Кто такой Ницэ Пеницэ?

— Ладно, Пеницэ, плюнем на эти поиски. Пошли лучше есть мороженое.

— Мороженое? — переспросил я. — А где взять деньги? Ты угощаешь?

— Да у меня нет ни бана, — и Тимофте тяжело вздохнул. — Но ведь у нас есть десять лей.

— Спасибо, десятка без серии! — огрызнулся я.

— Ничего, попробуем в кондитерской. Попытка не пытка…

— Тебе легко говорить, а меня в кино уже смешали с грязью…

— Ладно, — великодушно согласился он. — Здесь буду платить я.

— Правда? Но если вместо мороженого мы получим хорошую трёпку?

— Ну и трус же ты, Пеницэ! Ты думаешь, это так просто? — Горнист расправил плечи, словно перед ним был сам хозяин кондитерской. — Ив конце концов что мы теряем? Давай попробуем, — уговаривал меня Тимофте.

— Ты выражайся поосторожней. Какой я тебе трус? — обиделся я. — Хорошо, я иду с тобой. Специально; чтобы посмотреть, как тебя проучат. Это ты здесь смелый, со мной, а на деле…

И мы пошли. «Может быть, — раздумывал я, — в кондитерской не развернут бумажку. А кроме того, что в этом страшного, если деньги порваны? Бог знает, что взбрело в голову кассирше. Написано же на бумажке «десять лей»? Написано! Так зачем же нужна ещё серия?»

А какая кондитерская у нас в районе! Витрина заставлена эклерами, корзиночками, наполеонами и шоколадными пирожными, да такими, что от одного вида текут слюнки. Но витрина — это ещё пустяки. А вот в самой кондитерской… Три огромных шкафа, битком набитых самыми вкусными вещами на свете, стоят в ряд, как на параде. Я уверен, что не стал бы скучать, если бы меня заперли одного в кондитерской на целую неделю. Ведь даже и запомнить нельзя всех пирожных, выставленных на стеклянных подставках!

Подходит обычно хозяин и спрашивает:

— Что желаете, эклер или наполеон? Или, может быть, предпочтёте амандин?

Я отвечаю на авось: «амандин» (уж больно красиво называется это пирожное!), и вот мне преподносят на блюдце шоколадный квадратик с хохолком из лимона. Когда я стану взрослый, как Тома, и начну зарабатывать деньги, я буду их тратить только на пирожные!

Мы вошли внутрь. Кроме нас, в кондитерской никого не было. Тимофте вытащил тщательно сложенную десятку и попросил две порции мороженого.

— Какого? Сливочного?

— Сливочного! — быстро ответил я, боясь, что он развернёт бумажку.

— Подай-ка две порции сливочного! — крикнул кондитер официантке и, не глядя, швырнул десятку в кассу.

Тимофте подмигнул мне украдкой. Не говоря ни слова мы оба уселись за стеклянный столик. Мороженое так и таяло во рту. Ну и ловко всё это вышло у Тимофте, я бы так не сумел… Мороженое было чудесное и вознаграждало нас за все утренние страдания. В особенности это можно было сказать обо мне, жаль только, что Санда не могла меня видеть. Она бы, конечно, лопнула от злости.

— Возьмём ещё по одной? — аппетитно облизнулся Тимофте, вылавливая ложечкой остатки растаявшего мороженого.

— А денег хватит? — шёпотом спросил я.

— Порция стоит две леи. Посмотри, вон там написано, — указал он мне на прейскурант, висящий на стене.

— Раз так, то закажем. Лимонного.

Тимофте заказал две порции лимонного мороженого. Кондитер довольно хмыкнул и обратился к нам:

— Видать, вы себя хорошо вели, если родители разрешают вам съесть мороженого на восемь лей! А может, ребята, возьмёте ещё на две леи взбитых сливок?

Мы согласились. Пусть подаст! Заплатить мы можем!

А приятно всё-таки думать, что Санда ждёт корзинку с помидорами и луком, а я здесь наслаждаюсь лимонным мороженым со взбитыми сливками!..

— Слушайте, ребята, эти деньги вы дали? — раздался вдруг сердитый голос кондитера.

Последняя ложечка мороженого застряла у меня в горле. Хозяин кондитерской стоял около нас. Он держал в руках злополучную десятку, сверля нас злым взглядом из-под густых бровей.

