Царство

Увы, вскоре пали под копыта коней двое русичей, один вслед за другим, с изрубленными едва ли не в лохмотья щитами и свирепо посеченными кольчугами. Они до последнего вздоха дрались, прикрывая десятника, самого искусного в ватаге ратника, и вместе с ними встретили свой конец четверо поганых. Замер разгоряченный сечей Млад, на пару мгновений отогнавший от себя татар, лихорадочно смахнул он с бровей кровь, обильно текущую из широкой раны на лбу. Замер, мысленно прощаясь с Чарушей, на мгновение воскресив ее образ в памяти, и отчего-то привиделась ему жена истово, горячо молящейся перед святыми образами…

Ринулись было поганые на единственного уцелевшего орусута! И вдруг десятник, а следом и второй урянхай завалились в седлах назад, обильно заливая крупы лошадей собственной кровью.

Молодой булгарин Арслан всей душой и сердцем ненавидел монголов. Его отец и старший брат погибли в страшной сече у Яика, где татары сокрушили войско Булгара и пришедших на помощь к храбрым исламским нукерам половцев, башкортов и буртасов. Мать же и сестры его сгинули в пожаре, уничтожившем родной Нухрат во время свирепого штурма поганых язычников. Чудом тогда выжил молодой нукер, раненый стрелой в самом начале короткой осады, – выжил, сдавшись на волю победителей.

А воля эта оказалась весьма суровой.

Лишь рана да незрелый еще возраст спасли Арслана от службы монголам во время зимнего похода на Русь. Но весной вороги поставили его в строй тумена Субэдэя, разворачивающегося до полнокровного состава. Познавший силу завоевателей и неспособный справиться со страхом неминуемой смерти, сломившим его после ранения, Арслан не пытался противиться ворогам, отомстить им или бежать. Но в душе он ненавидел их, как и себя, за слабость и трусость, которые ему никак не удавалось побороть.

Но сейчас, во время схватки с горсткой орусутов, сумевших, однако, сразить многих урянхаев, что-то в сердце молодого воина стронулось. И каменная тяжесть пленившего его страха и чувства вины, раздирающего на куски душу, пусть немного, но отступила. Мусульманин не рвался в сечу, он не желал сражаться с русичами и тем более не желал пасть под их клинками… Но, наоборот, смотря на спины своих соратников, молодой нукер все крепче сжимал рукоять дедовской сабли со смешанными чувствами в груди. Ведь своими монголы из десятка для Арслана так и не стали, наоборот, они нередко подвергали юношу насмешкам, а во время учебных схваток беспощадно избивали. И все же мужества ударить им в спину булгарину так и не хватило.

Не хватило, пока он не встретил глазами пронзительный взгляд последнего оставшегося в живых русича, будто обращенный куда-то вглубь себя. Русича израненного, потерявшего соратников, но не сломленного, не струсившего! И когда монголы ринулись на смельчака, Арслану будто передалась храбрость этого воина, он почувствовал вдруг неожиданную легкость в теле и одновременно с тем как-то иначе ощутил вес украшенного причудливой арабской вязью родового клинка. А после лихо, стремительно вскинул его и обрушил на шеи татар, мстя за отца, за брата, за мать и сестер! Никогда еще его удары не были столь могучи и стремительны, и в мгновение ока два самых опытных бойца десятка пали, сраженные самым слабым и презираемым ими нукером.

Последний же нашел свою смерть от руки Млада, искусно подбившего вражью саблю ударом по клинку снизу вверх и стремительно рубанувшего навстречу. После чего русич и булгарин ненадолго замерли друг напротив друга, тяжело дыша и меряя друг друга настороженными взглядами. Но затем десятник порубежников благодарно кивнул Арслану, просто признав его помощь. А он тотчас склонил голову в ответ, приложив правую руку к сердцу.

Мгновение спустя дружинник развернул коня, направив его к отстреливающимся на дороге поганым, ранее спешившимся и еще не успевшим вновь вскочить в седла. И единственный уцелевший нукер павшего Нухрата последовал вслед за ним, твердо решив продолжить свой путь мести общему для обоих воинов ворогу.

Вечером этого же дня едва ли не загнавший пару заводных коней Зарев доскакал до вставшего на стоянку сторожевого полка, вовремя успев предупредить воевод о скором приближении тумена Субэдэя.

И в это же время опустошенную страстной, продолжительной дневной молитвой Чарушу посетила бабка-повитуха, приглашенная уже отчаявшейся понести женщиной, в последние дни испытывающей непривычную слабость. Долгое время ей казалось, что она связана с молитвенным бдением и болью от разлуки с возлюбленным мужем, но в конце концов все же решилась позвать бабку Агафью. После ее ухода Чаруша вновь упала на колени перед иконами, истово молясь – так же горячо, как и днем, когда необъяснимая тревога ледяными тисками сжала сердце верной и любящей жены, неизменной просящей у Господа за Млада.

Но сейчас она не мужа у Бога вымаливала – сейчас она слезно благодарила Господа и Царицу Небесную за самый желанный дар, о коем уже боялась даже помыслить. О котором лишь тихонечко мечтала. Самый желанный и ожидаемый дар для женщины, еще не познавшей счастья материнства. Ведь, осмотрев ее сегодня, повитуха уверенно подтвердила – Чаруша наконец-то понесла малыша от Млада.

Вот будет радость мужу, когда вернется! И теперь жена десятника порубежников была твердо уверена, что именно «когда», а не «если»…