Идеальные незнакомцы

Глава 31

Я внимательно слушаю, как Эдмонд начинает описывать многомерное состояние, называемое психозом. Несколько минут он рассказывает о различных расстройствах личности, которые могут привести к этому диагнозу, включая шизофрению, бредовые расстройства и т.д., а также о различных вещах, которые могут усугубить его, например, злоупотребление нелегальными наркотиками. Далее он приводит клиническое описание того, что происходит с человеком, который переживает психоз: галлюцинации, нарушения мышления, бред, а иногда и кататония, когда человек полностью погружается в мир своих фантазий и не реагирует на внешние раздражители.

С чем я, конечно, уже знакома.

— Но у меня не было ни одного из тех расстройств личности, о которых вы упомянули, — перебиваю я, взволнованная. — Я никогда не злоупотребляла наркотиками. У меня никогда не диагностировали никаких медицинских проблем, психических или иных. Как такой человек, как я, мог стать психотическим? Что могло стать толчком?

В следующей тишине я могу сказать, что он тщательно подбирает слова.

— Возможно, у тебя не было официального диагноза депрессии, но ты, несомненно, была в депрессии. — Когда я молчу, он продолжает. — Ваши отношения с мужем были напряженными. Ты узнала, что у него был роман... с кем-то намного моложе тебя. До этого вы отдалялись друг от друга, и ты чувствовала себя очень одинокой. Ты сказала мне, что тебе было трудно смириться с мыслью о том, что через несколько лет тебе исполнится сорок, и что ты мечтала о еще одном ребенке, но не хотела иметь его с мужем, потому что считала его плохим отцом. Невнимательный и холодный — это были твои точные слова.

Две общие черты с его альтер-эго в моей галлюцинации.

— Продолжайте.

— Потом... произошел несчастный случай. — Он на мгновение замолкает во всей своей ужасности. — Вскоре после аварии у тебя диагностировали неизлечимую болезнь. — Его голос смягчается. — И когда болезнь в конце концов приковала тебя к инвалидной коляске, ты пережила то, что мы называем психическим срывом. Проще говоря, твой разум больше не мог справляться со стрессом и болью реальности, поэтому он перешел в режим самозащиты и отправил тебя в прекрасный отпуск.

Измученная, я закрываю глаза. За моими веками появляется образ Джеймса. Он невероятно красив. Его прекрасные голубые глаза горят так же ярко, как и всегда.

Я прошептала: — Мне казалось, что все то было более реальным, чем этот разговор сейчас. — Мне приходит в голову кое-что, и я открываю глаза. — Откуда я знаю, что это реально? Как я могу быть уверена, что вы мне не мерещитесь?

Эдмонд пожимает плечами. — Это законный вопрос. У меня никогда не было галлюцинаций, но все пациенты, с которыми я работал, рассказывают то же самое: не было заметной разницы между их галлюцинациями и реальной жизнью.

Надежда снова вспыхивает во мне. Мое сердце колотится, я с нетерпением говорю: — Так может, это все сон? Может, однажды я проснусь и вернусь во Францию с Джеймсом?

Эдмонд откидывается на спинку стула. Он тяжело выдыхает, потом проводит рукой по глазам. Когда он снова заговаривает, его голос звучит устало. — Я знаю, что верить соблазнительно. Но если я чему-то и научился за время своего пребывания на Земле, так это тому, что если это кажется слишком красивым, чтобы быть правдой, то так оно и есть.

Да, я это уже слышала. — Это ничего не доказывает.

— Никто не может предложить тебе доказательство реальности, даже сам Эйнштейн. Но только потому, что это не может быть доказано, не значит, что солнце не взойдет завтра. Оно взойдет.

Когда я только смотрю на него с вызовом, недовольная его ответами, он выбирает другой подход.

— Давай поговорим о человеке, которого ты называешь Джеймсом.

