Сводные. Тихоня для хулигана

=7=

Стася

Я успеваю выскочить из кухни, пересечь холл и даже подняться по лестнице. Но когда до теперь уже моей спальни остаётся рукой подать, Мирон настигает меня.

Липкая ладонь смыкается на моей шеи сзади. Жёсткие пальцы намеренно вдавливаются так, чтобы я не смогла вывернуться из их захвата.

– Ты что смертница? – с хрипотцой в голосе произносит Мирон, буквально задевая горячими губами мочку моего уха.

Сжимаю губы, соображая, как бы помягче ответить и не огрести ещё больше. Ведь я почти физически чувствую напряжение и гнев Власова. Ему ничего не стоит просто придушить меня, пока в доме нет свидетелей.

– Ты сам напросился, – конвульсивно веду плечом, будто у меня судорога. – Не стоило вмешивать маму. Она теперь подумает обо мне…

Я не успеваю договорить. Мирон резко разворачивает меня лицом к себе, продолжая крепко удерживать за шею. Теперь его заведённая за мою голову рука грузно лежит на моём плече. Давит, ещё больше доказывая доминирующее положение парня.

Из-за нашей тесной и жутко неудобной позы мне приходится уткнуться в груду мышц Власова. Искушающий аромат его кожи раздражая рецепторы, приятно щекочет в носу. Жар, исходящий от полураздетого тела обволакивает, а непозволительная близость словно погружает меня в забытье.

Подавив вздох, поднимаю голову. Сцепляюсь с Мироном взглядом, стараясь не обращать внимания на видимые остатки мороженого на его лице.

– Что подумает? Что хорошая девочка стала плохой?!

Прищуривается. Опускает взгляд на мои губы, словно трогает глазами каждый их миллиметр. Чего он там хочет на них рассмотреть, я не знаю. Но мне становится жутко неловко.

Хочется выпутаться из душных объятий, пока моя голова ещё способна мыслить.

– Отвали, ладно?! – наконец разлепляю свои пересохшие губы, поражаясь тому, как жалко звучит мой голос.

– Не-ет, – шипит Мирон. – Тебя ждёт десерт.

– Этот что ли? – подушечкой большого пальца стираю с кончика носа розовую густую каплю.

Сдержать тихий смешок не получается. И тот, прилетая в перепачканное лицо Мирона, злит его по новой. Сердце замирает, и по коже пробегает холодок.

Кажется, я сделала новую глупость… махнула красной тряпкой перед быком.

Резко присев, Власов обхватывает мои ноги под коленями и тут же выпрямившись, взваливает меня себе на плечо.

Перед глазами сперва мелькают дощечки ламината, затем ступеньки лестницы и уж потом гранитная плитка. Мы слишком быстро оказываемся на кухне, где я посмела запустить мороженое в наглую мордашку Мирона.

Теперь меня ожидает та же участь.

Власов грубо усаживает меня на столешницу, сразу же вклиниваясь между моими коленями.

– Нам всё-таки нужно кое-что обсудить, – говорит, практически не размыкая губ. – Я не терпила, уяснила?

Злой тон хлестко рубит по натянутым нервам. Мирон не шутит. Он серьёзен. Степень его раздражения от моей выходки можно оценить по острому кадыку, который дёргается на смуглой шее парня.

Смерив меня очередным уничижительным взглядом, Власов тянется к контейнеру с мороженым. Зачерпывает пальцами подтаявшую массу и подносит к моей голове.

С силой зажмуриваюсь, не хочу наблюдать за тем, как этот чудик нанесет мне ответный удар.

Проходит не больше пары секунду и прохладная жижа начинает медленно стекать от ключиц к ажурной кромке белья. Распахнув глаза, наблюдаю, как Мирон просто с каким-то садистским удовольствием перегружает клубничный сорбет мне за пазуху.

Ощущение не из приятных чувствовать на себе почти килограмм липкой массы.

– Да, согласна, – гордо расправляю плечи, продолжая терпеть издевательство над собой. – Ты не терпила… Потому что ты козёл, придурок и гадливый человечек...

