговаривает идти с ними, напоминает что пора. Я говорю «сейчас», но продолжаю базарить с негром. На коке это нормально, на базар конкретно пробивает. Когда я выхожу, Педру с пацанами на улице уже нет. Хозяин закусочной показывает, куда они ушли, я иду за ними, но их уже и след простыл. Видимо, надолго я там притормозил, заговорился малость. Негр догоняет меня.

— Слышь, а ты правда на Мэри и Флинт-стрит едешь?

— Ну.

— Не хочешь там крэка взять? Курнули бы.

— В данный момент с удовольствием! Поехали.

По пути негр присел на уши и ебёт мозги белому таксисту. Под конец тот уже ждёт, не дождётся, когда он нас высадит, чтобы побыстрее дать газу и забыть про нас. Мы выходим прямо на углу. Такие же пустые улицы, залитые мертвенным неоновым светом белые многоэтажки. Обычно, опытные наркоманы предпочитают не мутить на районах, где сами живут, чтобы не палиться, но сейчас мне всё похуй. Мы бродим по дворам. У одного из подъездов, на капоте машины сидит двое молодых негров и один латинос. Мы подходим спросить, но этот тип с ходу доёбывается до них.

— А не фуфло? Не, ты ответь, что не фуфло, — он выпятив грудь как бойцовый петух встаёт перед барыгой. — Если фуфло у тебя проблемы, брат.

— А у тебя проблем не будет? — со смешком гнусавит один из них, маленький негр, начиная ходить вокруг него, пританцовывая, распуская пальцы веером, и задирая рубашку. За поясом у него заткнут ствол.

— Мне похуй твоя пушка, — короче у этого типа башню конкретно сносит, он, кажется, просто проблем ищет.

— Дай мне на двадцать, — вмешиваюсь я. Протягиваю барыге двадцатку, тот ссыпает мне на ладонь четыре завёрнутых в фольгу камешка. — Я пошёл короче.

Мы уходим, за нами увязывается латинос. Он догоняет меня и начинает тараторить по-испански:

— Carnal, de donde has cogido este loco? Es un tonto local, el Cuckoo, no esta bien de la cabeza. Asi lo llaman, el Cuckoo.

— Speak English.

— No eres mexicano?

— No.[4]

— У тебя есть место, где курить?

— Нет, нету, я думал у него раскуриться, он где-то здесь живёт.

— Не живу я здесь, — мычит Куку. — Я живу в Африке.

— Заметно. Слушай, а у тебя самого есть место?

— Я об этом и говорю! Я отведу вас в своё место!

— А трубка у тебя есть?

— Конечно!

— Ну ладно, так и быть, пошли к тебе, — ясно, что он хочет протащиться.

Мы возвращаемся к тому же дому, латинос, Пако, набирает код в подъезде. Дверь открывается.

— Подождите-ка здесь.

Он отходит к мусорному баку и начинает в нём рыться. Наконец, он достаёт оттуда пустую банку от кока-колы, и гордо демонстрирует её мне:

— Во, видал?! Совсем чистая, наверху была.

Я сплёвываю. Мне уже всё похуй. Лишь бы быстрей раскуриться, догнаться. Кокс отпускает, а за ним, как известно, подползает жестокая депрессия, «краш». В моей ситуации это смерть, однозначно.

Мы поднимаемся по лестничным пролётам на одну из площадок. «Вот моё место!», торжественно объявляет Пако, сгибает банку посередине и достаёт из кармана кнопочный нож. Он шустро проделывает пером несколько дырок посередине банке и подносит её мне:

— Вот тебе и трубка. Только пепел нужен.

Я закуриваю сигарету стряхиваю пепел на проделанные ножом продолговатые отверстия в банке. Когда пепел закрывает их, я отдаю Куку сигарету, достаю один камешек, разворачиваю, разламываю его ногтем. Крэк слегка крошится, крошки тоже падают на пепел. Я кладу остатки камешка в обёртке на ступеньки и беру «трубку». Пако подносит зажигалку к белым осколочкам, мгновенно тающим под пламенем на чернеющем от кокаиновой влаги пепле. В этот момент я делаю глубокую затяжку и почти сразу же ловлю такой мощный приход, какого даже от «винта» у меня не было. Он в десятки раз сильнее того, что я испытал несколько часов назад в португальском спортивном баре после порошка.

Такое впечатление, что в этом волшебном камешке была скрыта квинтэссенция головокружительных моментов человеческого счастья, которые мы лишь изредка, время от времени, переживаем в течение всей нашей долгой жизни, и оно на несколько секунд становится всецело моим. На несколько эфемерных, неуловимых секунд я словно бы возношусь над самим собой и над своей жизнью, над ужасами, мучениями и перипетиями нескольких последних лет и сливаюсь с разлитой в горних сферах божественной благодатью. Как бы я хотел побыть в этом состоянии подольше, поделиться им со своими любимыми, и даже дать немного тепла всем несчастным этого мира, потому что в этот момент я чувствую себя в состоянии сделать всё что угодно, свернуть любые горы. Но химические законы обмена веществ неумолимы, и этот эффект выделенного субстрата коки настолько же недолговечен, насколько он силён. После прихода я как бы спускаюсь, да что там, стремительно падаю с небес на землю и вот уже наблюдаю, как Куку с Пако спорят из-за делёжки остатков камешка, которые я им отдаю.

Курим дальше. В какой-то момент Куку вдруг ни с того, ни с сего молитвенно складывает руки, выставляет перед собой, над головой, и склоняется передо мной в почтительном поклоне. Я глазами спрашиваю, мол, в чём дело? Он говорит: «По-моему ты святой. Ты не обычный человек». Когда мы в молчании докуриваем четвёртый камень, уже рассветает. Куку собирает со ступенек камешки и крошки — ему кажется, что это просыпавшиеся кусочки крэка, такое бывает у всех, кто его курит. Я пересчитываю наличность. Есть червонец и ещё монетки. Чуть-чуть до трёх баксов не хватает. Пако говорит, что возьмёт на них три дозы. Обязательно надо взять ещё, только бы не домой, в эту мерзкую нору, вернее, только бы не сейчас. Выходим на улицу и идём дальше по району, искать дилеров.

Навстречу, вдоль оградки, ковыляет типичной такой тюремной, хип-хоповской походкой ещё один негр, весь увешанный рыжьём и пальцы в болтах. Пако, приветствуя его, радостно поёт на мотив Боба Марли: «African Tonight!!!». Дилер щерится, довольный. Пако, как и обещал, договаривается с ним на три дозы по пять баксов. Я ссыпаю тому мелочь с червонцем, он отдаёт мне три дозы. Продвигаемся дальше, заходим на подземную стоянку. Забираемся подальше. Я разворачиваю дозу, раскладываю крэк на капоте машины. Пако подносит мне трубку. Но не успеваю я выдохнуть после затяжки, как откуда ни возьмись из-за угла выходит здоровый такой чёрный детина и, завидев нас, начинает верещать. Просто удивительно, здоровые чернокожие лбы, когда злятся, вместо того чтобы орать благим матом, почему-то начинают верещать тонким таким голосом:

— Вы… вы… какого хуя вы там делаете?! Это же моя машина!!!

— Сорри, сорри, братан, мы ошиблись чуть-чуть, всё нормально, братан, сейчас уйдём, уже уходим, братан, — подскакивает к нему и начинает тараторить Пако. Но здоровяк не унимается:

— Нет вы… вы… Вы давайте уберите дерьмо с моей машины!..

Но Куку уже бережно собирает крэк в фольгу, бормоча при этом:

— Это хороший человек, у него работа, он семью кормит, не то что мы…