Колыбель

Высмерток кинулся к ним:

— Дочка, Дарьюшка, живая!

Она и бровью не ведет.

— Витя, век не забуду тебе, а?

Кормач и головы не повернул.

Высмерток опять к Дарье, за руку хочет поймать. Она как вскрикнет — и за спину остановившегося Кормача, а тот:

— Не замай!

— Дак я хочу, чтоб она домой йшла!

— Не пойдет она.

— Как же это, а?

— Хватит, помордовал ты ее, теперя у меня останется!

— Ты что, не в себе?! Она ж больная!

— Никакая она не больная. Человек она, живой. Понял?!

— Я заявлю на тебя!

Кормач рванулся к нему. Руки поднял, кулаками трясет, кричит:

— Убью!

Потом Дарью за руку взял и в хату свою повел.

Приезжали из района. Целая комиссия. Разбирались. Были среди них и врачи, и милиция. Ничего сделать не могли. Дарья уцепилась за Кормача мертвой хваткой. Посмотрели приезжие, посмотрели, да и оставили все, как получилось.

Дарья от Кормача ни на шаг. Он во двор, она за ним, он в степь со стадом, она с ним. А над ними облачко мотыльков да бабочек, стрекозы с пчелами да осами. Жаворонок невидимый звенит — это летом. Зимой или осенью, когда непогода — снег или дождь, а они идут рядком, не прикасаясь друг к дружке, не мочит их влага, не осыпает их снег.

Детей у них не было. Все деревенские ребята стали их детьми. Витька Кормач колядки-щедровки не бросил. Дарья ходила с этой ватагой тоже. Пела без слов. Голосом лишь, потому что говорить так и не научилась.

Все у нее стало как положено: никакого в лице испуга, никаких улыбочек диковатых, только говорить не умела, да еще сама делать по дому ничего не могла. Витька Кормач, к примеру, затеет по хозяйству управляться: ну там крученый паныч-вьюнок в палисаде посеять, она помогает ему. Землю рыхлит, воду носит, еду тоже вместе готовили. Вот и все их дело...