Принц со шрамом

Я поднимаю взгляд. Глаза Тимоти расширены, рот приоткрыт, он смотрит на меня, менее чем в двух футах, его рука прижимается к груди.

Все три мои фрейлины стоят в шоке позади него, многие люди выбегают на улицы.

Тимоти падает на колени.

— Нет! — кричу я, моя грудь судорожно вздымается, когда я бросаюсь вперед, ноги спотыкаются, слезы вырываются из моих глаз и текут по лицу. — Нет, — снова умоляю я, падая перед ним на землю.

Его глаза неистово смотрят, как я разрываюсь на части, как мое сердце разбивается на осколки, острые края которых пронзают мой живот, пока мои внутренности не выплескиваются на землю.

Мои руки летят к его груди, моя челюсть напрягается, когда я прижимаюсь к нему всем телом, оказывая как можно больше давления, впиваясь кончиками пальцев в рану, чтобы попытаться остановить кровотечение.

Но оно слишком сильное.

Слишком быстрое.

Его ладонь свободно обхватывает мое запястье, и этого достаточно, чтобы дать мне надежду. Случайные локоны выпадают из моей прически, прилипая к мокрой дорожке слез, окрашивающих мои щеки, и я мотаю головой, глядя на десятки людей, которые стоят рядом, прикрывая рот руками от ужаса, и ничего не делают.

Десятки.

— Сделайте что-нибудь! — кричу я, все они таращатся, как будто у них нет ног и рук, чтобы помочь. — Не стойте там!

Мой голос срывается, дыхание сбивается, пока я не чувствую, что задохнусь от нехватки воздуха.

— Держись, Тимоти, — я фокусируюсь на нем, но его взгляд становится туманным, и я чувствую, как его присутствие ускользает. — Тебе нельзя умирать, — требую я, стиснув зубы. — Ты слышишь меня? Мы должны стать лучшими друзьями.

Уголок его рта подергивается, моргания становятся все более отрывистыми.

— Долгие разговоры у костра, понимаешь? — икаю я, стараясь не обращать внимания на то, как мои пальцы скользят от крови. — Твое любимое занятие.

Его рука падает с моего запястья, разбрызгивая кровь из лужи, растущей под ним.

— Пожалуйста, — бормочу я, мой разум кричит, а грудь сжимается. — Мне жаль. Мне так жаль.

Но уже слишком поздно, и никто не слышит моей мольбы.

Я чувствую момент, когда его душа покидает тело. Огромный выдох, а потом его просто нет.

Я рыдаю, пока все мое тело не сотрясается, и я падаю на него сверху, мои руки окрашиваются в красный цвет, а по пальцам стекает кровь. Я все равно опускаю голову в руки.

— Я пыталась сказать Вам, — шепчет Марисоль, вытирая слезу со щеки. — Им нужны были именно Вы.

У меня сводит живот, ледяной холод пробегает по телу, пока все тело не немеет. Я поднимаю лицо и встречаю её взгляд.

— Тогда я позабочусь о том, чтобы они заплатили за это.

38.Сара Б.

Шелковые простыни мягко прижимаются к моей коже, одеяло тяжело греет мое тело, но мне всё равно на комфорт.

Мне плохо.

Кровь Тимофея уже давно смыта, но почему-то мне кажется, что я уже никогда не буду чиста. Грехи моих решений всегда были тяжелыми, но сегодня они давят меня всем своим весом.

Если бы только я послушала.

Если бы только я не была такой упёртой. Тогда, возможно, Тимоти все еще был бы здесь.

Он бы жил. Дышал. Существовал.

Мои глаза опухли, уголки век нежные, но слезы давно высохли, отбивая пульсирующий ритм гнева.

Мятежный король послал своих людей убить меня.

Но они промахнулись, и теперь я заставлю его желать смерти.

Никто не разговаривал со мной с тех пор, как мы вернулись через ворота замка. Никто не прислал дополнительную стражу, чтобы стоять у моей спальни. Ни утешительных прикосновений, ни ободряющих слов.