То, как он произносит имя Джеймс, заставляет меня чувствовать желание защищаться. — Что с ним?

— Он хорош. По твоему собственному описанию, Адонис. Он душевный. Артистичный. Внимательный. Совершенный. Умный. — Эдмонд делает паузу. — Он также суровый, сильный, невероятно мужественный и сексуально опытный, но при этом очень удачно одинок... и годами соблюдает целибат. Но в тот момент, когда он увидел тебя, он влюбился. Прости, что я так говорю, но такое бывает только в любовных романах. Это не реальная жизнь.

Жалкая, я говорю: — Я никогда не говорила, что он влюбился, как только увидел меня.

Теперь Эдмонд игнорирует меня. — Этот красивый мужчина постоянно преследует тебя. У тебя с ним интенсивная сексуальная и эмоциональная связь, несмотря на то, что ты знаешь его очень короткое время. Он заставляет тебя чувствовать себя желанной, нужной и счастливой впервые за много лет.

Я застонала. — Ладно, вы добились своего! Я создала идеального мужчину!

— Настолько совершенного, что он становится темным рыцарем, который убивает дракона твоей вины. То, с чем не может смириться твое сознание: ты была причиной смерти своего ребенка. Зато смерть Эмми наступила от пули убийцы — пули, которая предназначалась твоему мужу. Таким образом, это оправдывает тебя и перекладывает вину на него.

Эдмонд замолкает. — А когда Джеймс убил убийцу, круг был замкнут. Справедливость восторжествовала. Ты жила долго и счастливо в прекрасном месте, и даже зачала ребенка от мужчины, который все исправил. От человека, который, по иронии судьбы, приносил смерть лишь тем, кто ее заслуживал. От убийцы с кодексом чести.

После очередной паузы Эдмонд добавляет: — Единственные убийцы, у которых есть моральный кодекс, моя дорогая, — это вымышленные убийцы. — Его голос становится жалостливо нежным. — Или плоды нашего воображения.

Я не осознаю, что плачу, пока комната не начинает расплываться.

Эдмонд нажимает кнопку на интеркоме на своем столе. — Кэтрин, попроси Эрнеста зайти в мой кабинет, пожалуйста.

Вставая, Эдмонд хватает салфетки из коробки рядом с телефоном и обходит свой стол, чтобы вытереть ими мои щеки. — Прости, Оливия, — бормочет он, — Я знаю, что это трудно. То, что ты чувствуешь — это нормально. Ты пережила потерю и скорбишь. Позволь себе скорбеть по потере Джеймса и времени, которое вы провели вместе, а потом направь все свое внимание и энергию на исцеление. И я имел в виду то, что говорил о написании книги: она не только может быть полезной для других, но я верю, что для тебя это будет хорошей терапией, чтобы выговориться.

Эрнест приходит, встревоженный, увидев меня в слезах. Он бросает укоризненный взгляд на Эдмонда, потом хватает меня за ручки стула и ведет к двери.

— Подожди.

Эрнест наклонился ко мне и пытливо вскинул бровь.

— Мне нужно спросить его кое о чем, прежде чем мы уйдем.

С таким видом, будто он совсем не согласен с таким решением, Эрнест разворачивает мой стул так, чтобы я оказалась лицом к Эдмонду. Он снова за своим большим дубовым столом, сложив руки над манильской папкой, которая, как я предполагаю, содержит весь компромат на меня, который только можно найти.

Я говорю: — Вы не говорили мне о признаках психоза.

— А, да. Ну, обычно пациенты сообщают о таких вещах, как необычная чувствительность к свету и шуму, проблемы с памятью, уход от социальных отношений, повышенная подозрительность или агрессия, неуместный смех или плач...

Он продолжает. Я не припоминаю ни одного из симптомов, которые он перечисляет, случавшихся со мной.

Раздраженная, я перебиваю его. — А что, если не было ни одного из этих симптомов? Может быть что-то другое? Как... как главная причина? Единственное событие, которое стало бы последней каплей, переполнившей чашу терпения?

