Шапка-сосна

В ЖЕЛТОМ БОЛОТЕ

Олешиха давно уже почти не выходит на работу в колхоз: если за все лето выйдет раз-два теребить лен или где-нибудь возле деревни жать овес — и то хорошо.

Но все равно отдыху она не знает, целый день крутится по дому: смотрит за скотиной, держит кур, на зиму оставляет трех гусей, летом собирает ягоды и грибы, развела какую-то малину с заграничным названием и возит ее продавать в Черемково.

В прошлом году на шутьмах было много грибов. Олешиха носила тогда рыжики ведрами, и потом всю зиму ели соленые грибы. А нынешней весной, говорят, в Желтом болоте вырос хороший пикан-борщевник. Олешиха такого случая упустить не могла. Она вынесла из погреба большой пестерь, два дня выспрашивала, не пойдет ли кто за пиканом, но попутчиков не нашлось, и она решила идти одна.

На Желтое болото поодиночке ходить побаивались: лес темный, глухой, говорят — конца ему нет, заблудишься — не выйдешь. Встречали там и медведей.

Варя и отец ушли на работу, Олешиха быстренько накормила и напоила скотину и стала прилаживать на спину пестерь.

— Бабу, ты куда? — спросил Костик.

— На Желтое болото за пиканом.

— Возьми меня с собой. Я тебе тоже буду помогать пикан собирать. Я уж не маленький.

— Маета одна с тобой в лесу будет, — отмахнулась Олешиха, но потом подумала, что с мальчонкой все веселее будет, и сказала: — Ладно, возьму, если не станешь там нюни распускать.

Костик быстро оделся, взял свое ведерочко, сделанное из консервной банки, и положил кусок хлеба.

Олешиха шла не торопясь, опираясь на палку и не останавливаясь. До Чумкар-речки Костик бежал впереди нее, потом пошел рядом. Когда начались шутьмы, он совсем устал и уже плелся позади Олешихи.

— Бабу, ноги болят…

— Ох, не надо было тебя, хвостика, брать с собой. Знаю я, как у тебя ноги болят, опять будешь на шею проситься. Ну ладно, давай посидим немного, отдохнем.

Они посидели, потом Олешиха поднялась и направилась к лесу. Как только вошли в лес, Костику показалось, что наступил вечер — так потемнело. И чем дальше, тем темнее. Запахло сыростью, гнилым деревом.

Костик взялся за бабушкину руку и притих.

По дороге они перешли глубокий овраг — Филиново гнездо, как его здесь называют. Внизу попили из прозрачного ледяного ручейка. Свернули с дороги в лес и вскоре вышли на поляну. Поляну всю сплошь покрывали широкие зубчатые листья высокого пикана.

— Слава тебе, господи, — перекрестилась Олешиха. — Вон какую спорину бог-батюшко дает. Молись, Костюшко, пусть еще больше пошлет. Молись, милый.

Костик не слышал бабку, он с удивлением смотрел на то, как с елки медленной струйкой сыпались вниз легкие чешуйки от шишки. Олешиха ткнула его в спину:

— Что я тебе говорю? Пальцы, что ли, отсохли перекреститься? Али забыл уже? — Она поймала правую руку мальчика, собрала пальцы в щепоть и стала прикладывать их к его лбу и плечам, приговаривая: — Вот так. Вот так. Тебе же добра хотят. Вот так. Ну, крестись теперь сам.

— Не буду я молиться! — крикнул Костик, вырывая руку. — Мама не велела!

— А я тебе говорю: молись!

У Костика на глазах выступили слезы. Олешиха цепко держала его за руку и трясла палкой.

— Глянь-ка на это! Не будешь молиться, я тебе так этой палкой пониже спины наподдам, что потом не сядешь. Тут за тебя никто не вступится. Один бог с нами. Он один видит, да он не прогневается: для него стараюсь. Молись! Ты что это? Куда?

Но Костик вырвался и бросился бежать, громко плача и крича:

— Мама-а! Мама-а!

— Далеко не уйдешь, — сердито проговорила Олешиха, глядя вслед мальчику. — Не убежишь. Здесь тебе не дом. Все равно ко мне вернешься.

Голос мальчика слышался уже издалека.

— Мама-а! Мама-а! Мама-а!

