Разочарование. Пятый пояс

— Как вы летаете? Что для этого используете?

Седой глянул в мою сторону, покачал головой:

— Работа брошена на середине, ещё и это лицо. Меня буквально разрывает от несоответствия твоего лица и вопросов, малец. Глаза видят уже стареющего идущего, а уши слышат вопросы от жаждущего знаний мальчишки. Как рано ты потерял учителя, что должен был вести тебя по дороге к Небу.

— Вот ты теперь и навёрстывай за него.

— Уже не отрицаешь?

— Устал повторять одно и то же. Вы, старики, слишком упёртые к концу жизни.

Седой даже просел в воздухе на шаг, опомнился, снова поднялся, догоняя меня, и разъярённо завопил:

— Это у кого тут конец жизни, малец⁈

— У того, у кого ни единого тёмного волоса не найти?

— Малец!

— Что? Раньше, когда я держал язык за зубами, был более приятным? Зато ты болтал без устали.

— Что значит болтал? Да я…

— Да ты мне даже поесть спокойно не давал, Седой.

— Фух, — Седой потёр лицо, ожёг взглядом летящего рядом и вроде как не глядящего в нашу сторону Браута. — Фух. Ладно. Это было неожиданно, малец. Я расслабился и не ожидал подвоха. Привык, что меня либо уважают, либо боятся, либо ненавидят. Но чтобы издеваться?

— Я⁈ Издеваться?

— Да-да, — отмахнулся Седой. — Молчи уж, не строй из себя невинность. Оставим как есть. Я Седой, чей конец жизни уже близок, ты седоватый, что тоже пару раз заступил за грань. Я, может, и старый, но не слепой же, прядь вижу.

Я моргнул раз, другой, сопоставляя вещи и осторожно спросил:

— Погоди-ка, Седой. Сколько же ты сжёг себе лет, если у меня эта прядь стала платой за два десятка?

— Много, — фыркнул Седой. — Предводители и Властелины живут много и много могут потратить в сжигании. Но тут главное успеть восполнить потраченное, а с этим сложности, сам знаешь. Мы тогда переживали не самый лучший период, считали каждый духовный камень и очень долго не могли позволить тратить их на Небесные Слёзы, тело начало сдавать, седина теперь со мной навсегда. Но два десятка лет? Я думал, ты сжёг несколько месяцев и теперь страдаешь от отдачи. Где ты, вообще, сумел достать два фиала Слёз?

— Представился удачный случай, — ушёл я от вопроса и тут же задал свой. — А что значит — страдать от отдачи?

— Именно это и значит. Сожжённые месяцы медленно, но неуклонно догоняют тебя. Да, это мелочь, но мелочь, которая то и дело ставит палки в колёса. То прядь седых волос, то медитация чуть хуже пошла, то…

Я перебил его:

— А если два года?

Седой прищурился, вперил в меня взгляд, медленно спросил:

— Ты же это не про себя? Про себя? Вот гархова отрыжка. Ты сжёг чуть больше двух десятков лет и получил два фиала? Так? Тебе меньше двадцати и ты носишь на себе груз сожжённых двух лет. Плохо, — покачал головой Седой. — Это старикам, вроде меня, уже незачем переживать о потенциале, а вот тебе нужно беречь каждую кроху, ведь впереди долгие годы познания этапа Властелина. Ладно, мы решим этот вопрос. Твой талант несомненен, я сумею убедить комтуров выкупить моему ученику всего один фиал Слёз. Тем более, мы используем лишь одну пятую и цену разделим ещё и с Келлером. Он будет счастлив.

— С каких это пор я стал твоим учеником, Седой?

— С тех самых пор, как ты стал задавать мне вопросы и получать ответы? — раньше, чем я раскрыл рот, Седой продолжил, сменив тему и вернувшись к тому, с чего всё началось. — Что отличает Предводителя от Властелина? Что считается разделителем этих двух этапов? Третье средоточие и власть над эссенцией. Можно годами плести кружево рассуждений о природе этих двух вещей в беседах с разными умниками, но я человек действия, ты тоже, поэтому я даже не буду пытаться проесть тебе плешь в твоих чуть седых волосах, малец. Самое главное я уже сказал. Средоточие, эссенция. Вот то, что позволяет Властелинами летать.

