Вся жизнь - один чудесный миг

А. О. СМИРНОВА (Россет)

В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и двора

Я сохранила взгляд холодный.

Простое сердце, ум свободный

И правды пламень благородный

И, как дитя, была добра;

Смеялась над толпою вздорной,

Судила здраво и светло,

И шутки злости самой черной

Писала прямо набело.

А. С. ПУШКИН, В альбом А. О. Смирновой

Пушкин был ревнив и страстно любил жену свою, что нисколько, однако, не мешало ему иногда скучать в ее присутствии. Она его не понимала, и, конечно, светские успехи его ставила выше литературных. Раз А. О. Смирнова посетила его на даче, — в то время, как он писал свои сказки. По ее словам, Пушкин любил писать карандашом, лежа на диване, и каждый исписанный им лист опускал на пол. Раз у ней зашла речь с Пушкиным об его стихотворении: «Подъезжая под Ижоры». — «Мне это стихотворение не нравится, — сказала ему Смирнова, — оно выступает как бы подбоченившись». Пушкину это понравилось, и он много смеялся. Когда затем Смирнова сошла вниз к жене его, Наталья Николаевна сказала ей: «Вот какая ты счастливая, — я тебе завидую. Когда ты приходишь к моему мужу, он весел и смеется, а при мне зевает».

Я. И. ПОЛОНСКИЙ

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. Середина июля 1831 г.

…С радостию взялся бы я за редакцию «политического и литературного журнала», т. е. такого, в котором печатались бы политические и заграничные новости, около которого соединил бы писателей с дарованиями, и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению. Осмеливаюсь также просить дозволения заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не хочу взять на себя звание историографа после незабвенного Карамзина, но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III.

Н. В. Гоголь — А. С. Данилевскому

Все лето я прожил в Павловске, и Царском Селе. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей. У Пушкина повесть, октавами писанная «Кухарка», в которой вся Коломна и петербургская природа живая. Кроме того, сказки русски» народные — не то что Руслан и Людмила, но совершенно русские. Одна писана даже без размера, только с рифмами и прелесть невообразимая.

А. С. Пушкин — П. А. Плетневу

Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы.

…Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там, и ничего не делал.

Вскоре по выходе повестей Белкина я на минуту зашел к Александру Сергеевичу; они лежали у него на столе. Я и не подозревал, что автор их — он сам. какие это повести? И кто этот Белкин? — спросил я, заглядывая в книгу. — Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно.

П. И. МИЛЛЕР

Главное у него — это простота и сжатость рассказа: никогда ничего лишнего…

Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испытываемым, читал это последнее время… — повести Белкина, в седьмой раз в моей жизни. Писателю надо не переставая изучать это сокровище. На меня это новое изучение произвело сильное действие.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

О. С. Павлищева — Н. И. Павлищеву

Александр ускакал в Москву еще перед Николиным днем и, по своему обыкновению, совершенно нечаянно, предупредив только Наташу, объявив, что ему необходимо видеться с Нащокиным и совсем не по делам поэтическим, а по делам гораздо более существенным — прозаическим. Какие именно у него дела денежные, по которым он улепетнул отсюда, — узнать от него не могла, а жену не спрашиваю. Жду брата, однако, весьма скоро назад. Очень часто вижусь с его женой; то захожу к ней, то она ко мне заходит, но наши свидания всегда случаются среди белого дня. Застать ее по вечерам и думать нечего; ее забрасывают приглашениями то на бал, то на раут. Там от нее все в восторге, и прозвали ее Психеею, с легкой руки госпожи Фикельмон.

СЕКРЕТНО

Чиновник 10 кл. Александр Пушкин 24 числа сего месяца выехал отсюда в С. Петербург; во время жительства его в Пречистенской части ничего за ним законопротивного не замечено.

Полицмейстер Миллер, в рапорте и. д. московского обер-полицмейстера. 8—10 января 1832 г.

Смирдин, переместив свою книжную лавку от Синего моста на Невский проспект, пригласил всех русских литераторов, находящихся в Петербурге, праздновать свое новоселье, — на обед. В пространной зале, которой стены уставлены книгами, — это зала чтения, — накрыт был стол на восемьдесят гостей, В начале шестого часа сели пировать. Обед был обильный и в отношении ко вкусу и опрятности довольно хороший, Это еще первый не только в Петербурге, но и в России по полному (почти) числу писателей пир и, следовательно, отменно любопытный; тут соединились в одной зале и обиженные, и обидчики, тут были даже ложные доносчики и лазутчики…

М. Е. ЛОБАНОВ

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину. 7 февраля 1832 г.

