Чтобы в юрте горел огонь [1981, худ. Г. Алимов]

* * *

Пришла ранняя весна. В городе ждали ледохода. О нём говорили знакомые при встрече и те, кого просто свёл случай на автобусной или трамвайной остановке.

Уже на деревьях набухли почки, а река всё не могла сбросить тяжёлый ледовый панцирь. Снег давно смело ветрами, и во льду обнажились глубокие трещины, похожие на застывшие белые молнии. Они уходили в метровую толщу, разветвляясь на десятки причудливых зигзагов. По ледяному полю бесстрашно бегали мальчишки.

Сегодня Нилке не удалось пробраться на лёд. Люди с красными повязками на рукавах выстроились цепочкой вдоль берега. Молоденький розовощёкий милиционер выкрикивал в рупор:

— Товарищи, не выходите на лёд! Будьте осторожны!

Толпа глухо гудела. Взгляды людей были прикованы к небольшому чёрному катеру, неизвестно откуда появившемуся на середине реки.

— Ледокол пришёл!

— Давай, «Муромец», жми как следует! Открывай навигацию! — раздавались вокруг голоса.

Казалось, ледокол беспомощно застыл, зажатый огромными белыми полями. Но приглядевшись, Нилка увидела, что вокруг него уже образовалась большая полынья. «Муромец» упорно карабкался на льды. Иногда его нос задирался почти вертикально, и толпа замирала, ожидая, чем кончится этот натиск.

Надсадно гудели моторы, слышался скребущий лязг железа. Корпус катера дрожал от напряжения.

Как бы отдохнув и воспрянув духом, он начинал двигаться, и льдина с тяжким вздохом оседала под ним, раскалывалась на куски, и тёмная вода вырывалась на волю.

Люди на берегу облегчённо вздыхали, как будто вместе с экипажем проделали эту трудную работу, и опять затихали, не отрывая глаз от «Муромца», когда тот шёл на очередной приступ. А ребятишки беззаботно бегали по набережной и грызли, как леденцы, прозрачные длинные сосульки, которые выламывали из льдин, изрезанных солнечными лучами.

Нилка, наблюдая за ледоколом, продрогла до костей, давно хотела есть, но никак не могла уйти. Она мысленно торопила события и уже видела освобождённую ото льда реку, по которой плывёт большой пароход, и она с высоты верхней палубы машет рукой, прощаясь с матерью, отцом и сестрой. Пароход быстро рассекает острым носом зеленоватые тугие волны и везёт её к бабушке и тётке Уяне в далёкую Шиберту…

Но дома в один миг погасли её надежды.

Мать металась на кровати, непричёсанные волосы свисали с подушки длинными прядями. Одеяло всё время сползало на пол с её высокого живота. Она начала сильно стонать, и отец вызвал «скорую помощь». Приехавший врач твёрдо сказал:

— Надо срочно в больницу.

Мать как могла оделась, набросила на плечи пальто и, тяжело опираясь на руку отца, стала спускаться по лестнице. Притихшие Нилка и Дарима видели в окно, как машина быстро уехала.

Через час позвонил отец:

— Не ждите меня, я останусь в больнице. Будут новости, сообщу.

Впервые сёстры остались вдвоём без старших. Тревожно, пусто и зябко в доме без хозяйки. Дочери не могут забыть, как стонала мать, как беспомощно суетился и нервничал отец.

— Ну что ты испугалась, — уговаривает Дарима младшую сестру. — Там в больнице хорошие врачи, там отец, они сделают всё, чтобы помочь маме.

По её срывающемуся голосу Нилка чувствует, что старшая сестра пытается успокоить и себя, что она тоже боится неизвестности.

Дарима пробует отвлечься от невесёлых мыслей:

— А помнишь, Нилка, как мы с папой ходили на выставку собак в парк культуры?

Нилка вспомнила.

Стоял солнечный осенний день.

