Светован. Штудии под шатром небес.

— Срывай те, из которых слетела пчела, — советовал старик. — Ежели пчеле дались, значит, готовы и к нашим рукам.

Мы увязали душистые снопы за спиной и вышли на дикое поле. И в заросших яругах, под лягушачье кваканье, выкапывали просвирник. Рос он редкими группками, очень высокий, с шелковистым пушком и стыдливыми цветками, похожими на мальвы. "Эй, красивые женушки!" — громко поприветствовал их мой спутник. Для меня он сломал какую-то рогатину, а сам подкапывал осколком кости. Когда я намекнул, что с лопаткой или ножом работалось бы быстрее, коротко объяснил: "Не годится ранить корень ножом".

В его рассказах алтей-просвирник прорастал, словно из сказки. Когда-то это была первая солдатская помощь. Раны и ожоги заживляет мазь из корня алтея, воска, утиного жира и ромашки. Им же выгоняют яд, смазывают места укусов. При этом надо пить молоко смирной коровы. С гусиным жиром алтей успокаивает боль в суставах, воспаленных нервах и растянутых мышцах. Очень целебны грудные чаи с алтея при кашле, бронхите и пневмонии. Просвирник — главный компонент. знаменитого "рейнского вина", которым чистят от слизи желудок, печень и селезенку. А впрочем, он смягчает, гасит воспалительные процессы во всех органах. Где надо — сушит или, наоборот, — обволакивает целебной смазкой, связывает разрывы. Отвар на молоке пьют при чахотке, настойками лечат язву желудка и болезни кожи.

— В свою бытность в лесу, — признался старик, — я мял его жесткие стебли и из волокон делал очень хорошие веревки. А ты сегодня попробуешь его корень на зуб. Время и об ужине подумать. И о сухом стойле. Слышишь, как лягушки шалят? Через час небо разразится дождем.

Признаться, я давно ждал этого. С самого утра мы ничего, кроме земляники, не ели. А о том, чтобы вернуться домой через три-четыре горы, не могло быть и речи. Мы забрались в самую гущу Пузняковских лесов. Кто знает, сколько было отсюда к селу, о котором я слышал когда-то поговорку: "Махнул рукой, как Бог на Пузняковцы". Беспокоило иное: в заплечнике старика я не видел ни крошки съедобного. Только "луг". И я не удержался:

— О каком ужине вы говорите?

— Наберись терпения. Для каждой дыры найдется свой гвоздь.

И тогда послышался тревожный грохот. Перевал резко затягивался темным свинцовым занавесом. В распаренном от жары воздухе завертелись-закружились первые порывы свежего ветра. Они и нас подхватили и понесли к притихшему потемневшему лесу. Я не поспевал за стариком. Его посох, как и ноги, чуть касался земли. Его выцветшая фиолетовая рубаха парусом вздымалась над папоротником и буреломами. Он петлял, прислушивался, принюхивался к чему-то. Остановился и бросил мне через плечо:

— Есть места, в которых можно войти под землю. Но это не тот лес. Здесь нужно другое… Думаю, вот этот тополь…

И мы пошли к огромному дереву, издалека видневшемуся среди редколесья. Не доходя несколько шагов, мой поводырь на ходу сбросил рюкзак. Мы обошли тополь, и я увидел подле самой земли огромное дупло. Целая ямища в корне дерева.

— Вот и нашли мы на ночь приют, — обрадовано молвил дед. — Надеюсь, дядя Миша не рассердится.

Я не понимал, о чем он. Был сбит с толку и неожиданной находкой, и белыми молниями, которые рубились в верхушках деревьев. Тем временем старик притащил несколько толстых жердей. Уперев их концами о тополь, прикоренки укрепил на земле камнями. И приказал мне:

— Наломай еловые лапы и сложи крышей на этих стропилах. Будет защита для костра. А я выйду разжиться кое-чем, — и растворился среди зелени.