В подземном царстве

ПЕЩЕРА ЧУДЕС В ШАТОРКЕПУСТА

Еще в июне 1946 года в самый летний зной на очередном заседании Общества друзей природы, которые проходили обычно по средам в вечерние часы, я заинтересовался одним из писем, прочитанных нам Иштваном Венковичем. Письмо прислали из Дорога незнакомые молодые шахтеры. Оно состояло всего из нескольких строк:

«Уважаемые разведчики подземелья, товарищи по профессии! Мы тоже очень любим наши горы, проводя в них весь свой досуг. К сожалению, у нас очень мало времени для походов. Интересуемся мы и пещерами, хотя не во всем там разбираемся. Просим вас, если найдется какое-нибудь лишнее снаряжение, пришлите его. Заранее очень благодарны! На прошлой неделе мы с младшим братом взрывали мины у подножия горы Штражахедь. После войны их еще очень много в лесах. Делали мы это просто ради своего удовольствия. Во время войны немцы на склоне горы Штражахедь начали разработку нового известнякового карьера, вывозя отсюда камень на постройку дотов. В одной из стен карьера мы обнаружили небольшую расселину, ведущую в пещеру. Нам бы хотелось пройти в нее, так как брошенный туда камень катился очень долго. Если вас интересует эта пещера, приезжайте, посмотрите. Будет у нас время, мы с удовольствием вам поможем. Желаем удачи.

Братья Вархиди (Вончина) из Дорога».

Я попросил письмо у Венковича, который уже тогда был признанным спелеологом, и решил, что еще до начала занятий в университете выкрою время осмотреть упомянутую скальную нишу. Правда, многого я не ожидал от этого сообщения, ведь мы очень часто получали от восторженных любителей подобные письма о новых «чудесных пещерах», и каждый раз оказывалось, что речь идет или об известной уже пещере, или о скальных нишах, которые только фантазия их «открывателей» возвела в категорию пещер. * * *

Район Дорога, который находится в сорока с лишним километрах от Будапешта, я еще совсем не знал. А поскольку мне, как будущему геологу, надо было бы познакомиться с одним из самых больших угольных бассейнов страны, я решил знойным утром 28 августа отправиться пешком из Будапешта в дальний путь на Дорог.

Уже смеркалось, когда я дошел до села Кестельц. Отсюда, судя по карте, до горы оставалось всего четыре километра. В селе я немного отдохнул. Теперь дорогу к карьеру мне освещал месяц.

Наконец я подошел к горе Штражахедь. Ее отвесные стены, по всей вероятности, образовались в геологическом прошлом по линиям разломов во время поднятия известнякового массива, сложившегося в третичный период. Когда-то по глубоким трещинам поднималась из недр горячая вода, она и могла образовать пустоты в известняке. Пещеру иного происхождения здесь трудно себе представить.

Вот и вся теория. А какова действительность? Это сейчас предстоит разведать.

Колени подгибались от усталости, безбожно мучила жажда, но последние капли воды из своей фляги я вылил в карбидную лампу у скальной ниши, которую отыскал довольно быстро.

Заглядываю через узкую щель хода и рассматриваю при свете лампы небольшую, диаметром, может быть, в два метра, шарообразную пустоту. Внизу я вижу узкий, не шире человеческого тела, лаз. Залезаю в нишу и с недоумением смотрю вокруг. Она словно большой пузырь, а вогнутые стенки, к моему удивлению, совершенно мягкие, палец свободно входит в похожий на глину известняк. Странное явление. Продвигаюсь дальше. Пришлось снять намотанную на тело веревку, чтобы протиснуться в узкий лаз, ведущий вниз. Но это сужение имело длину не больше метра. Ноги болтаются под потолком какой-то более значительной пустоты. Освещаю лампой пространство под собой и вижу: до пола не больше двух метров. Спрыгиваю. Вокруг меня поднимается облако пыли. Здесь сухо, как на шоссе.

Любопытное зрелище: нигде ни одного ребра, ни одного угла. Все круглое. Пораженный, продолжаю разведку. Из одного пузыря перелезаю в другой. Я еще ничего подобного не видел! Или это только игра воображения? Создается впечатление, будто таинственная рука залила гипсом огромную виноградную кисть. Виноград уже давно сопрел, и только шаровидные оболочки свидетельствуют о когда-то налитых «гроздьях».

«Гроздья винограда» должны были быть действительно гигантскими! Диаметры многих шарообразных пустот не менее одного метра, а некоторые доходят до четырех. Стенки сухие, нигде ни капли воды. В каком бы месте я ни дотрагивался до них, они настолько мягкие, что рука оставляет след. Присматриваюсь к стенкам, особенно внимательно в тех местах, где они еще не тронуты. Ничто не указывает на причину мягкости породы. Точно такой же плотный, почти белый известняк, который наш профессор Элемер Вадас называл дахштейнским известняком. Замечаю в известняке извилистые кристаллические жилы, наполненные кальцитом, какие я видел неоднократно и на поверхности. Разница лишь в том, что там порода настолько твердая, что при ударах по ней молотком только искры сыпались, а здесь мягкая масса. Что за колдовство?

Из последнего огромного «шара» нет дальше хода, приходится возвращаться. Отправляюсь теперь по этому сказочному лабиринту шарообразных пустот в другом направлении.

Подхожу к совершенно круглой трубе. Освещаю ее и вижу, что осторожно по ней можно спуститься. Но замечаю еще и другое: на стенках тут и там белые кисточки, напоминающие свежевыпавший снег, блестящие пятна.

— Вот, чудеса! — восторгаюсь я, — вот удача!

