У подножия горы Нге

Ему предлагали и на поросенка сменяться, но Шеу только насмешливо скривился. Как может какой-то петух или поросенок сравниться с хорошим, породистым щенком!

Шеу рассказывал, что дед Пушинки, Коротыш, был ростом с теленка. Ночью его глаза сверкали, как у тигра. Если в дом забирался вор, Коротыш не спешил его схватить, а издавал три страшных рыка, чтобы оповестить хозяина. Он знал также охоту на грызунов и лис.

И вот теперь у меня будет щенок от Пушинки, его внучки. Вот, значит, как Шеу меня любит!

Нет, во что бы то ни стало я должен выпросить у отца вина для Шеу. Правда, сделать это будет трудновато, отец так просто не согласится, но все же попробую... В крайнем случае, дождусь, когда отец уйдет из дома, и отолью немного из кувшина... Ведь Шеу для меня ничего не жалеет!

II. НЕПРИЯТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Как хорошо, что сегодня воскресенье!

Когда среди ночи меня разбудил испуганный крик уток и я выбежал во двор, накрапывал дождик. Я решил, что он будет идти весь день, но утром снова засияло солнце, и даже стало здорово припекать.

Ночью я спал плохо. То мне мерещилось, что лиса забралась к уткам; то я видел себя сооружающим для них большой загон — он был такой высокий, что доходил до самой верхушки пальмы, которая растет у нас возле водоема. Когда закричали утки, я схватил палку и побежал в хлев. Посветив лампой в угол, где они устроились, я увидел, что все в порядке, все целы. Но они почему-то продолжали испуганно крякать, вытягивая головы и разинув клювы.

Наверное, со стороны пруда к хлеву подбиралась лиса или змея в надежде полакомиться утиным мясом. В последние дни к нам повадилась какая-то хитрая лиса. На днях она своровала петуха у наших соседей, и утром весь берег был усыпан перьями.

Ничего, вот я до нее доберусь, будет знать, как зариться на моих уток!

Ох, простите, забыл вам рассказать, что это не мои личные утки. Этих уток я должен выкормить для «Побегов бамбука» — кооператива нашего класса. Каждый из пас ухаживает самое меньшее за парой уток или кур. Нужно самому заботиться об их пропитании, то есть растить на свои средства. Нельзя кормить их зерном из домашних запасов. Таков устав, и тому, кто не станет его выполнять, придется плохо. Хоа первая презрительно скривит губы и что-нибудь такое скажет — только держись. От нее пощады не жди.

Один мальчик у нас в классе нарушил это правило. Его мама пожаловалась учителю:

— Он у меня всё зерно таскает, свою курицу кормит.

Мы переполошились: «Что о нас будут думать!» А Хоа задала ему хорошую взбучку.

Я не очень-то люблю Хоа, но она отругала его за дело. Разве уважающий себя член кооператива станет тайком брать зерно?

Мои четыре утенка растут быстро. Если бы Полосатик — это нашего кота так зовут — не утащил одного утенка, у меня сейчас было бы пять штук. Мне их прокормить легко. По дороге из школы я раздеваюсь и прыгаю в пруд, ловлю для них рачков, мелкую рыбешку и улиток. Больше всего утки любят древесных лягушек, и когда удается наловить много лягушек, у них настоящий пир.

У нас за домом густые заросли, там темно и сыро, а неподалеку канава, и лягушки давно облюбовали себе это место. Ловить их просто: нужно сделать из длинного прута удилище и, привязав к нему на ниточке цветок люфы, дождаться, когда лягушка схватит приманку, и сильно дернуть. Лягушка опрокидывается на спину, перевернуться ей трудно, и она лежит неподвижно, только живот раздувается. А если какая-нибудь и пытается убежать, то тут уж я не зеваю, догоняю и хватаю ее.

Когда нужно побольше живых лягушек, чтобы был запас корма, я прошу у отца немного табака, скатываю его в шарики, как кукурузные зерна, и привязываю к леске. Лягушка напробуется этого табака и пьянеет, у нее выкатываются глаза и голова начинает смешно качаться, как у монаха, отвешивающего поклоны. Тут только поспевай хватать ее и бросать в глиняный кувшин.

Утята растут неравномерно — кто быстрее, а кто медленнее, но у всех уже густые перья. Чем старше они становятся, тем сердитее дерутся за еду. Один утенок, очень дерзкий, — он самый сильный и держит в страхе остальных. Я зову его «Заячья Губа», потому что, когда он был совсем еще маленьким, он схватил что-то твердое, и кусочек клюва у него выщерблен. Заячья Губа быстро бегает и здорово дерется. Когда я бросаю уткам корм, куда бы он ни упал — близко или далеко,— Заячья Губа всегда первым его схватит. Последнее время мне приходится даже отгонять его, пока не поедят остальные. Он большой обжора и по доброй воле ни кусочка не уступит. Крякает он тоже громче всех, но это хорошо. Ночью я всегда прислушиваюсь: если из хлева доносится только тихое, равномерное покрякивание, значит, все в порядке. Это утки во сне переворачиваются с боку на бок. Но если вдруг раздается крик Заячьей Губы, значит, что-то случилось.

Раньше они засыпали там, где заставала их темнота, и никто ни разу их не тронул. Но недавно в соседних домах начали пропадать куры, и Заячья Губа кричал уже вторую ночь подряд. Поэтому я решил сегодня обязательно сделать загон. Разве это порядок, чтобы утки спали, спрятав голову под крыло, в хлеву рядом с буйволами?