— Кажется, наша, — прошептал Тимофте, не смея солгать.

— Что значит — кажется? Я получил её от вас, — нахмурился кондитер. — Что же это выходит, малыши, я вам даже сливки подаю, а вы хотите меня обжулить! Думаете, что это так вам сойдёт? А ну, выкладывайте быстрее другие деньги! — оглушительно рявкнул он. — А эти спрячьте подальше, чтобы я их не видел! — И он швырнул на стол порванную десятку.

Я быстро положил её в карман. Тимофте же страшно побледнел, не смея отвести глаз от огромных, толстых лап хозяина.

— У нас нет… у нас… — лепетал горнист.

— У вас нет? — заревел хозяин. — У вас нет денег, и вы жрёте мороженое? Раз так, то я поговорю с вами иначе! — И он придвинулся к нам с самым грозным видом.

Я закрыл глаза, готовясь к самому страшному, но внезапно вспомнил, что у меня осталась сдача от тех двадцати пяти лей, которые дала Санда. «Урра-а!»— мысленно воскликнул я, вспомнив о спасительных одиннадцати леях, оставшихся у меня, и, лихорадочно шаря в карманах, закричал:

— Есть! У меня есть!

Я быстро вытащил деньги и сунул их в огромную ручищу хозяина.

— Это другое дело, ребята! — проговорил он мягче.

Тимофте смотрел на меня, как на чудо. Мы не стали больше задерживаться, схватили корзинку и, не оглядываясь, выскочили за дверь. Нам казалось, что мы вырвались из пекла. Наконец-то!

— Попробовали бы они только не заплатить, — гремел нам вслед хозяин, — я бы выколотил из них и сливочное и лимонное мороженое!

Через минуту Тимофте уже оправился от испуга.

— Пеницэ, ты великий человек! Ты спас нас от смерти! — заявил он полушутливо, полусерьёзно. — Ну и хитрец же ты! У тебя были деньги, а ты молчал, как рыба…

— Это сдача с базара, — вздохнул я, глядя на корзинку. — Как мне теперь быть? Где я возьму десять лей? Слушай, Тимофте, ты обязательно должен мне помочь.

Он беспомощно пожал плечами.

— У меня нет ни бана. Были бы у меня деньги, я сразу бы заплатил кондитеру.

— Попроси у госпожи Мальвинин, — сказал я.

— У мамы? Она не даёт мне ни бана, — печально вздохнул Тимофте. (Я ясно понял, что надеяться на него нечего») — А почему бы тебе не рассказать всю историю Санде, она же тебя не съест?

Я только молча посмотрел Тимофте в глаза. Он умный парень — сразу всё понял и не сказал больше ничего. «Вот как это бывает, — думал я, — человек может погибнуть из-за того, что у него нет какой-то несчастной десятки!». Я подхватил корзинку, и мы медленно поплелись к дому.

И зачем мы дрались, как настоящие дурни, из-за этой проклятой десятки? Она была бы и теперь целой, и мы спокойно поели бы мороженого или пошли в кино. А теперь всё пропало, Санда сейчас со мной рассчитается.

Однако как раз тогда, когда я собирался открыть дверь; и войти в дом, печальный и раскаявшийся, какой-то добрый дух напомнил мне, что в моём кармане лежат порванные десять лей. «Может быть, отдать их Санде?» — спросил я себя. И это после всего, что уже стряслось? Но ничего не поделаешь… Нужда заставила меня пойти и на это. Я сложил бумажку в несколько раз и вошёл на кухню.

— Всё купил? — сразу же налетела на меня Санда. — Помидоры выбрал хорошие? А картошка крупная? — засыпала она меня вопросами.

Как видно, мои покупки ей понравились, потому что она спокойно опорожнила корзинку, не сделав никаких замечаний.

— Сколько у тебя осталось сдачи? — неожиданно спросила она, старательно отмывая помидоры под краном.

— Одиннадцать лей, — тихо пробормотал я, вытаскивая злополучную десятку.

— Ладно, держи их у себя, вернёшь позже, — перебила меня Санда. — У нас теперь тысяча дел! Помоги почистить картошку.