Олешиха не ожидала, что Костик уйдет так далеко, и когда его голос стал почти не слышен, она испугалась, но все еще бормотала под нос:

— Далеко не убежишь… Для бога стараюсь, греха мне не будет…

И вдруг, словно очнувшись, она потихоньку позвала:

— Костюшко, милок, иди ко мне!..

Она звала так, будто мальчик стоит здесь, рядом, где-нибудь за ближним кустом. Олешиха прислушалась. Вокруг было тихо. Только где-то сверху по макушкам деревьев прошел шорох.

— Спрятался, испугался… Ну ладно, посиди, посиди, пока я пикан собираю, поиграйся за кустиком…

Олешиха принялась собирать пикан. Она почти поверила, что Костик прячется в ближних кустах, но тревога овладевала ею все больше и больше. Наполнив пестерь наполовину, она вскинула его за спину и почти побежала в ту сторону, где скрылся Костик.

— Костик, Костик! Дитятко мое! Иди ко мне! Пальцем тебя не трону!

Но Костик не отзывался. Как потерянная, Олешиха бродила вокруг поляны, клича мальчика. Но разве найдешь маленького мальчонку в таком лесу, где и взрослые мужики, бывало, блуждали по нескольку дней?

Медленно брела Олешиха домой. Не так уж был тяжел пестерь, но она часто присаживалась отдыхать.

Войдя в деревню, она завернула первым делом к Даньчихе.

— В лес, что ли, ходила? — встретила ее соседка.

— В лес, в лес, Евдокимовна, — кивнула Олешиха и как куль свалилась на лавку. — Ходила да беду выходила. Помоги, Евдокимовна, на тебя одна надежда.

— Что за беда стряслась?

— Внучонка в лесу потеряла. Стала заставлять его молиться, а он в лес убежал. Что я теперь Варе-то скажу?

— Ох ты, господи! — всплеснула руками Даньчиха. — И впрямь беда!

Олешиха рассказала Даньчихе все как было.

— Даже и не знаю, что тебе сказать, чем помочь… — проговорила Даньчиха. — Ты вот что, никому не говори, что заставляла его молиться и он из-за этого убежал. Сам, мол, потерялся, ушел. Эту ложь господь тебе в грех не поставит. Я так думаю, дочь твоя тут виной. Совсем она забыла бога.

— Забыла, Евдокимовна, забыла, — закивала Олешиха и перекрестилась. — Вразуми, господи, мою Варю, не отдавай ее антихристу…

— Ты скажи дочери, пусть она с нами в церковь сходит, — продолжала Даньчиха, — помолится, и все грехи ей простятся и Костик найдется. А я уж все, как надо, сделаю, черешван[1] повешу и кабалу[2] напишу. От моего черешвана, сама знаешь, никто не уйдет. Сам он, мальчонка-то, домой вернется. Мать-богородица его приведет.

— Так, так, — кивала Олешиха. — Помоги, Евдокимовна, мне, грешнице.

Когда Олешиха вошла в избу, Варя сразу заметила, что случилось что-то неладное, и встревоженно спросила:

— Мама, где Костик?

— Беда, доченька, беда, — заплакала Олешиха. — Всегда я тебе говорила, обидится на нас господь за то, что отстала ты совсем от него. И мальчика сбиваешь… Так оно и получилось…

— Что с Костиком? Где он?

— Сейчас, сейчас скажу… Ох, язык не поворачивается!.. В лесу он остался… Видишь, за пиканом ходила. Все время рядом бегал, играл, а потом как в воду канул. Звала его, кликала, по лесу бегала, пока из сил не выбилась.

— Ой, мама! Что же теперь будет? — в отчаянии закричала Варя. — Что же делать?

— Все, Варенька, будет хорошо. Господь нас не оставит. Ты только меня послушайся. Господу помолиться надо, помощи у него попросить. Пошли в церковь с тобой сходим. Никто знать не будет. Бог простит тебя, домой Костика выведет.

У Вари задрожали губы.

— Где ты его потеряла? — прерывающимся голосом спросила она.

— Да недалеко. Как зашли только за Филиново гнездо, тут по левую руку полянка с пиканом, там он и убежал. Да ты не убивайся, Варя, не денется он никуда, Христос его охранит. Помолись матери-богородице…

Варя уже не слушала Олешиху. Она бросилась со двора на улицу. В воротах повстречала отца, несшего вязанку дров.

