Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1

— А что капитан Рассохин? — спросил Лунин.

— Тревожился.

— Сердит?

— Рассердился на меня…

— За что?

— За то, что я вас оставил.

— Вы меня не оставляли! Это я, я во всем виноват! — воскликнул Лунин с жаром. — Идем к нему.

Он направился было к командному пункту, чтобы немедленно предстать перед Рассохиным. Он помнил, как Рассохин подзывал его к себе в воздухе, а он, увлеченный, бессмысленно погнался за двумя «юнкерсами». Сейчас он будет стоять перед Рассохиным, как стоял вчера Байсеитов, и Рассохин будет кричать на него, как кричал на Байсеитова. Но Серов сказал ему, что идти на командный пункт не стоит. Сейчас обед, и все в столовой. Рассохин тоже. И Лунин заторопился в столовую.

— Вы ранены! — воскликнул Серов, шагавший с ним рядом.

— Нет, — сказал Лунин.

— У вас комбинезон в крови!

У себя на груди возле застежки «молния» Лунин увидел бурое пятнышко.

— Я цел, — сказал он Серову.

Это была кровь мальчика Зёзи, которого он прижал к груди. Но о мальчике Зёзе никому не хотелось рассказывать.

Рассохин, Кабанков и Чепелкин поджидали Лунина на крыльце. Они еще издали улыбались ему. Хильда, увидев его через дверь, всплеснула руками и тоже выскочила на крыльцо, улыбаясь. Лунин остановился, смущенный этими улыбками.

— Заходите, заходите, майор, — сказал Рассохин. — Пообедаем.

Он улыбался каждой морщинкой своего веснушчатого лица.

Но Лунин медлил.

— Я, кажется, не все правильно делал, товарищ капитан, — сказал он.

— Все, — сказал Рассохин.

— Что все?

— Все неправильно, — сказал Рассохин. — Заходите.

Неожиданно оказалось, что в столовой за столом сидит комиссар дивизии Уваров. Узнав его, Лунин смутился еще больше. Но Уваров тоже улыбался.

— С боевым крещением, майор, — сказал он. — Вы заставили нас сегодня поволноваться.

— Я, товарищ комиссар… — начал было Лунин.

— А по правде говоря, я не сомневался, что вы выберетесь, — сказал Уваров. — Проголодались? Хильда, борщ товарищу майору!

Летчики были еще возбуждены боем, глаза их блестели. Они обсуждали события, рассказывали подробности, обращаясь к Уварову. Уваров молчал и внимательно слушал.

— Сколько их было сегодня? — спросил Чепелкин.

— Не так много — семьдесят три, — сказал Кабанков. — Вчера было больше — сто девятнадцать.

— А все-таки мы три сбили, — сказал Чепелкин.

Это было новостью для Лунина: в суматохе боя он не заметил ни одного сбитого самолета. Оказалось, что два «юнкерса» сбили Рассохин с Байсеитовым, а один — Кабанков с Чепелкиным. Они обсуждали весь ход битвы, и Лунин с удивлением убедился, что эта битва, в которой он сам участвовал и которая представлялась ему сплошной сумятицей, им казалась чем-то стройным, подчиненным единому плану, расчлененным на отдельные звенья, имевшим начало и конец и что они могли обстоятельно рассказать все, что происходило.

— Я разговаривал со штабом флота, — проговорил вдруг Уваров. — Ни одна бомба не упала сегодня на корабли.

Все умолкли и повернулись к нему.

— Это — самое важное! — сказал Чепелкин с торжеством.

— Самое важное — что немцы окапываются, — продолжал Уваров.

— Окапываются? — удивился Чепелкин. — А что это значит?

— Это значит, что мы их остановили, — сказал Уваров. — Они рассчитывали захватить Ленинград и флот с хода, целенькими.

— И не вышло! — воскликнул Кабанков, подняв свой маленький крепкий кулак.

— Не вышло, — подтвердил Уваров.

— Что же они теперь будут делать? — спросил Чепелкин.

— Теперь они постараются взять город штурмом.

Больше он не сказал ничего, потому что ушел вместе с Рассохиным в соседнюю комнату, где зазвонил телефон.

Через минуту Рассохин вернулся.

— К самолетам! — сказал он.

Опять!

Гремя стульями, они хлынули из столовой, сталкиваясь в узких сенях. Мчась вслед за Серовым к своему самолету, который уже стоял на старте, Лунин на бегу видел за елками, на юго-востоке, над Ленинградом, разрывы зенитных снарядов.