Не то чтобы я их заслуживала.

Мое сердце сжимается. Я думала, может, дядя появится, но он, как и все остальные, стал призраком.

Низкий гулкий звук вибрирует по стенам, но я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть. Даже когда за моей спиной раздаются шаги и матрас прогибается под весом человека.

Я слишком истощена, чтобы двигаться, слишком разбита, чтобы беспокоиться.

— Ma petite menteuse. Что мне с тобой делать?

Голос Тристана ласкает мое тело, как поцелуй, создавая пропасть в центре моей груди. Я опускаю взгляд, когда его татуированная рука обхватывает мою талию, притягивая меня к твердым плоскостям его тела и крепко обнимая.

Это простое действие, но оно колет рану в моем сердце; рану, которую я забинтовала и пыталась притвориться, что ее нет.

По моей щеке стекает слеза, горячая и соленая, она каскадом падает на мои губы и просачивается в рот. Моя простая ночная рубашка из белой ткани — единственный барьер между нами, и его пальцы поглаживают мой живот — успокаивают меня — как будто я заслуживаю утешения.

Его дыхание шепчет на стыке моей шеи, теплые поцелуи усыпают мою кожу. Они нежные и так отличаются от всего, каким я знала Тристана, но я все равно приветствую их.

В мире людей, которые не видят меня, иногда кажется, что он единственный, кто это делает.

Еще одна слеза вытекает, скатываясь по моему подбородку.

Его рука двигается, ладони прижимаются к моим бедрам, он поворачивает мое тело, пока я не ложусь на спину, его зеленые глаза остры, когда он нависает, сканируя меня по всей длине.

— Ты ранена? — спрашивает он, его пальцы поднимаются, чтобы вытереть влагу с моих щек.

Я качаю головой, прерывистый вздох вырывается из глубины легких, мое сердце щемит, пытаясь разорвать ледяную хватку, в которую его заключило чувство вины.

Он кивает, его черты расслабляются. Он гладит моё лицо. Под глазами, над галочкой губ, по переносице. Снова и снова он повторяет это движение, и постепенно тяжесть моего горя становится немного меньше, как будто он снимает его с меня и оставляет себе.

— Скажи мне, что тебе нужно, — говорит он.

Мой подбородок дрожит, и я отворачиваю голову в сторону, не желая позволять ему видеть меня такой слабой.

Его рука обхватывает мою челюсть, поворачивая мое лицо обратно к себе.

— Скажи мне, что тебе нужно, Сара. И я дам тебе это.

Я обдумываю свой ответ, тысяча разных эмоций смешивается в моем нутре, но побеждает та, что ближе всего к поверхности.

Ярость.

Она давит на мою кожу, пытаясь прорваться наружу и распространиться по всему городу, уничтожая все на своем пути.

— Я хочу, чтобы ты нашел того, кто это сделал, — мой голос ломается. — И хочу, чтобы они умерли.

Слова звучат горько на моем языке, но я не беру их обратно.

Его глаза вспыхивают, и он наклоняется, прижимаясь своим лбом к моему, наши губы так близко, что мы дышим одним воздухом.

— Считай, что сделано.

Он говорит это с такой убежденностью, с такой уверенностью, что я ни на секунду не сомневаюсь в нем. И то, как он смотрит, как будто ныряет в мою душу и видит каждую ее частичку, заставляет меня чувствовать, что я могу попросить у него весь мир, и он разорвет его на куски, только чтобы тот оказался в моих руках.

То, как он обо мне заботится, разбивает что-то в центре моей груди, словно бетонные валуны, бьющиеся о каменные стены. Все причины, по которым я отказывала себе, пыталась держать его на расстоянии, разлетаются вдребезги с каждым движением его пальцев.

Может быть, это делает меня эгоисткой. Может быть, я не заслуживаю этого.

Но в мире, полном боли, он — мое единственное облегчение.

Мои пальцы тянутся вверх, чтобы запутаться в его волосах.

— Поцелуй меня, — вздыхаю я.

