Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю

Все эти шесть дней Казанцева жила как в аду. Помимо ссор с женой и дочерью губернатора, она успела поскандалить с одной из медсестер, которая всё время крутилась рядом. В один из дней Маша застала её с бритвой и пеной у кровати больного, от чего пришла в настоящее бешенство. Практически за волосы она вытащила девицу за дверь и принялась брить Горина сама.

Из коридора еще долго слышался визг и приглушенный рассерженный голос Сафронова, но Маше было наплевать. Это её мужчина и ухаживать за ним она тоже будет сама.

Сейчас было по-настоящему сложно. И хотя, по прогнозам врачей, все складывалось в позитивную картину, Маша боялась. Он, безусловно, придет в себя и выкарабкается. Саша сильный. Но что будет дальше с ними? Ведь Горин уже прогнал её один раз, разбив сердце… Что ему помешает сделать это снова? Рядом больше нет мамы и тетки, которые заявили, что умывают руки. Не было больше Мороза, который поддерживал и вытаскивал из депрессии. Может, все зря?

Нет. Как бы не сложилось она будет рядом. Её место здесь. Главное, чтобы Горин поправился, а она… Маша всё выдержит, потому что лучше умереть, чем быть без него.

Отогнав неприятные мысли, Казанцева прошлась по лицу Горина полным боли взглядом. Постарел. Всего за шесть дней этот крепкий красивый мужчина как будто стал старше на целых пять лет. Если раньше Маша привыкла видеть тридцати семилетнего Александра Николаевича в прекрасной физической форме, то сейчас он выглядел как незнакомец: темные круги по глазами, бескоровные губы, и вытянувшиеся черты лица делали его старше на несколько лет.

Раньше Маша часто слышала, что несмотря на разницу в возрасте, они хорошо смотрелись вместе, потому что губернатор выглядел моложе. Странно, но теперь её впервые за неделю неосознанно потянуло к большому зеркалу на стене палаты.

Остановившись в паре метров него, Казанцева вскрикнула от ужаса, а потом, опомнившись, закрыла рот рукой. Перед ней была незнакомка. Куда пропала та веселая и красивая девушка, в которую еще несколько месяцев назад без ума влюбился Горин?

Из отражения зло смотрела молодая исхудавшая женщина со всклокоченными волосами и мертвенно-бледным лицом. Неужели всего неделя горя может так сильно изменить человека? Маша была так шокирована увиденным, что даже не сразу заметила вошедшего Сафронова. Юрий Иванович стоял сзади и с каким-то странным интересом наблюдал за Казанцевой, засунув руки в карманы и раскачиваясь с пятки на носок.

Ощутив, что уже не одна, Маша смутилась, и опустив глаза, неловко обхватила себя руками, запахнув на груди бесформенный кардиган.

— Знаешь ли ты, Маша, насколько Горин любит женщин? — вдруг начал Сафронов, прервав неловкое молчание.

— Знаю, — вопрос был неприятен, но она постаралась ответить максимально ровным тоном, невольно покосившись на губернатора.

— А знаешь ли ты, насколько сильно он любит красивых женщин?

— К чему вы клоните? — не выдержала Казанцева, чувствуя себя задетой.

— К тому, что когда он придет себя, то ужаснется, тому, как ты хреново выглядишь.

— Я не уйду, — всхлипнула Казанцева, решив, что помощник намекает ей именно на это.

— Уйдешь. Прямо сейчас. По прогнозам врачей он скоро придет в себя, а значит времени у тебя мало.

Маше захотелось вцепиться в лицо Сафронова, который всю неделю был на ее стороне, и теперь оказался предателем, но тут Юрий Иванович добавил, окончательно сбив её с толку:

— Вот карта. Беги домой, искупайся, хорошо поешь, выспись в конце концов и сходи в салон красоты. Хотя, он, наверно и не нужен, если отдохнешь, то снова станешь красавицей.

— Но я… Я его не оставлю, — ошарашенно пролепетала Маша, порывисто бросившись к Горину.

