Шофер

* * *

Несмотря на то, что галантерейная лавка была расположена на отшибе, покупатели отчего-то в неё зачастили, а в выходной так вообще от клиентов проходу не было. Ковров старался соответствовать образу совбура средней руки — он появлялся в магазине под конец рабочего дня, раздавая указания теперь уже двум продавщицам и собирая кассу, а днём ездил по государственным трестам и на биржу, договариваясь о новом товаре, который Николай покупал исключительно в кредит. Векселя он раздавал с лёгкостью, которая внушала уважение счетоводам, кассирам и директорам, и не скупился. Если бы он всерьёз решил заняться галантерейным делом, то так ещё пять-шесть лавок открыл. Мальцева была им довольна — прикрытие сексота ОГПУ она находила безупречным.

Азалов в воскресенье прислал своего подручного, чтобы сообщить, что следующая партия драгоценностей будет в понедельник, на этот раз — вдвое больше, и что он, Ковров, должен приехать к шести часам вечера туда же, на Преображенскую площадь. В ресторан Тиволи Николая больше не звали, Шпуля контакты поддерживать не хотел, свалив всё на своего подельника, и это значило, по мнению Коврова, что у компаньонов возникли некоторые затруднения.

В свободное от работы на ОГПУ время мужчина посетил два оставшихся кладбища, удостоверившись, что за ним никто не следит. Но и на Медведковском, и на Алексеевском погостах он обнаружил то же, что и на остальных — младенцев, зарытых, а потом вытащенных из могил. Похоже, клад уже давно достали и потратили, или спрятали где-то в другом месте, оставив и Коврова, и Азалова с носом. Что случилось со Станиславом Пилявским, подходившим на роль владельца сокровищ, он не знал, и выяснить не смог. В телефонной книге обнаружился только один человек с такой фамилией, его тоже звали Станислав, только он не умер, а жил в Кремле и работал помощником прокурора республики. На роль гробокопателя этот товарищ ну никак не подходил.

Ковров проснулся в полдень, долго лежал в постели, глядя в потолок — Мальцева требовала внимания, и ушла только в третьем часу ночи, порывать с ней сейчас было никак нельзя. Он принял ванну, побрился, надел пиджак и ботинки, пригладил лысину, дотронувшись пальцами до рубцов, приладил пистолет в кобуру на щиколотке — маленькая машинка отлично пряталась под широкими брюками, достал из комода пачку денег, пересчитал. Выходило почти триста червонцев, и это за неполных две недели торговли. Коммерсант спустился по лестнице, кинув конторщику целковый и наказав прибраться в комнате, вышел на улицу, жмурясь от лучей полуденного солнца, и упёрся взглядом в молодого человека, стоящего около машины.

— Рад тебя видеть, Серж, — Ковров ничуть не смутился, протянул ключ зажигания, — сначала поедем на биржу, а потом в магазин заскочим и обедать.

Травин пожал плечами, мол, как хозяин скажет, уселся за руль, завёл двигатель. Автомобиль чихнул.

— Бензин где заливал? — спросил он.

— Тут неподалёку торгуют.

— Так мотор загубишь, авиационный в него лить надо, тогда будет работать ровно и без сбоев.

Тут пришёл черёд Коврову плечами пожать. Форд тронулся, до Ильинки, где в помещении ГУМа торговали валютой, они доехали за несколько минут. Ковров скрылся внутри торговых рядов, наказав быть на месте через полчаса, Травин дошёл до Красной площади, купив прямо на Лобном месте калач со сбитнем, поглазел на царских орлов, венчавших башни, зашёл в магазин. Там он удачно купил кожаную авиационную куртку на меху в отделе промышленных товаров всего за сорок рублей. Лётчики по телосложению народцем были щуплым, в аэроплане каждый килограмм веса на счету, и изделия больших размеров продавали всем желающим.

В машине ждать пришлось недолго, Ковров появился раньше назначенного времени, он выглядел вполне довольным собой и насвистывал модное танго.

— В магазин на Ольховку, — скомандовал он. — И вот что, Серж, раз уж ты снова появился, с раннего утра мне автомобиль не нужен, я встаю поздно, не раньше полудня. Так что можешь забирать его себе, а примерно в час дня подавать к Пассажу, ну или куда скажу.

— Ты, дядя Николя, лошадей-то не гони, я ведь не просто так появился, — Сергей аккуратно объехал женщину, переходящую улицу, и обогнал колонну пионеров, топающих сандалиями по мостовой. — Есть у меня кое-что про твоих новых приятелей, как бы между нами чего не вышло.

