Разыскивается невиновный

9

Очень быстро стемнело.

Постороннему человеку — будь он сейчас в Бабали — картина вечерней жизни метеостанции показалась бы идиллической. Тихое оханье и плеск доносились из деревянной будки с баком на крыше. Там смывала с себя усталость и каракумскую пыль следователь республиканской прокуратуры Римма Николаевна Ларина. Рядом с душем на перевернутом ящике сидела Айна с мохнатым полотенцем и простыней. Смуглое лицо девушки в сумерках различить было трудно, и лишь две золотистые полосы на длинном фиолетовом платье проглядывали в темноте. На кухне гремел алюминиевыми мисками Сапар, завершая приготовления к ужину. Глухой треск раздался из-за его юрты: это Юрий Огурчинский и Андрей Алексеев, обходясь без топоров, отламывали от стволов саксаула кусок за куском. Поодаль, уткнув черную морду в лапы, лежала Джуди. Она не сводила блестящих глаз с хозяина, и уши ее вздрагивали при каждом ударе. На крыльце Князев и Бельченко сражались в шахматы: лейтенант — углубленно, целиком уйдя в игру, и совсем иначе Борис — рассеянно, словно нехотя переставлял фигуры, то и дело поглядывая по сторонам. Из юрты доносились пиканье, треск, обрывки музыки: там, откинув полог и разлегшись на кошмах, инспектор Чарыев забавлялся транзистором. Но вот он нашел, что хотел: глухо зачастили струны дутара, и пронзительный голос знаменитого туркменского бахши завибрировал в темноте.

Отсутствовали во дворе лишь Жудягин с Шамарой. Но и они были недалеко — полулежали на гребешке бархана в нескольких шагах от колодца.

Трудно далось Антону начало разговора: слишком сильное предубеждение испытывал к нему Шамара. Жудягин физически, кожей ощущал жгучую неприязнь, которая проступала в каждом жесте и взгляде радиста, в его коротких, продавленных сквозь зубы фразах, в упорном нежелании менять тон разговора с официального на доверительный. Узнал же от него Антон приблизительно то, что и предполагал услышать. Впрочем, к тому времени, как Сапар позвал всех на ужин, Шамара сам разговорился... Беседу пришлось прервать. Но продолжать ее было уже не столь важно.

Они сели за стол последними, когда Сапар заканчивал рассыпать по мискам свое коронное блюдо — тушенку с рисом, которое он называл торжественно: «пылов». Увядшие помидоры, посыпанные крупной солью, были нарезаны маленькими дольками. Сапар сегодня постарался.

Душ благотворно подействовал на Римму Николаевну — она смотрелась сейчас моложе Айны. Быть может, еще и оттого, что собрала пучком влажные волосы на затылке: теперь золотистые пряди не заслоняли лицо и шею, казавшиеся в ярком электрическом свете особенно нежными.

Сначала ужинали без разговоров. Смотрели в основном в свои миски, обмениваясь изредка негромкими репликами типа: «соль, пожалуйста» или: «спасибо, хватит». Слышны были лишь постукивание ложек о миски да плотное шуршание ночных бабочек, вьющихся вокруг лампочки. Неожиданно Борис Князев весело рассмеялся и положил ложку на стол.

— Хотите анекдот? — спросил он и обвел ужинающих взглядом, словно испрашивая всеобщего разрешения.

— Валяйте, — сказал Текебай с ноткой недоумения. Остальные промолчали.

— Есть! Так вот: приходит мальчик из школы зареванный. — Борис сделал паузу, чтоб дать время уяснить ситуацию, и бодро продолжал: — Отец спрашивает: «Двойка?» «Да», — говорит сын. Отец давай его ругать: кретин, дурак, шизофреник... И постучал по столу — вот так...

Князев громко постучал костяшками пальцев по столу и снова сделал выжидающую паузу. Глаза всех, кроме Айны, были устремлены на него.

— А мальчик поднял голову, озирается и говорит: «Папа, стучат!».

Ларина чуть усмехнулась, остальные ждали продолжения.

— А отец, — Князев состроил дурацкую гримасу, — отвечает: «Сиди! Сам открою!».