— Здорово. Очень кратко, — похвалил я Седого. — Но хотелось бы чуть больше объяснений, мой неучитель, а лишь временный попутчик и выбиватель долгов.

— Это пройдёт, — отмахнулся от моей желчи Седой. — Эссенцию порождает слияние духовной силы и стихии. Если ещё чуть углубиться, то её порождает переработанные телом идущего сила Неба и стихия. Тебе Га… к-хм, тебе учитель объяснял, что стихия идущего уникальна?

— Не учитель, но однажды мне об этом рассказывали. Я в то время как раз боролся с чужой стихией в себе…

Опомнившись, я прикусил язык, а затем на миг вскинул глаза, проверяя, нет ли надо мной чужой печати. С чего это я так жажду поделиться историей своей жизни?

Седому, вроде не было дела до моей мгновенной откровенности:

— Отлично, мой пока неученик. Тогда слушай дальше. Добившись слияния двух разных сил в себе, создав равновесие между ними и создав эссенцию, идущий добивается одновременно с этим равновесия себя и мира.

Сказав это, Седой пристально на меня уставился. Словно и правда учитель, который ожидает от нерадивого ученика ответа. Я себя и ощущал именно таким нерадивым учеником, потому как единственное, что сумел выдавить из себя после размышлений, было лишь:

— Чего?

— Равновесие, — важно повторил Седой и крутнулся вокруг себя, крутнулся во время полёта, словно пытаясь подчеркнуть свои слова.

Хотя почему словно, именно что подчёркивая. Только я всё равно как не понимал, так и не понимал.

— Это как? Если равновесие, то теперь, значит, искажения силы Неба не должны влиять на Властелина?

Седой скривился, а я и не думал останавливаться.

— Значит, и молнии не должны причинять вред, должны обходить стороной. А удары, ну пусть не Властелинов, а Предводителей, они тоже не должны причинять вреда?

— Нельзя же воспринимать всё так буквально, малец! — вспылил Седой. — Ты спросил про полёт, про него я тебе и рассказываю.

— Полёт. Ага.

— Да, полёт! — рявкнул Седой. — Тебе, как и любому Предводителю, сейчас нужен артефакт, чтобы добиться жалкого подобия равновесия с миром, что лежит под вечным Небом, мне, как Властелину, подпорки уже не нужны. А искажения силы Неба, разумеется, влияют на Властелинов и их полёт, потому что мы находимся в равновесии с обычным миром, с потоками спокойного Неба, а не с тем, что исказили формации Древних.

— Ага, — я кивнул, но тут же поддел Седого. — Но, кажется мне, что ты и поседел, Седой, в заумных разговорах и плетении кружев с разными умниками, а не только от сжигания жизни.

Седой ухмыльнулся:

— Слабо, неученик. Даже не задел.

Раньше, чем я успел открыть рот, вернее, толкнуть ответную мысль к Седому, он вдруг снова развернулся и фыркнул:

— Ну, конечно! Какой город и какая фракция обойдётся без ослеплённых жадностью и не думающих о будущем и о других идущих?

Сначала его разворот повторил Браут, затем уже и мы, неспособные развернуться на месте, заложили вираж и зависли рядом с Властелинами.

Вдали, над той частью Поля Битвы, что лежала далеко в стороне от горного хребта, поднимался сияющий шар. Алый с чёрным краем. Точно такой, какой был на моей карте.

Седой продолжил ронять полные ядовитого презрения слова:

— Вместо того чтобы приложить все силы для добычи следующего Ключа, затем ещё и ещё одного, вместо того, чтобы вернуть контроль над всем Полем Битвы и опустить все его защитные формации, каждый норовит урвать кусок лишь себе. Добудут один Ключ, тут же расторгнут все союзы с соседями, начинают рвать наследие предков, занятые лишь наживой.

