Ксения

* * *

Тем же днем Михаил неожиданно встретил Свербицкого. Шляхтич с охранявшим его жолнером разглядывали собор Василия Блаженного.

— Мой русский медведь! — сказал он удивленно, столкнувшись с Туреневым.

Удивился и Михаил.

— Как ты здесь оказался?

— Приехал за камнем. Ты же знаешь, я всегда в деле. Теперь Валишевский поручил мне достроить свой замок. На облицовку хочет ваш уральский камень. Невозможно выбрать издалека. Я вошел в сношения со Строгановым, мне покажут все образцы. Ваш камень куда дешевле саксонского, а Валишевский непременно хочет редкий, зеленый.

— Долго ли собираешься здесь пробыть?

— Неужто мы будем толковать на площади? — спросил Свербицкий.

— Прости, — сказал Михаил. — Но мне некуда звать тебя, я лишен дома.

— Ты снова в опале?

— Близко к тому. Я, правда, могу угостить тебя медом, в Китай-городе много питейных мест.

— Что ж, — согласился Свербицкий, — в Париже тоже предпочитают говорить в кабачках. Могу ли я отпустить

солдата?

— Да, — сказал Михаил, — пока я с тобой, тебе ничего не грозит.

Они сели в темный угол питейной.

— У вас опасно? — спросил Свербицкий.

— Как видишь. Не в добрый час ты сюда приехал.

— Недобрый российский час длится который уж год, — сказал Свербицкий, — Помнишь краковские наши разговоры? Я вижу, покой не настал. Я, правда, и не надеялся. Вся эта затея с царствованием Владислава пуста. Сигизмунд никогда не отпустит его в Москву, он сам хочет занять российский престол. Но ему бы хоть час потолкаться в московском народе. Как найти выход? Бояре присягнули Владиславу, народ недоволен, поляков пустили в Кремль, а теперь хотят выгнать. Согласись, ведь Гонсевский давал присягу. Что делать ему теперь? Он не может оставить город, король накажет его. Я знаю Гонсевского, он неплохой человек. А сколько невинных поляков перебили при Самозванце? Я вижу, все снова к тому идет.

— Я прошу тебя, — сказал Михаил, — уезжай. Завтра же уезжай.

— Но я не видел еще образцы!

— Ты можешь их не увидеть вообще. Если поднимется драка, тебя не пощадят, а я не смогу тебя защитить.

— Я бы тебя защитил, — сказал Свербицкий.

— Не уверен, — возразил Михаил. — Ты знаешь, что такое разъяренная толпа? Она сметает все на пути. Как говорится, лес рубят, щепки летят. Уезжай, Анджей. Покинь, по крайней мере, Москву. Я дам тебе грамоту с печатью одного человека, она обеспечит свободный проезд через заставы ополченцев.

— Кто этот человек?

— Князь Пожарский.

— О таком я не слышал.

— Еще услышишь.

— Так, стало быть, ты в заговоре против бояр? — спросил Свербицкий.

— Нет, Анджей, это не заговор, это другое. Тут вся земля поднялась.

— Но как же твой идеальный город? Ты хотел строить. Я тогда возражал тебе, а в душе радовался. Вот думал я, человек, который не увлечен общим теченьем. Хоть его все равно снесет, но он борется. На таких пловцах, быть может, и держится высокое назначение человека, ибо он не покорная щепка, а человек…

— Я не забыл о городе, — тихо сказал Михаил. — Хотя отчасти ты прав, что-то во мне переменилось… Кстати, я к тебе с большой просьбой, Анджей. Помнишь ли, что я занимался картой Москвы и московских земель? Эти карты готовы. Как они убереглись, я и сам не знаю, голландец один сохранил. Правда, самозрительная труба исчезла. Так я о картах. Их надо бы напечатать, но нынче я с этим не слажу, а что будет завтра, не знаю. Ты бы помог мне, Анджей. Сам знаешь, что это такое. Первая карта России! Я передам чертежи тебе, а ты уж найди печатника. Даст бог, свидимся, я с тобой рассчитаюсь.

— Хорошо, — ответил Свербицкий. — Карта дело святое. О расчете не думай. У меня есть в Париже знакомый печатник, я думаю, он согласится. Хороших московских карт мы еще не видали. Я знаю лишь карту Меркатора, да ты говорил, что она плоха.

— Да, это самая неточная, но забавная карта.

— Под твоим именем напечатать? — спросил Свербицкий.

— Нет. Помяни в ней Федора Годунова. Он славный был юноша, только ему благодаря я и мог заниматься чертежом.

Они помолчали.

— Знаешь ли что о Марине? — спросил Свербицкий.

— Она в Калуге. Родила наследника, его там царем называют, да, боюсь, не видать ему царства. И мал, и беззащитен. К царевичам нынче сурова судьба.

— Ну а твоя дева?

— Какая дева? — не сразу понял Михаил.

— Та, что по ночам снилась. Или не снится уже?

Михаил улыбнулся, но ничего не ответил.

— Так на чем мы с тобой сошлись? — спросил Свербицкий.

— Ты должен уехать, Анджей, — твердо сказал Михаил.