Когда наступает рассвет

6

Кузница, в которой работал Мартынов, находилась за банями, у спуска к заливчику. Раньше сюда редко кто наведывался. Но добрая слава о ссыльном мастеровом быстро разнеслась среди крестьян, и те шли к нему со своими житейскими нуждами: топор наварить, коня подковать или побеседовать о том, что слышно на белом свете. Иные засиживались до заката, пока обеспокоенные хозяйки не посылали детишек разыскать «пропавших» мужей.

Мартынов был рад посетителям. Для каждого находилось теплое слово. У него становилось все больше знакомых. Но Василий Артемьевич понимал, что в любую минуту могут пожаловать и другие гости. И в ожидании их всегда был настороже. Однако все произошло быстрее, чем он предполагал.

В тот день крупных поковочных работ не было, и он решил заняться починкой разной утвари: надо было запаять протекающий таз, вылудить самовар, починить ведро. Такой работы было полно.

Мартынов не спеша развел в горне огонь. Было еще рано, и никто из посетителей пока не заглядывал. Напевая под нос «Дубинушку», Василий Артемьевич сунул в огонь паяльник и взялся за мехи, вспомнив Проню. Тот, забегая, часто раздувал горн.

Так он работал час, может быть, два, как в кузницу явился полицейский.

— Кончай коптить! — строго приказал он. — Пойдем!

Уже по тону полицейского Мартынов понял, что добра ждать нечего.

Догадка превратилась в уверенность, когда они подошли к дому, где он жил. Полицейский чиновник с жандармом в его комнате производили обыск. Все было перевернуто, разбросано по полу. Даже соломенный матрас был распорот.

— Вы что-нибудь потеряли, что так старательно ищете у меня? — не удержался Мартынов.

Полицейский чиновник смерил его откровенно враждебным взглядом:

— Тебе лучше знать, что мы ищем! И советую не задерживать нас, выложить немедленно!

— Что?

— Листовки.

— Помилуйте, какие листовки? — развел Мартынов руками.

— И запрещенные книги.

— Ищите… Если найдете, забирайте. Только ничего такого у меня нет.

— Показывай все свои вещи, — потребовал полицейский чиновник.

— Ну какие же у меня могут быть вещи? Вот только то, что на мне! — пожал плечами Мартынов. — У пролетария все его богатство — руки и голова.

— Молча-ать! И поменьше рассуждайте… Одевайтесь! — приказал полицейский, направляясь к выходу.

Мартынов попрощался с хозяйкой, наказал ей, если обратно не вернется, забрать из кузницы его инструменты и хранить, а принесенную в починку утварь раздать владельцам.

Шагая между полицейскими, Василий Артемьевич обдумывал, как ему держаться в управлении и к чему следует быть готовым?

Полицейское управление находилось на набережной, в двухэтажном каменном здании с толстыми стенами и сравнительно маленькими окнами, в первом этаже забранными железными решетками.

Два года назад Мартынов впервые перешагнул порог этого мрачного, похожего на каземат, здания. И вот опять он здесь. Его провели к исправнику.

— Мартынов? — строго спросил тот, как только Василий Артемьевич перешагнул порог кабинета исправника.

— Он самый.

— Имя, отчество?

Назвал имя, отчество.

— Так, — многозначительно сказал Голубев и смерил взглядом Мартынова с ног до головы, словно борец перед схваткой. Выдержав паузу, он показал рукой на стул — Садитесь… Надеюсь, вы догадываетесь, зачем вас вызвали?

— Нет, — пожал плечами Мартынов.

— Видите это? — вытащив из-под папки листовку. Голубев поднес ее к лицу Мартынова.

— Вижу, бумажка…

— Это не просто «бумажка», это листовка, — многозначительно подчеркнул чиновник. — В прошлое воскресенье ее разбросали у собора. Нам известно, что это сделали ваши люди. Мы знаем, что у Красного яра под Кочпоном у вас состоялось сборище. Вы там читали статью из нелегальной газеты, направленную против государства и престола. Такое же сборище состоялось и в нижнем конце города, в Кодзвиле. Известно и о вашем подстрекательстве новобранцев к беспорядкам… Отпираться бесполезно, — почти добродушно закончил Голубев, хотя глаза его по-прежнему смотрели холодно.

Мартынов понял, что полиции не все известна о деятельности его группы. Иначе исправник не так бы разговаривал.

— Что вам надо от меня? — спросил Мартынов.

— Сообщите, где печаталась листовка, кто участвовал в этом деле… и вообще все, что знаете. Уверяю вас, это значительно облегчит ваше положение. Даже даст возможность выехать снова в Россию…

— Мне ничего не известно.

— О, понимаю! Вы стреляный воробей… — покачал головою Голубев. — Но теперь время военное. Шутить с вами не будут…

Раскуривая папироску, исправник искоса поглядывал на Мартынова, не клюнет ли тот, как рыбешка на приманку. У Голубева было скверное настроение. Вчера он получил серьезный нагоняй из губернского полицейского управления. Было бы кстати заставить заговорить ссыльного. Но тот молчал.

— Ну-с, хватит! — сказал исправник, бросив в пепельницу недокуренную папиросу. — Будем говорить прямо. Вот здесь, в этот папке, лежит предписание — выслать вас, как опасного человека, дальше на север, откуда уж вам никогда не вернуться. Вы понимаете? Последний раз спрашиваю: откуда вы получили эту дрянь? — Голубев снова помахал листовкой перед носом Мартынова. — Или вы расскажете все, и тогда я лично буду хлопотать за вас перед губернатором… Или через два часа вашего духу не будет в этом городе!

«Это еще не самое страшное», — подумал Мартынов и слегка вздохнул. Жалко было расставаться с городом, в котором прожил почти два года, успел познакомиться с жителями и обзавестись друзьями. Но радовало, что у полиции нет никаких материалов о подпольщиках. Иначе, полиция так просто его не выпустила бы.

— Ну, что молчите?

— Я хочу попросить вас об одном: походатайствуйте отправить меня в солдаты.

— В солдаты? Об этом нечего и думать… Через два часа вверх по Вычегде отправляется пароход «Иртыш». Поедете до Усть-Кулома на пароходе, а дальше на Печору будете шагать пешком. Место назначения скажут люди, которые будут сопровождать вас до конца.

«Ну, вот и снова моя утлая ладья отправится в северные края. Не захлестнут, не опрокинут ее волны житейского моря?» — невесело подумал Мартынов, выходя из полицейского управления.

В Петрограде