— Конечно, не оставишь. Завтра с утра, чтоб как штык у постели больного. Чего смотришь? В темпе, Казанцева. И шмотье это стремное смени.

Не в силах обижаться на резкий тон Сафронова, Маша бросилась к нему и крепко обняв, чмокнула мужчину в гладко-выбритую щеку.

— Беги уже, стрекоза, — проворчал он и улыбнулся, а когда за Казанцевой закрылась дверь, прошипел, уже обращаясь к больному:

— И ты, хрен, вставай уже… То запой, то кома… А работай за тебя Юра, — после чего смахнул слезу и вышел.

* * *

Маша впервые за два месяца наряжалась для любимого мужчины. Пусть он и в бессознательном состоянии, но наверняка все чувствует и когда очнется, захочет видеть рядом с собой цветущую Машу, а не её блеклую тень.

Она, как умалишенная, бегала по магазинам, скупая то, что любил видеть на ней Горин. Белье, сарафан и обязательно вот эти туфли… Затем был салон красоты с массой уходовых процедур и две порции самой вредной еды, ведь весы показали страшную цифру, которая была меньше положенной на целых семь килограмм.

Управившись со всем до вечера, девушка решила все таки вернуться на ночь в больницу, но перед этим заглянуть к маме.

Чем ближе Казанцева подходила к родному дому, тем сильнее билось её сердце. Было волнительно и немного страшно возвращаться туда, где ничего не изменилось, ведь сама Маша стала совсем другой.

Галина Ивановна встретила дочь тепло. Налила чаю, участливо поинтересовалась состоянием больного и всеми силами поддерживала разговор.

Несмотря на то, что внутри матери что-то надломилось, она вдруг поняла, что не хочет и не может воевать с собственной дочерью. Пусть Маша набивает все свои шишки сама.

Они так долго разговаривали о самом сокровенном, что совсем потеряли счет времени. Когда мать, наконец, приказала всхлипывающей дочери умыться, и та умчалась в ванную, то в тишине вдруг стала едва различима какая-то тихая мелодия из коридора.

— Дочка! Твой телефон, кажется, звонит, — крикнула Галина Ивановна, и Маша поспешила к забытой у дверей сумке.

Пропущенных было более пятидесяти. Все от Сафронова.

Дрожащими руками девушка набрала его номер и уже через секунду закричала и со слезами вылетела из квартиры, ничего не объяснив матери.

25

Когда Горин открыл глаза, за окном уже смеркалось. Палата, катетер на руке и куча трубок почему-то не стали для него шоком. Он хорошо помнил события шестидневной давности, свое ранение и даже некоторые разговоры родных, приходящих в палату.

Сейчас рядом никого не было.

Разумеется, шесть дней бессознательного состояния основательно ослабили организм и даже слегка приподняться на кровати совсем не представлялось возможным. Горин не знал, сколько проспал, но предполагал, что явно не один день. Радовало хотя бы то, что сознание было удивительно ясным и вернулась речь.

Не зная, как позвать медиков, он принялся вспоминать, то, что ему снилось, и к своему собственному удивлению, ясно ощутил, что у него несколько раз бывала Маша.

Неужели приходила? Из жалости или попрощаться? Наверняка этот козел Морозов, теперь вернется на службу и попытается жениться на ней. Только вот хрен он угадал.

С трудом вырвавшийся из лап смерти Горин, теперь не собирался играть в благородного рыцаря. Как только он встанет на ноги, то обязательно заберёт её, и если потребуется, то даже силой. Слишком любит, чтобы отпустить, слишком нуждается в ней, чтобы отдавать какому-то другому мужику.

Вбежавшие в палату медики застали больного с широкой улыбкой. Некоторые из них были так удивлены этим, что всерьез озаботились психическим состоянием губернатора. И только Сафронов, который очень хорошо знал Горина, вздохнул с облегчением.

Пока врачи проводили необходимые тесты и процедуры, Александр Николаевич то и дело поглядывал на помощника, который так и не вышел из палаты. Ему хотелось прямо спросить о Колесникове, Маше и остальном, но голос был слишком слабым, а череда медицинских манипуляций все никак не заканчивалась.