– Стася, – мамин голос, словно выстрел в висок убивает меня наповал...– Стася, – вновь зовёт мама, и я чувствую, как начинают пылать мои щеки в предвкушении родительского порицания. – Как тебе не стыдно?

Она умудряется даже голосом меня наказать, так ещё и в присутствии Мира, который вполне заслуженно получил от меня ругательства в свой адрес.

Задираю подбородок, показывая фальшивую браваду. Смело встречаюсь глазами с Мироном и его взгляд прошивает насквозь. Он ликует от совершенной мести и моего прокола. Глумится, я вижу это по его кривой усмешке.

А вот мама нет. Конечно, сейчас она не даст мне и слова сказать в своё оправдание. Для неё я невоспитанная дочь, за которую ей теперь стыдно перед всеми.

Обиженно проигнорировав вопрос, спрыгиваю на пол. Задеваю собой всё ещё стоящего рядом Мирона. Наши тела соприкасаются слишком тесно, что я даже сквозь прохладу промокшей ткани почувствовала тепло его крепкого торса. А в районе талии продолжила ощущать тяжесть широкой ладони, которая нахально стискивает и не отпускает.

– Пусти! – произношу почти шепотом, едва шевеля пересохшими губами.

И Власов, будто придя в себя, отступает от меня на несколько шагов назад. Но не отводит прожигающего взгляда, переполненного триумфом.

Разворачиваюсь. Как в замедленной съёмке иду на выход. Втягиваю голову в плечи, проходя мимо мамы, грозно занявшей часть дверного проёма.

Меня трясёт от предчувствия скандала и маминых нотаций. Но больше всего жалит тело то, что Мирону в очередной раз всё сойдёт с рук. Но наябедничать на него я себе не позволяю.

Что-то останавливает меня, и даже злость на выходки Мирона запрещает мне рассказывать маме все подробности.

Почти бегом поднимаюсь по лестнице. Слышу, как за мной направляется мама, но шаг не сбавляю. Вбегаю в комнату. Дверь не захлопываю, хоть и горю неистовым желанием поступить именно так. Знаю, что мама не отступится и перед сном прочитает лекцию.

– Что это было? – бросает мне в спину, сразу же закрывая дверь. Словно не хочет иметь свидетелей своей воспитательной работы. – Разве так мы с отцом тебя воспитывали?

Всегда так! Применяет запрещенный прием, всякий раз упоминает отца, чтобы воззвать к моей совести.

– Вот только не вмешивай сюда папу, – импульсивно разворачиваюсь лицом к маме. Замечаю, как её взгляд на мгновение затягивает печалью, но остановить себя уже не могу. – Он совершенно ни при чём, не он подарил мне сводного братца. И если хочешь знать, то что ты услышала там… – указываю подбородком в сторону, словно задаю направление. – На кухне, это чистая правда. И я не стану забирать своих слов и уж тем более, – выхожу из себя от одной только мысли, что мама может потребовать от меня извинений перед Мироном. – Извиняться за них.

– Вообще-то я говорила о другом, о тех пошлостях, что ты мне прислала в сообщениях, – убирает телефон обратно в сумочку. – Ну раз тебе не терпится поговорить о Мироне… Ок!

Я злюсь ещё сильнее. У меня нет никакого настроения вести беседы о нём. И уж тем более, выслушивать, что оскорблять других нельзя.

– Я надеялась, что вы поладите.

– Мы не нашли точек соприкосновения, – дословно повторяю недавнюю мамину фразу. – Кроме одной… обоюдная ненависть. Он испортил мне блузку, я дала ответную словесную реакцию.

Умалчиваю, что бой мороженым начала именно я. Ни к чему сейчас обращать мамино разочарование всецело на себя.

– Дай ему шанс, – тихонько просит мама. – Ему, как и тебе нелегко сейчас, а может даже и намного хуже, – замолкает. Делает большую паузу, словно что-то знает, но пока не готова раскрыть всех карт. – А теперь потрудись рассказать о своих сообщениях.

Проявленное мамой сопереживание Мирону меня чертовски злит. Она жалеет чужого ребёнка, а родную дочь готова отчитать за правду. Но даже обуявшее чувство справедливости не позволяет мне сдать Власова со всеми его гнилыми потрохами.