Чем ниже спускаюсь, тем больше удивляюсь. Облик пещеры, состоящей и здесь из нагромождения огромных шарообразных пустот, увлекающих меня все дальше и дальше, совершенно преображается. Стены покрыты белыми, искрящимися в свете лампы игольчатыми кристаллами настолько густо, что их собственной поверхности уже совсем не видно от этих переливающихся всеми цветами радуги «алмазов».

Девственная, похожая на сновидение, красота пещеры меня совершенно покоряет. Ее широкие, неведомой глубины камины в любую минуту могут меня поглотить, но сейчас я не замечаю опасности, а только смотрю, смотрю, восторгаясь до слез.

В пещере горы Семлехедь я тоже видел на стенках белые гипсовые кристаллы. Там было действительно очень красиво. Совершенно прав ее открыватель Кесслер, когда, восхищенный увиденным, назвал ее подземным цветником. Но как далеко ей до красот пещеры Штражахедь!

Стены покрыты белыми, искрящимися в свете лампы игольчатыми кристаллами

Пытаюсь с чем-то сравнить покрытие стен: с кисточками для бритья, с ежами. Но нет, ни с чем не сравнимы эти состоящие из шести-восьмисантиметровых кристаллических иголок пушистые образования! Под ногами со звуком, похожим на звон стеклянного колокольчика, ломаются тысячи кристаллов, напоминая мне о том, что я хожу по нетронутой целине святая святых природы.

К сожалению, у меня нет другого выбора: куда бы я ни ступил, все равно что-то ломаю.

Находясь под впечатлением увиденного, забываю о времени, об усталости. Снова спускаюсь в более опасный и глубокий колодец. Впрочем, совершенно наугад, с таким же успехом я мог бы пойти в одном из трех других направлений. Здесь столько ходов, сводчатых залов и каморок, сплошь покрытых кристаллами, что нет сомнения: я обязательно заблужусь. Однако этот необыкновенной красоты брильянтовый лабиринт стоит риска. Да, ради таких впечатлений стоило родиться на свет, стоит преодолевать трудности, отдать жизнь!

Зал, в который я сейчас попал, отличается от предыдущих. Создается впечатление, что находишься в беседке, увитой розовыми и кремовыми гроздьями винограда. Нет слов, чтобы описать красоту хрупких каменных цветков, арагонитовых роз.

В то время я был уверен, что это самая красивая пещера нашей страны, но как мало знал я, имея двадцать один год от роду, о созданных природой красотах Венгрии! А сегодня уже мои знания и опыт разрешают сказать другое: я ошибся тогда в своих суждениях. Пещера Шаторкепуста, образованная поднимающимися из глубоких недр земной коры горячими минерализованными растворами, является уникальной по своей красоте!

Я осветил лампой идущий из Розового зала каменных цветов глубокий, довольно широкий и, как я заметил, расширяющийся книзу колодец. В него, однако, без веревочной лестницы я уже спуститься не мог.

Наверное, долго бродил я в этой подземной сокровищнице чудес. Очень долго. Потому что, когда вылез через неказистый вход пещеры на поверхность, солнце стояло уже высоко, бросая на землю яркие, ослепительные лучи. Всевидящее солнце приятно согревало мое уставшее тело, и я был очень счастлив, ведь даже оно не знало тайны, которой поделилась со мной этой ночью молчаливая Штражахедь.

Ни с чем не сравнимы эти пушистые образования!

Создается впечатление, что находишься в беседке, увитой розовыми и кремовыми гроздьями винограда * * *

Прибыв в Будапешт и горя нетерпением, я не смог дождаться вечера следующей среды и, отыскав Венковича в Институте геологии, рассказал ему свои впечатления о пещере Штражахедь. Иштван слушал мой восторженный рассказ несколько сдержанно. Я видел, что половине он не верит. Но даже и половины было достаточно для того, чтобы он пообещал: в воскресенье вместе поедем в Дорог поездом, а оттуда пешком пойдем к пещере.

В воскресенье ранним утром Пишта[14] вместе с Матильдой Никкл действительно был у Будайской железнодорожной станции. На станции Дорог наша маленькая экспедиция собралась в полном составе. Прежде всего мы отыскали братьев Вархиди, приславших нам письмо. Пишта хотел, чтобы они тоже пошли вместе с нами. В случае если пещера действительно представляет какой-то интерес, то им сразу на месте, как наиболее правомочным, он расскажет, как ее охранять. Семью Вархиди мы нашли легко. Их небольшая бакалейная лавка стояла на берегу речушки. К счастью, братья были дома: жизнерадостные Карчи и Руди, ставшие потом моими товарищами, были, однако, заняты и не смогли идти с нами. Но они рассказали, что на днях были в пещере и спустились при помощи троса в тот колодец, перед которым я остановился. Они считали, что нижние участки пещеры гораздо красивее разведанных мною верхних.

— Надо спуститься на десять-одиннадцать метров, — сказали они, — может быть, попозже и мы пойдем вслед за вами.

Погода не была такой чудесной, как пять дней тому назад: грязные серые тучи заволокли небо, и тихо по-осеннему накрапывал дождь. В двух километрах от Дорога мы миновали ферму Шаторкепуста (по этому месту мы и назвали впоследствии пещеру) и отсюда уже напрямик направились к виднеющемуся сквозь туман восточному склону горы Штражахедь. Поля, по которым мы проходили, были обезображены дотами, разбитыми огневыми точками и траншеями — печальными свидетелями недавно прошедшего мирового пожара.

В пещере я с волнением следил за выражением лица Венковича и его знакомой. Я был необычайно рад, видя их восхищение и удивление. Все-таки это большое дело, когда простой студент показывает известному спелеологу, и даже больше — заместителю директора Государственного института геологии, — такую пещеру и тот не находит слов для выражения своего восторга.

— Теперь, ты веришь, Пишта, что перед нами одна из красивейших пещер, образованная горячими источниками?