Наконец, когда у Горина начали буквально слипаться глаза, последний врач объявил, что желание спать это естественная реакция организма и нужно предоставить больному максимальный покой. Юрий Иванович тоже заторопился к выходу, но губернатор остановил его:

— Юра, Машу привези, если нужно, то силой.

Помощник обернулся и с удивлением уставился на шефа:

— Зачем силой? Ты же говорил, что больше не будешь её неволить.

— Говорил… Передумал. Пока тут почти неделю лежал, всё размышлял, — он слабо улыбнулся и продолжил, — в общем ни хера я не герой. Я эгоист и гад. Никакой ей свободы. Слишком сильно люблю, чтобы отпускать.

— Мда… Отдыхай. Никуда твоя егоза не делась. Всю неделю выла возле тебя, с Майкой и Леной грызлась и даже к медсестрам ревновала. Я её сегодня заставил поехать в порядок себя привести. Скоро будет.

Горин замер и даже прикрыл глаза, чувствуя удовольствие от услышанного, а потом и сам не заметил, как уснул. Для человека, неделю лежавшего неподвижно, было странно чувствовать себя уставшим, но последствия долгого лежания в постели были именно такими.

Горин проспал до рассвета, а проснувшись, снова ощутил слабость и дикую жажду. Он с трудом повернул голову и наткнулся взглядом на свою дочь, мирно посапывающую в кресле рядом. Майя казалась сейчас совсем взрослой, и наблюдающий за ней из под полуприкрытых век отец невольно пустился в воспоминания. Какое счастье дарила ему маленькая дочь! Наверно не было в мире больше такого счастливого и любящего двадцатилетнего папаши, как молодой Сашка Горин. Ведь все его успехи, победы и достижения — всё было тогда для маленькой Майи. Сейчас она уже студентка престижного лондонского учебного заведения и самостоятельная барышня, но для него навсегда останется той самой пчелкой Майей. Именно сейчас он решил, что Маша точно родит ему. Неважно сына или дочь. Просто потому, что дети — это счастье, о котором он давно и безнадежно мечтает.

Почувствовав на себе взгляд, дочь зашевелилась и открыла глаза, а потом сразу разревелась и обняла отца.

— Ну, тише, тише. Пчелка. Жив твой папка, — приговаривал Горин, успокаивая её.

— Папа, ты меня так напугал.

— Всё, хватит лить слезы. Дай лучше воды.

Майя заторопилась и нажав на кнопку, заставила кровать принять полу сидячее положение, а потом поднесла к губам отца стакан с трубочкой.

Как раз в тот момент, когда он жадно пил, в полуоткрытую дверь на долю секунды заглянула русая макушка Маши.

— Явилась, змея, — прошипела Майя и тут же принялась вытирать салфетками подбородок отца, потому что от её реплики губернатор подавился водой.

— Маша входи, — тихо, но уверенно произнес Горин, и девушка протиснулась в дверь, замерев у входа.

— Майя… Маша моя будущая жена. Прошу привыкать.

— Ясно, — просипела дочь, и не посмев перечить, бросила на Казанцеву взгляд, полный ненависти, после чего поднялась и поспешила в коридор.

— Саша…

— Ничего, пусть привыкает. Она горячая у меня, но спорить не посмеет.

Он смерил Машу внимательным взглядом и тут же начал распекать слабым, но уже очень недовольным голосом:

— Ты на что похожа? Тощая, как палка. С сегодняшнего дня питаешься нормально.

— Как скажешь, — улыбнулась Маша сквозь слёзы, и не смея подойти близко, всё таки сделала робкий шаг вперед.

— Ну, чего встала? Ко мне иди, лиса!

Получив приглашение, она бросилась к губернатору и уже в следующую секунду приникла к его губам. Поцелуй имел странный вкус лекарств, слёз и счастья, но все равно именно он показался обоим самым лучшим.