Гордые хозяева, обладатели породистых псов, выводили их на широкую асфальтированную аллею. Собаки шли так же уверенно, как и хозяева, надменно, без любопытства оглядывая толпу зрителей. Они выполняли команды, важно отходили на свои места, словно давая понять, что не зря имеют они такие длинные и безупречные родословные.

Вдруг Нилка, Дарима и Семён Доржиевич увидели рядом мальчика в спортивной куртке с тоненькой шеей и густыми чёрными волосами. Он держал на самодельном поводке, сделанном из старого кожаного ремня, серую лайку с пушистым хвостом, завитым крутым колечком. Пёс приветливо вилял хвостом, и казалось, что качается махровый цветок.

— Беркут, смирно! — приказал мальчик.

Пёс виновато оглянулся на хозяина и снова стал смотреть на сестёр и Семёна Доржиевича карими глазами с косоватым разрезом.

— Беркут, Беркут! — тихонько, чтобы никто не видел, Нилка погладила собаку.

Лайка кивнула головой, махнула ещё раз пушистым кольцом и с любопытством взглянула на неё. У пса был такой добродушный вид, будто он ждал, когда кто-нибудь заговорит с ним. Беркут склонил голову влево, потом вправо и ожидающе, пристально смотрел на неё.

В этот момент мальчик сильно дёрнул за поводок и решительно сказал:

— Беркут, пошли!

Вскоре мальчик с лайкой появился возле судейского стола. Прямой, напрягшийся, как тростинка, он что-то говорил судьям, те качали головой и разводили руками.

Вместе с сёстрами с напряжённым вниманием наблюдал эту сцену отец. Он даже нервно передёрнул плечами, когда бледное лицо мальчика и тоненькая шея вспыхнули жарким румянцем.

— Хороший охотник подрастает, — сказал задумчиво Семён Доржиевич и закурил папиросу. — Да и собака у него что надо, на любого зверя пойдёт.

Даже на расстоянии было видно, как мальчик страдает от того, что его пса не принимают на выставку чистокровных собак. Но иначе себя чувствовал Беркут. Увидев близко своих холёных сородичей, он весело, по-приятельски замахал хвостом, а потом со щенячьей радостью залаял. Судьи досадливо переглянулись, послышались недовольные голоса.

Мальчик торопливо уходил с площадки, пристыженно опустив глаза. Пёс бежал рядом, не чувствуя себя обиженным, и по-прежнему приветливо махал пушистым хвостом многочисленным прохожим. Отец провожал их пристальным взглядом, пока они не потерялись в толпе…

— Помнишь папины любимые слова? — говорит Дарима. — Дочери — чужой товар; был бы у меня сын, невеста всегда ему найдётся… Он уже давно имя нашему братцу подобрал — Баи́р. Это значит — радость, счастье. Хорошее имя. Если родится брат, всем лучше станет.

— И мы все вместе поедем в Шиберту, — говорит Нилка. — Знаешь, как там хорошо! Бабушка Олхон настряпает шанег и песочников, сварит саламат… [6]

— А я не пробовала саламат. Какой он — вкусный? — спрашивает Дарима.

— Кто не ел саламата, в том силы настоящей нет, — бабушкиными словами объясняет младшая сестра.

И вот уже Нилка живо представляет, как ведёт старшую сестру по главной улице Шиберты, а сзади бежит резвый Далайка. Девочка играет на рожке звонкую зазывную мелодию. Заслышав её, открываются окна, ворота, и везде появляются знакомые, приветливые лица.

«Внучки к Олхон приехали, — улыбаются шибертинцы. — Дождалась своих». Все приглашают их к себе в гости, даже бабушка Карпушиха ради такого случая поднялась с постели и, завидев сестёр, зовёт их в свой дом.

Стоит глубокая ночь, а сёстры точно забыли про время, всё говорят и говорят между собой, как будто впервые встретились.