Рассказ Травина его родственник слушал с возрастающим интересом. Сергей опускал многие детали, но сначала прозвучала фамилия Пилявского, правда, в отношении другого человека, но именно этот Пилявский, с этими именем и отчеством, был совсем на днях захоронен вместе со Станиславом. А потом разговор перешёл на подручных Азалова и на их малолетнего прихлебателя.

— Значит, думаешь, они его прикончили? — равнодушно спросил Ковров.

Он сохранял невозмутимый вид, хотя внутри был взволнован — история со спрятанными золотыми империалами получила новое продолжение.

— Судя по всему, да, и этот офицер, с которым ты в комнату ушёл, тоже.

— Радкевич его фамилия. Почему они этого Пилявского пытали, не знаешь?

— Старика-то? Наверное, искали что-то, мне шепнули, что там половицы подняты были, и вещи кой-какие пропали. Ты ничего не слышал?

— Нет.

— Тогда слушай дальше.

Вторая часть рассказа Травина собеседнику не понравилась. Здоровье грабителей его совершенно не интересовало, а вот то, что они были с Азаловым связаны — выглядело серьёзным. А главное, Сергей сам раскрылся, пошёл к ним в больницу, и теперь эти бандиты знали, как он выглядит.

— Ты их не боишься совсем? — уточнил Ковров. — Найдут ведь случаем.

Травин усмехнулся.

— Думаю, они теперь уже знают, кто я такой, и что на тебя работаю. Если не появлюсь вместе с тобой, решат, что ты меня покрываешь, в курсе моих дел, а если появлюсь, значит, мы плевать хотели и на их угрозы, и на них самих. Так что, товарищ Ковров, ты в этой ситуации тоже увяз вместе со мной, надо её разрешать. На рожон они не полезут, если я троих за минуту раскидал, то и с ними справлюсь, они это понимают. Ну а если дураки, и нарвутся, это их выбор.

— А что, — коммерсант задумался, — из этого может выйти толк. Ты себя повёл как человек бывалый и без царя в голове, таких бандиты боятся и уважают. Приятель ихний вроде не помер, а что челюсть сломали, меньше болтать будет. Да и мальчонка их тебя оговорил, ты им тоже можешь на это указать. Косит, говоришь, глазом и лицо придурковатое? По-моему, я его видел раз или два, у магазина ошивался. Мы, братец, под это дело себе лишний процент выгадаем, тут к гадалке не ходи. А что думаешь насчёт ОГПУ и нашего дела?

— Думаю, в это твоё дело я влезать не буду, но прищучить гадов помогу. За убийство им в лучшем случае пять лет дадут, старик вроде сам помер, а если с ворованными камушками схватят — к стенке поставят.

— Откуда знаешь, что старик сам помер?

— Знакомые у меня в Бахрушинской больнице есть, они и рассказали, мол, инфаркт у него случился. Я там после контузии лежал, со всеми познакомился, даже в волейбол играл за их команду, отношения до сих пор поддерживаем.

— Ну ты пострел, везде поспел, — рассмеялся Ковров, — знакомства дело хорошее, за деньги можно информации купить столько, сколько заплатишь, а за дружбу всё отдадут даром. Ну всё, приехали, я загляну на десять минут, ну а потом обедом накормлю, ты меня на Белинского высадишь и до семи часов вечера можешь быть свободен.

Мужчина вылез из машины, направился к магазину. Травин тоже вышел, закурил, повертелся, глядя на небо, затягивающееся тучами, не торопясь начал прохаживаться туда-сюда, с каждым разом уходя всё дальше и дальше, пока не оказался под раскидистым тополем.

— Слезай, Косой, — негромко сказал он, — разговор есть серьёзный. Не слезешь, у меня машинка в кармане, шмальну насмерть. А так, может, и выживешь.

— Врёшь, — послышалось с дерева через некоторое время, — нету у тебя нагана.

— Нагана нет, только браунинг, — Сергей достал из кармана пистолет, отнятый когда-то у финского офицера, пощёлкал предохранителем, он бьёт точнее.

— Не пристрелишь меня здесь.

— Я-то может и не пристрелю, а дружки твои, как узнают, что ты солонку увёл, а потом барыге сдал, сильно разозлятся. Ты ведь им наверняка не рассказал?

Сверху молчали.

— Вот я, как увижу их сегодня, обязательно расскажу, тогда-то они за тебя возьмутся, может, просто утопят, а может на кусочки разрежут. Или не расскажу, если столкуемся, потому что ты, Фёдор, мне сейчас нужнее живой, вопросы к тебе есть, а с мертвецами я разговаривать не умею.