Еше раз по поводу мокрого снега

Глава шестнадцатая

Добравшись до дачи, Ксения битый час застирывала пятна и разводы на пуховике, прилаживала его сушиться и потом, дождавшись, когда газовая колонка нагреет воду, долго стояла под душем. Улегшись в кровать и накрывшись поверх одеяла еще и покрывалом, она стала вспоминать всю череду своих приключений: то чуть машина ее не сбила, то рядом с ней Маргарита концы отдала, то в ванной обнаружился убитый наркоман Серега, то дама в ее пуховике упала с моста башкой вниз. Что-то многовато будет. Неужели это мне одной?

Если бы дело происходило на страницах романа любимой ею Агаты Кристи, то вся эта катавасия означала бы одно — на нее идет охота. Тогда бы, в романе Кристи, и Маргарита с Владленой были отправлены на тот свет по ошибке, вместо нее, и ручки газовых конфорок были бы вывернуты не случайно.

Но жизнь ведь не роман Агаты Кристи, — попыталась успокоить себя Ксения. — Кому я нужна-то, чтоб на меня охотиться, пытаясь убить. Двухкомнатная квартира в панельной многоэтажке в Петрозаводске — та еще ценность — и все равно дочери достанется по наследству. Никаких фамильных бриллиантов у нее в помине нет, на иностранную разведку она не работает, наркодилером не является. Ну а кроме денег, какие еще могут быть мотивы — ненависть, ревность? Представив себе в роли ревнивого убийцы бывшего мужа, который последние годы их совместной жизни любил новый диван гораздо более страстно, чем старую жену, Ксения чуть не расхохоталась в голос, хотя вообще-то смешно ей совсем не было, а было даже страшновато, Она вспомнила шуточки внука Васьки о маньяке a’la Раскольников, но тут же осадила себя — вряд ли убийца старушек так упорно гоняется именно за ней.

Нет, скорей всего все происходящее цепь нелепых и дурацких совпадений.

Но несмотря на утешающую логику рассуждений, уснуть Ксении удалось только под утро. И опять ей приснился подвал, завывание метели, лай собаки (Мишки?) и детский плач внутри подвала, с ней рядом. Это не она плакала во сне, а кто-то другой, кто тоже был в этом подвале, рядом с ней и с плачем прислушивался, как и она к собачьему лаю сквозь шум ветра…

На следующее утро она позорно проспала почти до десяти утра, чего с ней уже несколько лет не случалось. Но, плюнув на все дисциплинирующие практики, она не спеша, нога за ногу, пошла в гостиную, сварила крепкий кофе, налила его не в кружку, а в красивую маленькую чашечку ломоносовского завода, которая стояла как украшение в старомодной горке. Чашечка была вся из себя аристократическая, невесомая, с тонкими изящными ребристыми стенками — и кофе из нее показался особо ароматным. Прихлебывая кофе маленькими глоточками и глядя на сиротливый ноябрьский пейзаж за окном с голыми березами, которые при порывах ветра обнимали себя руками-ветками и дрожали от холода, Ксения почувствовала выпавшей из времени и пространства.

Что она делает здесь, в этом безмолвном сумраке чужой дачи, почему на душе так одиноко и тревожно, почему будущее представляется ей таким же смутным, неуютным и печальным, как этот пейзаж за окном?

— Да, ладно, попыталась она себя успокоить — XXI век на дворе, миновали уже времена войны и мора, мир открыт и безопасен, самое страшное, что может ждать впереди — это скучная, бесцветная старость. Но с этим придется как-то справляться, не ты первая, не ты и последняя.

С этой «утешительной» мыслью Ксения встала из-за стола и решила все же поехать в библиотеку, несмотря на охватившую ее лень и меланхолию. Она вспомнила, что вчера не позвонила Людмиле, как обещала. Да, Людмила Вязмитина (при последней встрече Ксения Петровна догадалась наконец узнать фамилию своей благодетельницы) — спасительница ее и защитница. Повезло ей тогда в библиотеке — вовремя ногу подвернула и тем самым обратила на себя внимание этой матери Терезы.

Все забываю расспросить, как у нее со статьей дела движутся, — подумала Ксения, — все о только о моих делах беседуем. Эх, эгоистка я старая. Может, она уже и опубликовала статью-то!

Ксения открыла компьютер и набрала в поисковике «Вязмитина Людмила» (Людмила произносила свою фамилию твердо, явно без мягкого знака после «з»). Яндекс выдал небольшой список каких-то «вконтактных» девиц в одинаковых сельфи-позах, рекламу юридического агентства, информацию о блоге про вязание на спицах и еще кое-что по мелочи. Ксения ввела «Вязмитина Людмила журналист» — ничего. «Людмила Вязмитина статьи» — тоже ничего. Было много ссылок на известную критикессу и поэтессу Людмилу Геннадьевну Вязмитинову, а Людмилы Вязмитиной как автора статей не попалось ни разу. При попытке добавить в фамилию мягкий знак Яндекс выдал информацию об авторе двух задушевных стихов, но это явно была не та Людмила

Ну, наверное, она еще не раскрутилась как журналист или вообще под псевдонимом пишет, — решила Ксения и открыла файл со статьей, над которой работала.

Посидев за компьютером пару часов и пообедав салатом с полуфабрикатной тощей котлеткой, Ксения решила все же не идти на поводу лени, и поехать в библиотеку, посидеть там до вечера над своими журналами.