И опять улыбнулась только Римма Николаевна.

— Забавный анекдот, — сказал Жудягин, опять принимаясь за еду.

— Очень смешной, — громко подтвердил инспектор Чарыев и растянул жесткие губы в подобие улыбки.

Зато с лица Бориса Князева веселость сползла мигом. Он сощурился.

— Да, народ у нас сегодня не юморной, — со вздохом проговорил он и покрутил головой. — Оно, конечно, и понятно, но нельзя же так... уныло...

— Не обижайтесь, Борис, — мягко сказала Ларина. — Наверное, и в самом деле шутки никому в голову не лезут.

— Увы! — Борис развел руками. — Будем питаться без шуток.

— Сейчас костер наладим, — мечтательно вздохнул Бельченко. — Жалко спать ложиться, вечером только и жить.

— Костер? Как чудесно! — оживилась Ларина. — Извините, Сапар, я пойду к себе. Чай выпью потом, хорошо?

— Когда хочешь, товарищ следователь! — воскликнул Сапар, выставляя на стол чайники и пиалушки. — А мы и сейчас, и потом. Правда, Володя?

— Правда, — не сразу отозвался Шамара.

После ужина все разбрелись кто куда. Алексеев, Бельченко и Кульджанов занялись костром. Разложили его посредине двора. Сапар великодушно разрешил: «Ай, пусть горит, завтра двор убирать буду, давно хотел уборку-муборку делать...». Саксаул запылал жарко. Антон прилег на старом одеяле. Рядом сели Текебай и Бельченко. Через некоторое время к ним присоединился Князев. Человек он, видать, был незлопамятный: его плосковатое лицо лучилось приветливостью и добродушием.

Где-то за юртой препирались. Юрий выговаривал Андрею Алексееву: «Я же говорил, что мало будет. Саксаул как порох...» — «А почему же шашлыки на нем жарят?» — «А потому, что угли у него долго не остывают, а сам он горит быстро...».

Послышался сухой треск: хранители огня продолжали ломать саксаул.

— Где Володя и Айна? — озабоченно спросил Текебай.

— У себя, видно, в домике, — лениво отозвался Антон.

— А как же... — Чарыев оборвал себя, подумав, что сейчас, пожалуй, не имеет никакого значения, о чем говорит или договаривается Шамара с супругой.

— Позову-ка я нашу королеву, — сказал Антон, поднимаясь. — Обидно, если не полюбуется на такую красотищу.

Костер с треском выплюнул сноп красных искр.

— Салют победы! — воскликнул Текебай и засмеялся.

Через открытое окно Жудягин увидел, что Римма Николаевна сидит за столом, уткнувшись в бумаги. Изящно вычерченные дуги бровей сошлись над тонким переносьем, нижняя губа была по обыкновению закушена. На станции уже приметили эту привычку следователя прокуратуры.

Антон хотел было подойти к окну, но передумал. Поднялся на крыльцо, постучал и, услышав разрешение, вошел в комнату.

— Проходите, Антон Петрович! — Римма Николаевна подбородком указала на табурет. — Садитесь. Если хотите, мы вместе...

— Простите, Римма Николаевна, что перебиваю вас, — приглушив голос, но с предельной для себя твердостью сказал Жудягин. — Я вас очень прошу посидеть у костра. Недолго, хотя бы с полчасика. Сейчас, — он с нажимом произнес это слово, — сейчас это очень нужно...

— Кому? — Она удивленно взмахнула ресницами.

— Нужно... Для дела... Вам, мне, Чарыеву... И другим... Поверьте мне — нужно.

— Странно несколько, но... Что ж, я могу и у костра... Вы, может быть, намекнете мне или — нельзя?

— Я лучше еще раз попрошу вас — теперь уже о другом. Пожалуйста, что бы вы ни услышали от меня у костра, не подавайте вида, что удивлены. Ни словом, ни жестом.

— Тысяча и одна ночь... — пробормотала Ларина. — Вы с причудами, Антон Петрович. Вы романтик, да?

Но очевидно было, что серьезность, с какой говорил Антон, произвела на нее впечатление. Она быстро сложила бумаги в чемоданчик, поправила узел волос на затылке.