И всё не потому что я такая хорошая, а потому что хочу спокойной жизни. А этому никогда не бывать, если я вдруг расскажу о выходках Мирона.

– Я ничего тебе не писала, – стараюсь не опускать взгляда, чтобы маме было сложнее уличить меня во вранье. – Я потеряла телефон.

– Стася, как?

На красивых губах застывает немой укор. Ей хочется сказать ещё что-то про мою забывчивость и неорганизованность, но она сдерживает порыв.

– Я думала, что утром в спешке оставила его дома, – лживо оправдываюсь, на ходу придумывая отговорки. – Обыскала всю комнату, но не нашла, – неопределенно пожимаю плечами, замечая, что мама отнесясь со скепсисом к моим словам, окидывает взглядом идеальный порядок в спальне. – Наверное, забыла в универе. Не знаю, мам. И вообще… – трудно говорить, когда на тебе, буквально как на воре горит шапка. – Что такого там написано, что ты примчалась из ресторана?

– Всякие глупости, – отмахивается, не желая разговаривать о содержании сообщений. Тема для неё щекотливая, и обсуждать со мной подобное у неё ни разу не возникало желания.

Мы никогда не говорим о парнях… из-за отсутствия их в моей жизни. И слава богу. Не хочу никаких неловкостей или маминых нравоучений по этому поводу.

И о Саше уж точно я не стану с ней говорить. Ей необязательно о нём знать. Тем более, что наша встреча случайность, а посещение кофейни и близко не походит на свидание.

– Теперь мне можно пойти и привести себя в порядок?

Рассматриваю испорченную блузку, которую теперь можно смело выкинуть, благодаря усердию Мирона.

– Да, – обречённо вздыхает мама и меняется в лице. – А потом потрудись убрать на кухне. И мне всё равно, – взмахом руки останавливает мой порыв возразить. – Кто из вас первый начал. Ты будущая хозяйка…

– Не в этом доме, мам

Чувствую, как начинаю закипать и чтобы не наговорить очередных глупостей, решаю поскорее спрятаться в ванной комнате.

Слышу, как мама уходит и хлопает дверью. Наверняка она злится, что я ослушалась её просьбы и не подружилась с сыном Артура.

Видит бог, я не хотела её огорчать. Но завести дружбу с Мироном – чистой воды утопия.

Новая волна раздражения незамедлительно накрывает с головой. Я подхожу к раковине и крепко, почти до боли в костяшках, цепляюсь пальцами за её край.

Смотрю на свое отражение в зеркале и ужасаюсь. Вся растрепанная, измазанная мороженным. Такая жалкая и невзрачная… что за такую чудовищную метаморфозу готова убить Мирона.

Кидаю ненавистный взгляд на смежную дверь, ведущую в его спальню. Вспоминаю, что не заперлась. И едва сделав шаг и потянувшись к защелке на ручке, одергиваю руку в самый последний момент.

За дверью раздаются голоса.

– Помнится мне, ты говорил, что уже вырос и в опеке не нуждаешься! – тон Артура Сергеевича пугающе холоден.

Я понимаю, что подслушивать это верх невоспитанности, но ничего не могу с собой поделать. Едва не прилипают ухом к дверному полотну, надеясь расслышать каждую фразу.

– Я дал тебе свободу, не лезу в твои дела и жду подтверждения твоих слов. И что? Ты снова доказываешь мне обратное.

– Не вопрос, – срывается на крик Мирон. – Откажись от меня ради новой семьи, как это сделать мама и живи спокойно. Я буду только рад, – его фразы, поднимаю во мне волну сочувствия. Не представляю, как наверное ему тяжело мириться с тем, что он стал ненужным после развода родителей. – Не придётся терпеть твоих приживалок.

От гнетущего напряжения повисшего в соседней комнате не спасают ни стены, ни дверь, к которой я прижимаюсь последние пару минут. Я замираю в ожидании ответа Власова старшего, но слышу лишь удаляющиеся шаги. А за оглушительным хлопком двери следом открывается и моя.