Генерал-адъютант Бенкендорф покорнейше просит Александра Сергеевича Пушкина доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год альманахе под названием Северные Цветы некоторые стихотворения его, и между прочим Анчар, древо яда, без предварительного испрошения на напечатание оных высочайшего дозволения.

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 7 февраля 1832 г.

…Я всегда твердо был уверен, что высочайшая милость… не лишает меня и права, данного государем и всем его подданным; печатать с дозволения цензуры.

А. С. Пушкин — Н. Н. Пушкиной. 22 сентября 1832 г.

Я приехал в Москву вчера, в среду. Велосифер, по-русски поспешный дилижанс… поспешал, как черепаха, а иногда даже, как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались, и неслыханная вещь — их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного. Насилу дотащился в Москву.

…Приехал в Москву, поскакал отыскивать Нащокина, нашел его попрежнему озабоченным домашними обстоятельствами. Он ездил со мною в баню, обедал у меня. Завез меня к княгине Вяземской; княгиня завезла меня во французский театр, где я чуть было не заснул от скуки и усталости. Приехал к Оберу и заснул в 10 часов вечера… Видал Чаадаева в театре, он звал меня с собою повсюду, но я дремал… Не можешь вообразить, какая тоска без тебя. Я же все беспокоюсь, на кого покинул я тебя!

Ей же 27 сентября 1832 г.

Здесь я живу смирно и порядочно, хлопочу по делам, слушаю Нащокина и читаю мемуары Дидро. Был вечер у Вяземской… Сегодня еду слушать Давыдова… профессора; но я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник — а в Московском университете я оглашенный. Мое появление произведет шум и соблазн, а это приятно щекотит мое самолюбие.

Когда Пушкин вошел с министром Уваровым, для меня точно солнце озарило всю аудиторию: я в то время был в чаду обаяния от его поэзии… Перед тем однажды я видел его в церкви, у обедни, — и не спускал с него глаз. Черты его лица врезались у меня в памяти. И вдруг этот гений, эта слава и гордость России — передо мной в пяти шагах!.. Читал лекцию Давыдов, профессор истории русской, литературы. — «Вот вам теория искусства», — сказал Уваров, обращаясь к нам, к студентам, и указывая на Давыдова, — «а вот и само искусство», — прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу, очевидно заранее приготовленную. Мы все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о «Слове о Полку Игоревом». Тут же ожидал своей очереди читать лекцию после Давыдова и Каченовский. Нечаянно между ними завязался, по поводу «Слова о Полку Игоревом», разговор, который мало-помалу перешел в горячий спор. — «Подойдите ближе, господа, — это для вас интересно», — пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров, Не умею выразить, как велико было наше наслаждение — видеть и слышать нашего кумира.

Я не припомню подробностей их состязания, — помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность древне-русского эпоса, а Каченовский вонзал в него свой беспощадный аналитический нож. Его щеки ярко горели алым румянцем, а глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным. Пушкин говорил с увлечением, но, к сожалению, тихо, сдержанным тоном, так что за толпой трудно было расслышать. Впрочем, меня занимал не Игорь, а сам Пушкин.

И. А. ГОНЧАРОВ

…Бой был неравен, судя по впечатлению приятеля; он и теперь еще, кажется, более на стороне профессора, — и не мудрено! Пушкин угадывал только чутьем то, что уже после него подтвердила новая школа филологии неопровержимыми данными; но этого оружия она еще-не имела в его время, а поэт не мог разорвать хитросплетенной паутины «злого паука».

Ап. И. МАНКОВ

Н. О. Пушкина — О. С. Павлищевой и Л. С. Пушкину. 20 октября 1832 г.

Александр возвратился в Петербург. Он приехал из Москвы с мучительным ревматизмом в правой ноге, но, несмотря на это, возится с переборкой на новую квартиру.

П. В. Нащокин «рассказывал Пушкину про одного белорусского небогатого дворянина, по фамилии Островский, который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из имения и, оставшись с одними крестьянами, стал грабить сначала подьячих, потом и других».

П. И. БАРТЕНЕВ

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину

…честь имею тебе объявить, что первый том Островского[12] кончен и на днях прислан будет в Москву на твое рассмотрение… Я написал его в две недели, но остановился по причине жестокого ревматизма, от которого прострадал другие две недели, так что не брался за перо и не мог связать две мысли в голове.

И. С. Тургенев — П. В. Анненкову

Пушкин одним созданием Троекурова в «Дубровском» показал, какие были в нем эпические силы.

С зимы 1832 года Пушкин стал посвящать псе свое время работе в архивах, куда доступ был ему открыт еще в прошлом году. Из квартиры своей отправлялся он каждый день в разные ведомства, предоставленные ему для исследований. Он предался новой работе своей с жаром, почти со страстью.