Эдмонд смотрит на меня с глубоким сочувствием в глазах. — Я знаю, что было бы успокаивающе иметь единственный спусковой крючок, на который мы могли бы указать, но реальность такова, что начало психоза — это, как правило, медленное сползание вниз, а не резкий скачок. Сегодня я пришлю тебе домой список симптомов, чтобы твой муж мог обратить внимание на любое необычное поведение. Продолжай принимать лекарства и немедленно сообщи своему психиатру, если почувствуешь что-то странное.

Он берет ручку и начинает писать на листе бумаги, и вот так просто меня выписывают.

Когда Эрнест вывозит меня из кабинета в комнату отдыха, он начинает тихо напевать себе под нос. У него красивый ровный басовый голос, который идеально сочетается с душевной мелодией песни.

Все еще отвлекаясь на встречу с Эдмондом, я спрашиваю: — Что это ты поешь? Так красиво.

— Старая евангельская песня. Узнаешь?

Она звучит невнятно знакомо, но я не могу ее узнать. — А должна?

Он хихикает. — Альбом, из которого она взята, играют в гостиной каждое воскресенье с тех пор, как ты приехала, дорогая.

Так вот почему она звучит так знакомо. — Кто исполнитель?

— Легендарный госпел-певец, который умер около двадцати лет назад. Его звали Джеймс Блэквуд.

Я закрываю глаза и позволяю боли пронзить меня насквозь, пока внутри не останется ничего, кроме пепла.

***

Когда Крис забирает меня в приспособленном для инвалидной коляски фургоне, одолженном в автомастерской, где он работает, уже смеркается. Он не принадлежит мастерской: клиент оставил его на ремонт.

Мы обмениваемся приглушенными приветствиями, не встречаясь взглядами.

Другие пациенты смотрят из окон гостиной на третьем этаже, как Эрнест грузит меня в фургон на парковке, а Крис стоит рядом и смотрит с таким видом, будто ему нужен мешок от удушья.

Когда я надежно пристегнута на заднем сиденье, а моя инвалидная коляска пристегнута ремнями, чтобы она не могла разворачиваться во время поездки, Эрнест наклоняется и целует меня в щеку. — Я буду скучать по вам, мисс Оливия. Береги себя, слышишь?

— Ты тоже, Эрнест, — говорю я, борясь со слезами. Мне ужасно хочется его обнять.

Потом задняя дверь закрывается. Я смотрю на окна третьего этажа, как санитар выводит бьющуюся и кричащую Джиджи прочь. В нескольких футах от меня Гаспар поднимает на прощание тонкую руку. Это первый раз, когда он меня узнал.

Он поворачивается и удаляется за пределы видимости окон. Крис заводит двигатель, и мы трогаемся с места.

Я сломаюсь только потом, гораздо позже, когда Крис будет храпеть на диване в гостиной, а я останусь одна в темноте главной спальни, лежа на грязных простынях, где он меня оставил, в испачканном подгузнике, который уже начинает пахнуть.

***

На следующий день начинается рутина, которую я называю жизнью.

В 8 утра приходит сиделка, которая разбудила Криса от крепкого сна. Он забыл, что она придет.

— Хорошо, что ты пришла вовремя, а то я бы опоздал на работу, — говорит он, почесывая живот, когда ведет ее в главную спальню. Он бросает на меня раздраженный взгляд: — Из-за вчерашних волнений я забыл завести будильник.

Крепкая немка по имени Мария, названная в честь поющей няни Джули

Эндрюс в "Звуках музыки" — клянусь, я не могла это придумать — имеет то, что я называю сильным характером. Это означает, что она чертовски запугивает Криса, который начинает избегать ее уже через секунду после того, как она жестоко отругала его за то, что он оставил меня одну на всю ночь в моем состоянии.