Глава семнадцатая

В электричке, которая заметно задержалась, Ксении пришлось сесть рядом с могучим мужиком, от которого немыслимо разило смесью здорового рабочего пота и нездорового перегара. Увидев, как на соседнем сидении встала и пошла к выходу женщина, сидевшая у окна, Ксения бойко вскочила и заняла освободившееся место, подняв с сидения оставленную пассажиркой газету. Это была желтенькая газетка с фантастическим для такого издания названием «Комсомольская правда». Правдивые комсомольцы изощрялись в искусстве шокирующих заголовков: «Британия — на выход с вещами!» «Топливо топит французскую экономику», «Беспризорные миллионы «Айрины Родионовны», «Кому переложили допинга, а кому — яда», «Кровавый геронтофоб — современному Раскольникову одной старухи мало». Ксения принялась читать статью, где расписывались злодеяния убийцы питерских старушек, которого журналист называл маньяком и серийным Раскольниковым. За прошедший месяц с небольшим в Питере было убито пятеро пожилых женщин, причем первой жертвой была довольно состоятельная сотрудница банка, сразу прозванная в СМИ «старухой-процентщицей». Убита она, правда, была не топором, а ударом в висок. (Тут Ксения сразу вспомнила про тяжелый предмет круглой формы). Но, судя по всему, современный подражатель Раскольникова не забивал себе голову социальной арифметикой и не имел намерения, убивая богатых старух, облагодетельствовать униженных и оскорбленных, потому что следующими его жертвами стали обычные одинокие старушки — работница бухгалтерии и три пенсионерки. У последних, получавших жалкую пенсию, и вовсе ничем, кроме похоронной заначки, при всем желании было не разжиться. Все старушки были убиты ударом по голове. Про орудие убийства автор ничего не писал. И статьи было неясно также, пытался ли убийца ограбить своих жертв, а, если нет, то что же было мотивом преступлений. Комсомольский журналист с гнусным подмигиванием намекал на нечто пряно эротическое — на особое, губительное влечение маньяка к старушкам, хотя никаких доказательств в пользу такой версии не приводил. Но зато, какой простор для полета фантазии: в следующей статье «современный Раскольников» как пить дать превратится из геронтофоба в геронтофила и пойдет писать губерния, — подумала Ксения.

Автор статьи сообщал, что по некоторым данным и предположениям, убийца — довольно молодой мужчина приятной, располагающей к себе внешности, с хорошими манерами. Каким образом этот обаятельный преступник проникал в квартиры жертв, из статьи невозможно было понять. Кажется, они сами открывали ему дверь. Небось, представлялся волонтером, разносящим подарки от кандидатов в какие-нибудь депутаты. Депутатов всех мастей и уровней развелось, как собак нерезанных, и перед очередными выборами все они начинают испытывать пламенную любовь к старушкам — знают, что эта часть электората, влекомая воспоминаниям о праздничном советском буфете и чувством гражданского долга, с утра поплетется к выборным участкам. Ксения поймала себя на мысли о том, что она все еще обличает каких-то комических старушек, используя местоимение «они», хотя, наверное, пришла уже пора говорить в этом случае «мы». Внук Васька вон не раз уже призывал ее остерегаться «маньячину» Раскольникова.

Может, действительно к ней в квартиру влез «Раскольников» и там поджидал ее с тяжелым предметом округлой формы, а вместо вожделенной бабушки туда на свою беду вломился наркоман Серега? Ксения начала всерьез вспоминать не встречался ли ей в обозримом прошлом молодой привлекательный мужчина с хорошими манерами. Ну вот Володя Крючков вполне себе симпатичный и манеры прекрасные, немного старомодные. Или американец Денисов — тоже подходит с точки зрения манер. И молодой. Ему, наверное, под сорок, — с точки зрения Ксении, — это где-то на грани перехода молодости в зрелость, но для комсомольского правдиста, наверное, это уже старый хрыч. Ксения попыталась представить Володю, раскалывающего череп старушке-бухгалтерше или Эндрю Денисова, бьющего по голове бабушку-пенсионерку — но поняла, что для этого у нее не хватает воображения. Кастинг на роль серийного раскольникова и тот, и другой, провалили.

— Ну и кроме с чего бы этому маньяку устраивать засаду именно на гражданку Морозову К.П., как будто мало в Питере других старушек, — включился в голове у Ксении голос разума, остановив полет ее детективных фантазий.

Ксения пробежала глазами другие статейки — про очередной допинговый скандал, про скандал вокруг наследства жены медиа-магната, про скандал вокруг Брексита, про скандал, про скандал и еще раз про скандал. Относительно спокойным был только метеопрогноз, да и то могли бы написать, что «россияне в шоке от ожидаемой в ближайшие дни скверной ноябрьской погоды». Но, к счастью, для метеопрогноза не хватило словесной пиротехники и обошлись скромным сообщением про снег с дождем и ночные заморозки.

Глава восемнадцатая

Отложив газету, Ксения посмотрела в окно и поняла, что электричка уже подъезжает к Балтийскому вокзалу. Она полезла в сумочку за расческой и вдруг услышала, как ее окликнули по имени: в проходе рядом с ее сидением стоял только что примеренный ею на роль убийцы старушек Эндрю-Андрей, а рядом с ним симпатичная стройная женщина под шестьдесят. Она странным образом выглядела и на свои годы, и одновременно моложаво, совсем не по-старушечьи.

«Дорогая Ксения Петровна, как я рад Вас видеть! — с легким, почти незаметным уже акцентом сказал Эндрю. — Познакомьтесь, это Галина, мы с ней сегодня ездили в Гатчину»

— Галина Сергеевна, можно просто Галина, — сказала женщина хорошо поставленным голосом, который Ксения сразу определила как «преподавательский» — Я хотела отвезти Эндрю на машине, но он все твердит про «страноведение», хочет окунуться в гущу российской повседневности. Что может быть интересного в поездке на электричке, не понимаю

— Не скажите, Галина — все интересно: как люди общаются друг с другом или не общаются, что они делают в пути — читают, вяжут, в мобильнике сидят.