— Ты куда? Что с тобой? — окликнул он дочь.

— Костик в Желтом болоте потерялся! — на ходу ответила она.

Алексей Филиппович опустил вязанку на землю и пошел вслед за Варей.

Николай Степанович узнал о пропаже мальчика вечером, когда вернулся с полей и заглянул на ферму. Председатель велел оседлать самую быструю лошадь.

— Андрей! — крикнул Николай Степанович, подъехав к дому Кудымовых и слезая с лошади. — Андрей, выдь скорей!

Андрей выскочил на крыльцо.

— У Алексеевны мальчонка в Лесу остался, на Желтом болоте. Садись на Ласку и скачи скорее туда. Алексеевна с Филиппычем там.

Андрей вскочил в седло, пригнулся и ударил каблуками в бока лошади. Ласка с места взяла в галоп.

Когда Андрей домчался до Желтого болота, лес начали окутывать вечерние сумерки. Солнце уже не просвечивало сквозь густую листву и хвою. Оно садилось где-то далеко за лесом, и только облака, плывущие высоко в небе, освещались его последними лучами. Андрей увидел выходящего из чащи Алексея Филипповича.

— Ну как, нашли? — крикнул Андрей с седла.

Алексей Филиппович махнул рукой:

— Да нет… Видать, далеко ушел. Здесь мы каждый кустик обыскали.

— Где Варя?

— Там… Ищет…

Андрей привязал Ласку к дереву и побежал, куда показывал Алексей Филиппович.

Он бежал и звал Варю, потом Костика, потом опять Варю. Ему никто не откликался.

«Варя тоже может заблудиться», — думал Андрей и уходил все глубже и глубже в лес.

У Вари уже не было ни сил, ни голоса, но она, шатаясь, все шла и шла вперед. Она не думала о том, что наступает вечер, не замечала, что с каждой минутой в лесу становится темнее. Сучья деревьев исхлестали, исцарапали лицо. Растрепавшиеся волосы падали на глаза. Впереди лежала толстая валежина. Она уже вся сгнила и покрылась пышным зеленым мхом, из которого торчали остатки черных острых сучков.

Варя хотела перешагнуть через валежину и не смогла, нога скользнула по мху и провалилась в мокрую гниль. Варя упала.

— Костик, милый! Где ты? Где ты? Отзовись!

И вдруг ей послышался слабый, далекий, словно во сне, чей-то голос, который звал ее. И как бывает во сне, она хочет отозваться и не может. А голос все ближе, все настойчивее зовет ее:

— Варя-я! Варя-я!

Как мягко, как хорошо лежать, и Варе кажется, что это зовет ее Костик. Но почему же он называет ее не мамой, а по имени? Но все равно — это он!.. И Варя счастливо прошептала:

— Костик! Милый…

Кто-то, шурша листвой, подошел к ней, и чьи-то сильные руки подняли ее.

— Костик… — еле пошевелила она губами.

Николай Степанович ходил по кабинету из угла в угол. Он подходил к окну, смотрел на улицу, пытаясь что-нибудь увидеть в подступившей к дому темноте.

— Куда же они пропали? Почему их до сих пор нет? — повторял он вполголоса и снова принимался мерить шагами кабинет.

Но вот в сенях послышался шум, открылась дверь. В комнату медленно вошла Варя и за ней Андрей. Варя хотела что-то сказать, но губы у нее задрожали, и она плача припала головой к груди Николая Степановича.

— Все знаю, Алексеевна… — тихо сказал Николай Степанович, гладя ее по волосам. — Ты поплачь, поплачь… Легче будет.

Варя всхлипывала все реже и реже. Голос председателя действовал на нее успокаивающе.

— Ничего, Алексеевна, завтра опять пойдем в лес, — говорил Николай Степанович. — Опять будем искать.

Председатель пододвинул к стене две скамейки, достал из шкафа несколько конторских книг, положил их на составленные лавки в изголовье вместо подушки и велел Варе ложиться спать.

Варя улеглась на лавки, но заснуть никак не могла. Николай Степанович и Андрей сидели за столом друг против друга и молчали. Как долго может тянуться короткая летняя ночь! Рассветало медленно. Сначала в окне стали видны березы, росшие возле сельсовета в палисаднике, а затем показались дома.