Он делает это. Без вопросов. Без колебаний. Он опускается, сливаясь своими губами с моими, его мягкое прикосновение превращается в крепкую хватку, удерживая меня на месте.

Мой рот открывается шире, когда его язык проникает внутрь, и возбуждение вьется по моему телу. Оно тяжелее, чем обычно, с оттенком печали, но каким-то образом, несмотря на это — может быть, даже благодаря этому — все кажется большим.

Он стонет, когда я посасываю его нижнюю губу, его бедра вдавливаются в пространство между моими ногами, пока его толстый член не упирается в мой центр. Моя спина выгибается, пальцы перебирают его пряди, и я прижимаюсь к его телу, нуждаясь в том, чтобы быть ближе. Чувствовать глубже.

Может быть, если я утону в нем, то не задохнусь от боли.

Его ладонь накрывает мою грудь, его пальцы дразнят сосок сквозь тонкую ткань моего платья. Он отрывает свои губы от моих, проводя ими по уголку моей челюсти, а затем дальше вниз, приникая к моей шее. Его зубы покусывают кожу до жжения, заставляя мурашки бежать по каждому сантиметру моего тела.

Я стону, влага стекает с моей киске и прилипает к внутренней стороне ног, желая, чтобы он коснулся меня там, где я нуждаюсь в нем.

Он колеблется, отстраняясь и заглядывая мне в глаза, и на мгновение я беспокоюсь, что он передумает.

Но с Тристаном мне лучше знать.

Еще одна слеза стекает по моему лицу, и я тянусь, чтобы вытереть ее, но он крепко берет мою руку, а затем берет другую, помещая их над моей головой и переплетая наши пальцы. Он наклоняется ко мне, его губы двигаются от основания моей челюсти к уголку рта, его язык проводит по моей коже, целуя следы моей боли.

— Сара, — шепчет он.

Наши губы снова встречаются, и мое желание нарастает, жар заставляет мои внутренности пульсировать. Я прижимаюсь своими бедрами к его, обхватываю его ногами за талию, чтобы втянуть его глубже. Он стонет, звук вибрирует у меня во рту и проникает в кости, я вздрагиваю от этого ощущения. Это опьяняет: видеть, как кто-то вроде него теряется в страсти, и знать, что причиной этого являюсь я.

Его пальцы сжимаются вокруг моих, и он вдавливает наши руки глубже в подушки, отстраняясь, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Ты моя.

Это не вопрос.

Я все равно киваю, приподнимаясь, чтобы произнести ему в губы.

— Твоя.

Возможно, я должна чувствовать себя смущенной — слабой — как будто мне нужен мужчина, претендующий на меня. Но когда он отпускает мою руку и подносит свою к вырезу моего платья, тянет до тех пор, пока оно не рвется, я чувствую только власть.

И я отчаянно хочу, чтобы он наполнил меня ею, пока я не закричу.

Как он и обещал.

39.Тристан

Одно слово, и я обезумел.

Мои руки хватают, щупают и гладят, желая ощутить кончиками пальцев, что ее идеальная кожа не повреждена. Я в ярости, что кто-то решил взять дело в свои руки, после того как я четко сказал не трогать ее. Когда Эдвард рассказал мне об этом, ослепляющая ярость захлестнула меня, но она была вперемешку с новой эмоцией.

Страх.

В этом мире я мечтал только об одной вещи, и она находится на кончиках моих пальцев, корона так близко, что я почти могу протянуть руку и положить ее себе на голову.

Но теперь есть она.

И все остальное меркнет в сравнении. Нет ничего, что я не сделал бы, чтобы она была рядом со мной. Она — это всё. И если ей будет больно, я буду пытать тех, кто это сделал, пока они не будут умолять меня позволить им умереть.

Я сжимаю в ладони одну из ее грудей, чувствуя ее мягкая кожа под моей хваткой. Ее соски твердые, проступают под тонким материалом разорванной ночной рубашки, и мой рот требует, чтобы я наклонился и попробовал их на вкус. Так я и делаю.