Когда наступает рассвет

— В трюм будут помещены только пьяные и дебоширы! Остальные разместятся на палубе! — пообещал он, чтобы успокоить народ.

Полицейским наконец удалось оттеснить наиболее упиравшихся к казарме и загнать их в помещение, под стражу. Остальных небольшими группами стали уводить на пароход. Взятых под стражу отправили последними и упрятали в трюм, где уже сидел Проня.

Как только посадка новобранцев закончилась, пароход дал гудок. Домна кинулась к трапу.

— Ну, мама, давай попрощаемся! — сказала она и нежно обняла мать.

Та не удержалась и, прижимая к себе дочь, запричитала тонко и надрывно:

— Доченька моя родная! Нет у нас счастья-доли, приходится тебе ехать в чужедальние края за куском хлеба! Не могла я тебя в родимом гнезде под своим материнским крылом удержать, одолели нас бедность да горькая нужда. Прости меня, дитятко, да не поминай лихом свою родную сторонушку!

Анна молча вытирала слезы, глядя то на Домну, го на плачущую мать.

Домна крепилась изо всех сил и даже старалась улыбаться, но все же голос выдавал ее волнение. Утирая концом своего платка слезы на лице матери и гладя ее тронутую ранней сединой голову, Домна торопливо шептала, стараясь ее успокоить:

— Ну, мамочка, перестань, не надо! Я тебе скоро напишу письмо. Как приеду и устроюсь на место, так и напишу. А весной обратно приеду. Зима пройдет, и не заметим…

— Эй, вы! — крикнули им с парохода. — Кончайте там, отчаливаем!

Домна крепко обняла мать и сестру, бегом поднялась по трапу — двое матросов уже убирали трап.

С палубы Домна еще раз крикнула:

— Мама, прощай!..

Она видела, как мать осенила ее крестом, что-то шепча. Анна вытирала слезы.

Пароход отошел от берега, стал медленно разворачиваться на середине Сысолы, чтобы плыть вниз по течению.

Крепчавший к ночи ветер яростно трепал на его корме сине-красно-белый флаг.