Я ничего не успел ответить, как она сунула мне в руку нож и поставила передо мной кастрюлю. В другой раз я не потерпел бы такого бесцеремонного обращения. Как будто в воскресенье утром у меня нет лучшего занятия, чем чистить для неё картошку? Но на этот раз я покорно уселся на табуретку, всё думая о том, чем всё это кончится. Боже мой, что будет, когда сестра увидит порванную десятку? Я с радостью чистил бы картошку до завтрашнего утра, лишь бы всё обошлось благополучно…

Я быстро всё закончил, посмотрел, как Санда переложила картошку в другую кастрюлю на плите, и собрался уже уходить, как вдруг она остановила меня и сказала:

— Флорикэ, отдай сдачу!

Что-то холодное, словно ящерица, скользнуло у меня по спине. Я вынул деньги. Сестра взяла их, повертела в руке…

Я чувствовал, что меня прошибает холодный пот.

— Ты хотел пойти сегодня утром посмотреть «Графа Монте-Кристо», не так ли? И рассердился, что я не дала тебе денег, правда? Признайся, Флорикэ, ты, наверно, подумал, что у тебя злая сестра? Да, да, я это вижу по твоим глазам… Так вот, чтобы ты так не думал, возьми эти десять лей и иди смотреть фильм. Ты сегодня вёл себя хорошо, сходил на рынок, почистил картошку… Билет в кино стоит две с половиной леи, а ещё две с половиной останутся тебе на мороженое. Значит, Флорикэ, пять лей принесёшь обратно.

Я, должно быть, просто окаменел и пришёл в себя лишь тогда, когда она сунула мне в руку злополучную десятку.

— Тебе не верится? Ты действительно считаешь меня такой злой, Флорикэ? — Санда расчувствовалась и поцеловала меня в лоб. — Видишь, когда ты себя хорошо ведёшь, мы с тобой можем быть друзьями.

Я продолжал стоять как столб.

— Ну, теперь иди, сеанс начинается в одиннадцать. Остаётся только десять минут, — добавила она, посмотрев на часы. — Если поспешишь, ещё можешь успеть, только не опаздывай к обеду.

Я вышел из кухни совсем растерянный. Что бы я ни делал, эта проклятая десятка никак не хотела со мной расстаться… Пристала, как репей.

«Спасибо, милая Санда, ты очень щедра, — думал я. — Только где я раздобуду те пять лей, которые должен тебе возвратить?»

Выпутывайся теперь, Пеницэ.

И вот я брожу по улицам вокруг нашего дома и ничего не могу придумать… Как это верно говорится: «Из огня да в полымя»… Не знаю, сколько времени я бродил, но вдруг слышу, что меня кто-то окликает. Поворачиваюсь и вижу: это возвращается домой Тома. Он набросил на плечи пиджак и шел, весело насвистывая:

— Куда идёшь, Флорикэ?

— В кино, — пробормотал я машинально.

— И, наверно, у тебя нет денег, — добавил Тома.

— Нет, — ответил я тихо. — Мне нужны пять лей… Тома пристально посмотрел на меня.

— Ого, твои потребности выросли! Раньше ты просил у меня только три леи. Ну да, — улыбнулся он, — ты пользуешься случаем, чтобы добыть деньги и на мороженое. Ладно, так и быть, дам тебе пять лей! Только смотри, испортишь себе аппетит, и тогда Санда задаст! — расхохотался он. — Сам знаешь, каковы хозяйки! Несдобровать тебе, если что-нибудь оставишь в тарелке.

Он дал мне деньги, похлопал по плечу и направился к дому. Пока он не вошёл в калитку, я не сводил с него глаз, разглаживая полученные деньги… Мне никак не верилось, что всё это правда. Будь у меня даже сто лей, я бы так не радовался, как этой спасительной пятёрке.

До четверти второго, когда, по моим расчётам, заканчивался сеанс, я весело прогуливался по улицам. Хорошо ещё, что Гаврилаш рассказал мне подробно всю картину. Теперь я не боялся никаких расспросов. И всё-таки, когда я подошёл к дому, я очень жалел, что так и не посмотрел «Графа Монте-Кристо»… Зато как хорошо было предстать перед Сандой с чистой совестью и вручить ей целенькую пятёрку с серией — со всем, что полагается. С этими мыслями я влетел в кухню, где сестра как раз снимала с огня суп, и весело закричал: