Узоры на коже

* * *

Выбор места для разговора весьма любезно предоставили мне, и я даже грешным делом хотел направить наши стопы в "Бразерс", но передумал. Пусть это было бы весьма забавным приключением, всё-таки, боюсь, к такому экстриму будущий тесть явно не готов. Не станем настраивать потенциального родственника против себя ещё больше.

Потому решил не выделываться и отвезти его туда, где живёт часть моего сердца — в студию. Это моё детище и нечно большее, чем просто способ заработать на хлеб. Да и, в конце концов, в любом случае необходимо поехать туда, ибо отпуск-больничный и так затянулся до неприличия. В наше время бросать любимое дела столь надолго — непозволительная роскошь. Правда, пока лежал в больнице, телефон разрывался от звонков взволнованных клиентов, многие из которых активно записывались на сеанс, точно моя несостоявшаяся смерть сподвигла их набить себе ещё пару татуировок. Полина активно помогала, и в итоге всё-таки согласилась пойти работать в мою студию администратором. Как говорится, не было бы счастья.

— Хм, уютненько, — заявляет Юрий, переступив порог. Удивительно, но на лице нет извечной брезгливости, непривычно так.

— Думали, я в зассатом подъезде малолетней гопоте матюги на задницах накалываю?

Юрий хмыкает и криво улыбается:

— Да нет, почему же? Я о тебе довольно много знаю, и о студии этой знал прекрасно, только внутри подобных…кхм…заведений ни разу не был.

— Всё когда-то бывает впервые, — изрекаю, набившую оскомину, банальность. — О чём поговорить хотели?

Но он молчит, лишь ходит из угла в угол, рассматривает картины на стенах, что-то под нос себе бурчит, щурит синие глаза. Не мешаю человеку приобщаться к прекрасному и начинаю перебирать инструмент. Надо заказать пару новых машинок, образцы кожи для практики студентов, новые краски. Нужно двигаться вперёд, развиваться и обучение талантливой молодёжи — именно то, чем хотел бы рискнуть заняться. А если я чего-то хочу, я этого добиваюсь, по-другому не умею.

— Весьма неплохо, это я тебе как искусствовед говорю, пусть и вынужденный некогда сменить вектор жизни, — заявляет, не глядя в мою сторону. — Почему живопись бросил?

Искусствовед? Вот это неожиданная подробность его биографии.

— А я разве бросил? — указываю подбородком на стену, увешаную картинами. — Мне кажется, очень плодотворно совмещаю. Да и художественная татуировка тоже искусство, нет?

— Ну… Я всё-таки привые мыслить иными категориями, — неопределённо машет рукой и пожимает плечами. — Но, в общем-то, ты прав, в этом моменте я тебя прекрасно понимаю. Когда хочется жрать, и не на такие жертвы способен. Да и если верить моим источникам в налоговой, деньги этот вид искусства приносит очень даже неплохие.

Этот человек не перестаёт меня удивлять. И, главное, всё у него так просто и легко, что хоть плачь, хоть смейся.

— Вы и в кошелёк мой залезли? Какая прелесть.

— Прекращай, — отмахивается, словно пересматривать чужие декларации — обычное дело. — Появится у тебя дочь, сам куда хочешь влезешь, лишь бы уберечь.

По сути он прав, но всё равно чувствовать себя мухой под микроскопом не так уж и приятно.

— Размер моих трусов тоже узнали?

— А как же? — ухмыляется, присаживаясь на сундук. Ха, думаю, то, чем мы с Полиной занимались на этом медном монстре он не выяснил, а иначе сейчас не рассиживался бы на нём. Такая ирония, что почти смешно. — Ладно, Артемьев Павел Егорович, дело вот в чём: отстал бы ты от моей дочери.

Это он серьёзно, что ли?

— С какого это, интересно, перепуга? Или у вас ещё какая-то дочь имеется, к которой я пристал ненароком?

Нервный жест рукой, сведённые к переносице брови — мой юмор здесь точно ценить некому.

— Но ведь она надоест тебе скоро, ты и сам об этом знаешь. Сколько у тебя таких уже было?

Всё это точно добром не кончится, прмяните моё слово.

— Таких?

— Паша, послушай, не затягивал бы ты отношения эти бессмысленные. Поигрались и хватит. Ей же больнее будет, как ты понять не можешь? Девочка увязнет, потом не вытащим. Бросай.

— Вы сами себя слышите хоть? Вы мне ещё денег дайте, чтобы я в закате скрылся. Оперетта какая-то, в самом деле, а вам только плаща не хватает и баритона раскатистого.

— А ведь дам, дам. — Губы расползаются в усмешке, а сам весь собран, будто на деловых переговорах. — Сколько тебе нужно? Могу все картины твои купить или просто на карту переведу. Павел, мы же с тобой деловые люди.

Кровь стучит в висках, а руки сами в кулаки сжимаются. Не знаю, каких сил мне стоит не врезать этому уроду промеж синих глаз. Дыши, Брэйн, дыши.

— Пошёл на хер, ясно? Засунь свои бабки в одно место, усёк? Выметайся отсюда, пока ещё на своих ногах.

— Подумал бы вначале, зачем такая категоричность? — Откидывается корпусом не стену и странно смотрит на меня, чуть прикрыв веки. — Уйти я всегда успею, а бабок таких тебе долго не заработать.

— Ты идиот с рождения или по пьянке в сугроб свалился? — Наплевать, что он её отец, сейчас я в шаге от того, чтобы расквасить этому чмырю физиономию.

— Паша, бери деньги, как сыну предлагаю.

Ну всё, это стало последней каплей: хватаю его за грудки и, когда уже заношу кулак, раздаётся стук в дверь — настойчивый, отвратительно громкий. Меня передёргивает, что-то в последнее время не слишком везёт на посетителей. Делать нечего, иду открывать, потому что иначе прольётся кровь.

Лязг замка, дверь нараспашку, а на пороге стоит Жанна — бабушка Полины и один из близнецов, различать которых я так и не научился.

— Добрый вечер, Павел. Впустите?

Нет, этот день никогда не закончится.

— Проходите, конечно, почему нет? — пожимаю плечами и отхожу в сторону.

— Вы такой любезный молодой человек, — улыбается бабушка Полины и ласково похлопывает меня по плечу. — Знайте, что бы там не придумал мой сын, я на вашей стороне. Моей внучке очень с вами повезло.

На сердце растекается тепло, и я чувствую себя мальчишкой, заслужившим одобрение взрослого хорошего человека.

— Надеюсь, вам не придётся жалеть о своих словах.

— Только попробуй заставить меня пожалеть.

Мы смеёмся, и Жанна — я помню, что только так она просила себя называть — входит в студию, а следом то ли Влад, то ли Стас. Чёрт знает, как их различать.

— Я Стас, — одной фразой решает мою дилемму и протягивает руку для рукопожатия. Он бледный и сосредоточенный и совсем не похож на подростка, больше на взрослого мужчину, который многое для себя уже понял.

— Где брат?

— Он с Полиной остался, она там немножко в панике, — кивает и оглядывается по сторонам. — Ух ты! Круто у тебя здесь!

Улыбаюсь, глядя на горящие восторгом глаза пацана. Всё-таки я тщеславен, как бы не отрицал это.

— Можно машинки посмотреть? Я в инете видел, как татухи бьют, покажешь на практике?

— Покажу, если мешать не будешь.

Вдруг подходит ко мне вплотную и, встав на цыпочки, заговорщецки на ухо шепчет:

— А научишь? — синие, как почти у всех членов их семьи, глаза горят лукавым восторгом, а мне приятен его интерес. Узнаю в этом парнишке себя, каким был целую его жизнь тому назад.

А почему бы и нет? Хотел же молодёжь своей профессии учить, вот и первый ученик. Маловат, конечно, но ведь я и сам таким же был когда-то.

— Договорились, — киваю и подмигиваю, а парнишка смеётся. Нравится он мне всё-таки. — Только тихо, чтобы отец не узнал. Но обещай, что ничего себе и другим бить пока не будешь. Рановато.

Вытягивается в струну и даже руку к сердцу прикладывает.

