Когда наступает рассвет

1

Февраль пришел вьюжный, ненастный. Лохматые свинцовые тучи нависли над взбудораженным городом, временами посыпая его обледенелые мостовые колючей крупой или забрасывая хлопьями мокрого снега. Резкий порывистый ветер трепал обрывки старых афиш и клочья газет, разнося их по пустынным улицам. Солдатские патрули ходили по городу, кутаясь в серые островерхие башлыки. На широких заснеженных улицах было холодно и тоскливо.

На прядильно-ткацкой фабрике, куда Ткачев помог Домне устроиться на работу, трудовой день начинался с протяжного, хватающего за душу гудка. Еще затемно он будил фабричных, которые, как растревоженные муравьи из муравейника, высыпали из своих длинных низких бараков. В поношенных старых пальтишках, в засаленных ватниках, в стоптанных сапогах или башмаках, они в одиночку и мелкими группами спешили на работу, быстро минуя проходную.

Двухэтажный кирпичный корпус в глубине захламленного, грязного двора, с запыленными узкими окнами, с иссеченными дождем и ветром, прокопченными дымом стенами, который можно было принять и за старую, запущенную тюрьму, и за заброшенную солдатскую казарму, и был фабрикой.

В тесных помещениях, где висели тучи пыли, с утра и до позднего вечера вращались трансмиссии, стучали ткацкие станки. Здесь все дрожало, как в лихорадке, даже пол под ногами.

На фабрике работало много людей, но в цехах, до предела заполненных грохочущими механизмами, люди как бы растворялись, исчезали.

Вначале работа показалась Домне не так уж трудной. Ее определили в подручные к жене Ткачева, Груне, которая работала у машины, наматывающей нитки на шпульки. Груня охотно учила новенькую быстро и аккуратно наматывать шпульки. Познакомила ее с фабричными девушками, из которых больше всего Домне пришлись по сердцу Ксюша и Зина.

— Хорошие девушки! — расхваливала их Груня. — Работают усердно и себя держать умеют. С такими можно дружить. А вон та, у соседнего станка, — трепло, каких поискать. Ты с ней не связывайся. Среди фабричных тоже всякий народ встречается…

Как-то Домна, тогда еще не работавшая у машины, сказала подругам с усмешкой:

— Ну, это разве работа! Вот попробовали бы вы ранней весной у Гыч Опоня мерзлую глину месить ногами…

Те переглянулись и сказали:

— А ты попробуй сначала с нами, тогда посмотрим, что скажешь.

Вскоре Домна, вставшая к станку, поняла, что имели в виду девушки. С первых же минут, как только начинали вертеться шпульки, внимание напрягалось до предела. Нужно было следить, чтобы нитка шла ровно, не обрывалась и ложилась на шпульку ряд за рядом, не путаясь. Шпульки вращались, как бешеные, и девушке с утра и до вечера, все двенадцать часов, приходилось вертеться как те же шпульки. Это была адская работа. Человеку нужно было поспевать за машиной. А машины на фабрике работали с предельной нагрузкой. Их останавливали только для того, чтобы в середине дня работницы могли перекусить и перевести дух.

За те долгие и утомительные часы, которые Домна проводила у своих вращающихся шпулек, ее ноги немели, перед глазами мельтешила нескончаемая паутина ниток. Последние часы были самые тяжелые. Руки машинально выполняли положенную работу, а сама Домна двигалась, как в полусне. В такие минуты ей казалось, что она уже не человек, а машина.

Вернувшись с работы, Домна еще долго слышала противный шум станков и шелест приводных ремней, а перед глазами продолжали вращаться все те же шпульки, не дававшие покоя даже во сне.

Теперь она знала, почему у фабричных девушек бледные лица и усталые глаза.

И все же Домна не жалела, что ушла из господского дома. Здесь она увидела иной мир, иную жизнь, других людей. Эти люди зарабатывали свой хлеб тяжелым, изнурительным трудом, но товарища уважали и всегда были готовы ему помочь.

Ткачевы были бездетны. Жили в маленькой комнатушке с низеньким потолком. Домна, поселившись у них, чувствовала себя как дома. Груня была доброй и приветливой и к молодой девушке относилась, как к родной дочери. Особенно любила Домна вечера, когда они втроем чаевничали у кипящего самовара. С Ткачевыми она отводила истосковавшуюся по дому душу.

Иногда вечерами к Ивану Петровичу заглядывали и другие фабричные, играли в шашки, или, усевшись вокруг самовара, говорили о своих заботах, ругали буржуев, которые затеяли войну, жаловались на хозяина фабрики, на мастеров, которые донимают штрафами, выматывают последние силы у рабочего люда.

Часто Ткачев, надев очки и подсев ближе к лампе, читал вслух газету, гости внимательно слушали и потом снова начинали горячо спорить.

Были у них и какие-то свои, скрытые разговоры. В таких случаях Ткачев просил Домну гулять возле дома и, если заметит кого-нибудь подозрительного, предупредить.

Как-то раз Иван Петрович извлек из потайного места большой лист с рисунками и надписями. Улыбнувшись в усы, подстриженные под щетку, он сказал собеседникам:

— Покажу-ка я вам одну картинку. Хотите? — Он расправил лист на столе и, подмигнув, спросил — А ну» ребята, смотрите внимательно и скажите, что тут нарисовано.

Домна тоже стала разглядывать картинку. Там были нарисованы какие-то люди, стоявшие одни над другими.

В самом низу были рабочие. Согнувшись, они держали на спине что-то вроде подноса, а на нем сытые, веселые господа, разодетые барыни. Домне показалось, будто среди них есть даже похожая на ее бывшую хозяйку, Софью Львовну.

— Ну как, интересная картинка? Прочитай-ка нам, доченька, что тут написано! — попросил Домну Ткачев.

С одной стороны было написано: «Мы работаем на вас», а с другой: «Мы кормим вас».

— Верно сказано!

— А то кто же их кормит, одевает, обувает? Известно, мы — трудовой народ!..

Головы снова склонились над рисунком.

Выше господ стояли солдаты с ружьями. Тут была надпись: «Мы стреляем в вас».

Еще выше были попы и монахи с крестами в руках и раскрытыми ртами, — видимо, что-то пели.

«Мы одурачиваем вас», — прочитала Домна.

Над попами были изображены люди в мундирах и с орденами и надпись: «Мы правим вами». А на самом верху царь с царицей и рядом: «Мы царствуем над вами».

— Видите, что получается! — сказал Ткачев. — А внизу что еще написано?

— «Но настанет пора, и воспрянет народ,

Разогнет он могучую спину…»

— Это уже про нас сказано, — одобрительно заговорили фабричные.

— Правильно, про нас! Запомните и готовьтесь к бою за нашу рабочую правду. Недолго осталось…