Браута это, похоже, задело за живое. Я не запрещал ему говорить, и сейчас он впервые за долгое время толкнул свою мысль. Только к Седому, но когда это мне мешало?

— Каждый выбирает ношу себе по силе, орденец. Не все мы так сильны, так храбры и так фанатичны, чтобы класть силы и жизни ради восстановления этих земель. И император согласен с нами, а не с тобой. Твой Орден распущен, орденец, распущен, потому что вы положили в той битве тысячи талантливых идущих и самого сына императора. И чего добились? Ничего. Поле Битвы как стояло, так и стоит. Как шастали там сектанты, считая их уже своими землями, так и шастают. Не тебе учить, как нам жить, орденец.

— Не мне? А почему не мне? Я не буду спорить с решением императора и с его наказанием, оставим прошлое в прошлом. Поговорим о настоящем. Десятки лет в таких местах, — палец Седого ткнул в шар, который поднимался всё выше и, кажется, становился больше, — копятся големы.

Я кивнул. Алый с чёрным краем — расцветка големов. Мелких големов, которых я уничтожал на пути к поместью и которые на карте именно так и были обозначены. Алый с чёрным краем — шар големов и рядом шар искажений силы Неба — белый с алым краем — запрет полётов и запрет техник.

— Вы годами рыскаете по своему куску Поля Битвы, выискивая добычу пожирней и попроще. Да, Древние мертвы, но их наследие ещё цело и как оно всё это ощущает? Сектанты бродят по лабиринтам! Сектанты! Вот за кого принимает вас Поле Битвы. Сердце Поля Битвы скрупулёзно подсчитывает ваши силы и в меру сил готовит своих защитников. Вот в таких, гарх вас побери, — Седой снова ткнул в шар рукой, — местах. А вы, вместо того, чтобы регулярно чистить такие места, выбивая оттуда големов пока их мало, годами обходите их стороной. А затем, затем этот нарыв лопается, стоит буквально одному человеку оказаться не в том месте, лопается, выпуская настоящую орду, которая несётся уничтожать «сектантов». По уму, по уму нужно действовать!

— Что значит по уму? — по губам Браута зазмеилась усмешка. — Там земли, что отданы союзу Трёх Сестёр.

Седой скривился:

— Вот в этом и есть вся ваша гнилая суть — подставить под удар других, ослабить их этим и…

— Не тебе меня упрекать этим, орденец. Ты давай, скажи мне ещё, что вы ни разу такого не делали? Что ты такого ни разу не делал! Напомнить, кто заплатил за тебя живым? Те, на чьи земли ты обрушил такую же волну. Нарочно обрушил, орденец.

— Это было наказание за то, что они убили одного из наших.

— Да какая мне разница, орденец? Ты лично подставил под удар других, ослабил их, вместо того, чтобы договориться и сообща пробить путь к Сердцу Поля Битвы.

— Ты думаешь, они пошли бы на союз с распущенным Орденом?

— Ты думаешь, они пошли бы на союз с теми, кого хотят заменить в городе? Не нужно меня учить жизни, орденец. Не нужно. Начни с себя.

Седой дёрнул щекой, вслух рявкнул:

— Чего глазеете? Разворачиваемся и летим дальше к городу.

Я хмыкнул, только начал разворачивать меч, как рядом с первым шаром вспыхнул второй. Огромный, яркий, ослепительно-белый с алым, словно истекающим кровью краем.

Лая впервые за долгое время подала голос охнув:

— Зона запрета техник. Сейчас она пойдёт вперёд и…

Седой мрачно закончил за неё, заглушив её слова:

— И накроет нас, судя по размеру. Вниз, живо вниз!

Я оказался самым медленным. Первыми вниз рухнула Лая и Властелины, следующими были Пиатрий и Агиш с Мираком. Я начал снижаться самым последним. Потому что сначала обдумал слова Седого, а только потом начал действовать.