— Клянусь! Ух, Влад офигеет!

Пока общаемся, Жанна о чём-то говорит со своим сыном, так и сидящим на сундуке. Мне не видно выражения её лица, но по напряжённой позе Юрия ясно, что разговор не из приятных.

— Бабушка сейчас папе мозги промоет, — шепчет Стас, сдерживая смех. — Она сегодня только приехала, а когда узнала, что он вытворяет, просто взбесилась.

Я не так хорошо знаю эту женщину, но верю Стасу на слово.

— Мама, успокойся! — отмахивается Юра и поднимается на ноги. Бабушка у Полины женщина миниатюрная, но сейчас, когда стоит, уперев руки в бока, кажется, её внутренняя сила всё вокруг заполняет.

— Даже и не подумаю! Ты всё разрушил, понимаешь? Всё!

— Мама, — голос понижает до опасного шёпота, только Жанну этим не пронять, восхитительная женщина. — Мы же когда-то решили, что не будем возвращаться к этой теме. Зачем сейчас начинаешь.

Ух, тайны какие-то, скелеты из шкафов выпрыгивают. Любопытно.

— Так, Юра, может быть, ты наконец-то выберешься из своей скорлупы и посмотришь на мир не через мутное стекло? Хватит уже прошлые обиды баюкать.

— Понятия не имею, о чём ты.

А мне вот интересно. Присаживаюсь на кушетку, чтобы не пропустить ни единого мгновения этого увлекательного представления.

— Ты ведь не просто так на мальчика взъелся, да? Это всё из-за той истории? Но он не такой, разве ты не видишь?! И Полина другая!

Юра вздрагивает и кидает предостерегающий взгляд на мать, но ту уже не остановить.

— Юра, мы сейчас со Стасиком уедем, потому что ему незачем обо всём этом знать, а ты постарайся уж объяснить Павлу, что всё это значит. Но запомни, если не сделаешь этого, то ты мне не сын. Я и так слишком долго молчала.

— Мам… — В голосе столько мольбы, но Жанна непреклонна.

— Юра, не один ты угрожать умеешь. Уверена, что ты можешь доверить Павлу эту тайну, он хороший человек, поверь моему чутью. — И резко развернувшись на каблуках громко говорит: — Станислав, поехали домой.

Стас пожимает мне руку, кидает прощальный взгляд, полный восхищения, на мои инструменты, который так и не успел как следует рассмотреть и прощается.

— Одни проблемы от баб, — замечает Юра, когда дверь студии закрывается за внезапными гостями. — Может, выпьем? Есть коньяк? Виски тоже сгодится.

Киваю и через минуту приношу бутылку. Первую порцию выпиваем молча, да и во время распития второй стопки разговаривать не очень-то и тянет. На самом деле мне мало интересно всё, что захочет мне рассказать этот человек, но если это способно что-то изменить, то так тому и быть.

— Эта история настолько давняя и я так усиленно пытался все эти годы о ней забыть, что сейчас говорить об этом почти невозможно, но я постараюсь.

— Валяй, я весь внимание.

Разливаю ещё по чуть-чуть, и Юра выпивает залпом, даже не поморщившись.

— Только об одном тебя прошу: пускай Полина не узнает об этом, хорошо? Во всяком случае, не сейчас. Когда-нибудь этот момент наступит, но пока, боюсь, всё только хуже может стать. Обещаешь?

Спиртное уже заметно ударила ему в голову, и в глазах появился лихорадочный блеск, а на лбу проступила испарина.

— Никогда треплом не был и не намерен начинать.

Юра долго смотрит не меня, будто под кожу влезть пытается, но я выдерживаю его взгляд, потому что камни за пазуху складывать не привычный.

— Понимаешь, Поля моя дочь. Ты понимаешь это?

— Да, вроде, не дебил.

— Не-ет, ты всё-таки не понял, — машет рукой перед моим лицом и криво улыбается. — Она только моя дочь, Анжела ей не родная мать. Уяснил теперь?

Молчу, пытаясь переварить эту информацию, но в голове не укладывается, при чём тут я. Даже, если бы Поля была круглой сиротой ничего это не изменит.