— Идемте.

Когда они подошли к костру, на земле было расстелено еще одно суконное одеяло. Но Сапара поблизости не было — вероятно, опять вернулся в юрту, к Кадыру. Они и сейчас все еще гоняли чаи.

— Антон Петрович самый галантерейный из нас, — прозвенел веселый голос Бориса Князева. — И прав он тысячу раз: такой красотищей пренебрегать нельзя. Чудо!

— И верно, красота, — вздохнула Ларина, опускаясь на колени. — Ой, какой жар!

Она отшатнулась, закрывая лицо, и отодвинулась от огня еще на полметра.

— Надо бы платочком голову покрыть, — сочувственно пробасил Бельченко. — Не дай бог — искра в ваши волосы...

— Это — как пожар Эрмитажа, — подхватил Князев. — Невосполнимые ценности... Такие волосы только на картинах и увидишь...

— Благодарю, — сухо обронила Ларина.

Жудягин прислушался: голоса Юрия и Андрея звучали приглушенно. Наверное, они отправились к дровяному складу — вернее, к куче саксаульных стволов, сваленных сразу за метеостанцией.

— Многое в этой жизни непонятно, — задумчиво проговорил Князев и легонько вздохнул. — В жару люди пьют раскаленный чай... Целый день пеклись на солнцепеке, а стоило светилу зайти, так сразу стали поджариваться у костра...

Никто не поддержал Бориса, однако молчание его не смутило.

— А вам, товарищи следователи, разгадыватели тайн, знатоки человеческих душ... Неужели вам в жизни и в людях все понятно и ясно? Не поверю, хоть убейте, не поверю.

И он добродушно рассмеялся.

Жудягин солидно гмыкнул и опустился на одеяло рядом с Князевым.

— Нет, Князев, — сказал он серьезно. — Далеко не все нам ясно. Кое-что очень хотелось бы прояснить, признаюсь честно. И знаете, что именно? Есть одно такое «почему». Или «зачем» — как угодно. Оно меня мучит. Может, вы-то и ответите на него?

— Я-а? — несколько растерянно протянул Борис. — Давайте попробую.

— За что вы убили Михальникова, Князев? — тихо, но очень отчетливо проговорил Антон.

Он заметил, как вздрогнула всем телом Римма Николаевна. Но главное — она смолчала. Не дожидаясь ответа от ошеломленного, потерявшего дар речи Бориса, Жудягин громче и еще жестче заговорил:

— Только не устраивайте нам цирк, Князев! Не поможет! Завтра утром в Арвазе вас опознает брат Айны, ваш сообщник. Вас опознают летчики и пассажиры рейса Арваза — Керв, продавцы обувного магазина в Керве. А ваши шикарные штиблеты, которыми вы наследили в ту ночь на кыре, найдут согласно нашей радиограмме где-нибудь в мусорной куче в том же Керве, Князев! Я знаю, что вы не успели сменить одежду, — значит, брызги крови Михальникова на ней остались, экспертиза найдет их легко. Вы попались, Князев, осознайте это и поторопитесь с чистосердечным признанием, суд учтет его, знайте!.. Но сначала ответьте на мой вопрос: за что вы все-таки убили друга вашего отца?

— Берете на пушку... — Князев осекся, закашлялся. — Я не убивал его... — Голос его от волнения сел.

— Вы были на кыре в ту ночь! Ваше алиби — липа, об этом нечего и говорить. Зачем, если не расправиться с человеком, вы пробрались на кыр? Отвечайте!

— Я хотел... Я не успел сказать ему... То, о чем просил отец, понимаете...

Борис шумно проглотил воздух и умолк.

— Вот что, Князев, — как-то совсем уж буднично сказала Ларина, — наверное, лучше будет, если мы поговорим у меня... — она усмехнулась, — в кабинете.

Она легко поднялась с одеяла.

— Пойдемте, Текебай Чарыевич, Антон Петрович... Вместе и допросим...

Бельченко, который не проронил от изумления ни слова, расширившимися глазами смотрел, как неспешно удалялись к домику четверо.

— Что случилось? — спросил у него, подходя к костру, Алексеев.