Заячья Губа и трое остальных — все это утки нашего кооператива «Побеги бамбука». А всего мы должны воспитать восемьдесят птиц — уток и кур, тогда мы на двадцать птиц перегоним 4-й «Б» класс, кооператив которого называется «Молодой рис». Поэтому каждый из нас должен хорошо заботиться о своих утках или курах — и кормить их и следить за ними. Если пропадет хоть одна птица — это срыв плана, 4-й «Б» может нас обогнать.

Нет, я обязательно сегодня должен закончить «новый дом» для Заячьей Губы и остальных. Надо же заботиться о процветании своего кооператива. Если сорвем план — позор!

Когда я проснулся, все уже разошлись на работу. Солнце стояло над верхушками душистых родомитров, что растут у пруда. Раскрасневшееся и горячее, оно улыбалось мне и как будто говорило: «Привет, Шао, помни, сегодня утром ты должен закончить загон для уток». И я ответил ему: «Конечно, обязательно сделаю!»

Бамбука я уже заготовил много. И припас несколько мотков веревки. Ну, а солому для крыши проще простого достать.

Построю-ка я этот загон под арековой пальмой, поближе к кухне. Потому что если сделать его на берегу пруда, то хоть это лучше для уток — ближе к воде, зато намного опаснее там лисе проще к уткам пробраться.

Я взял заступ, колья, на которых будет держаться загон, и принялся копать. Копал я усердно и был весь в мыле, когда вдруг услышал какие-то звуки, похожие на птичье чириканье, которые раздавались за изгородью. Я повернулся и увидел Шеу. Он стоял, вытянув длинную шею над изгородью, и заглядывал в наш двор, прижимая к губам листик, в который только что свистел, подражая пению птицы.

— Ты чем это занят?

— Делаю загон для уток.

— Загон для уток?

— Да вот лиса повадилась...

— Подумаешь, лиса! Посмотри-ка сюда...

Он держал длинную трубку, из которой стреляют глиняными шариками по птицам. Подняв ее повыше над изгородью, он стал размахивать ею.

— Пойдешь?

— Но ведь я еще не доделал загон...

— Да что ты так беспокоишься? Его ведь сделать — пара пустяков. Сегодня утром к Восточному озеру столько цапель[4] слетелось... Неплохую охоту можно устроить, потому я трубку захватил... Пушинка, сюда!

Откуда ни возьмись, появилась Пушинка, она прыгала, ластясь к нему. Потом она просунула свою мордочку сквозь изгородь и, весело виляя хвостом, стала тихонько повизгивать, точно звала меня. Мне и загон хотелось закончить, и к Восточному озеру не терпелось пойти. Совсем как когда канат тянут — на каждом конце сильная команда, трудно сказать, какая победит. Стоило мне поглядеть на пруд, посреди которого, задорно задрав куцые хвостики, плавали Заячья Губа и его приятели, как меня охватывало беспокойство: лиса могла появиться здесь в любую ночь.

Но за изгородью стоял Шеу с силками и длинной трубкой, и мне казалось, что я слышу, как Пушинка зовет: «Пошли, Шао! Вернешься после обеда и успеешь доделать загон!»

Пока я так мучился, Шеу нацелил трубку на верхушку дерева мелии и сильно дунул в нее. Раздался легкий треск, и с верхней ветки упал воробей. Он зацепился за одну из ветвей, расправил крылья, пытаясь найти опору в листве, но соскользнул на нижние ветки и, взъерошив все перья, темные на хвосте и светлые впереди, сделал, опрокинувшись навзничь, круг и, съежившись, камнем упал на землю. Пушинка тут же подскочила к нему. Шеу взял у нее воробья и бросил в мешок.

— Ну что ж, неплохое начало! Значит, мне сегодня везет — берегитесь, цапли! Эй, Шао, пошли!

И я сложил заступ и колья под арековой пальмой и с криком: «Подождите меня!» — в три прыжка был у ворот.

— Приманку и смолу взяли? — спросил я у Шеу.

— Все взял, пошли быстрее...

Мы все трое прибавили шагу и очень скоро уже были за околицей. Утренний ветер был свеж и ласков. На поле тут и там темнели фигурки людей и буйволов: уже пришло время пахоты. На спинах буйволов пританцовывали их непременные спутники — черные дрозды. Пушинка то и дело утыкалась носом в землю и шумно нюхала ее, потом бросалась следом, нагоняя нас. Она слишком много носилась без дела, и Шеу приходилось все время звать ее. Наверное, она решила, что мы отправились на охоту за хомяками.

Дорога к Восточному озеру шла через поле. Но Шеу почему- то повел меня в обход, мимо Малого пруда. Когда я спросил, почему он выбрал дальнюю дорогу, он ответил:

— Встреча с этим типом только неудачу принесет. Век бы его не видел!

Каким типом? Я посмотрел в сторону поля и увидел несколько человек, которые размечали межи. Приглядевшись, я узнал Сунга и его друзей. Мне показалось, что с ними моя сестра Ман.

— Там Сунг,— сказал я Шеу.

— Угу, наш «активист», кто же еще! Не знают, чем заняться, приперлись спозаранку на поле. Небось что-нибудь «сообща решают» или «реорганизуют». Ох и ненавижу я этого «активиста»! У самого молоко на губах не обсохло, а туда же — «я считаю», «я полагаю»... Не стесняется критиковать даже тех, кто ему в отцы годится. Всех считает отсталыми, лодырями, «недостаточно активными». Может, он думает, что меня легко запугать? Задается, потому что его отец председатель кооператива. Больно я боюсь его, этого председателя!

Я думал, Шеу еще что-нибудь добавит, однако он замолчал. Но ведь наш председатель, дядюшка Шой, хороший, это моя мама говорила. Ну, а Сунг, его сын? Он в комитете трудовой молодежи и вожатый нашей дружины.

— Сунг у нас вожатый дружины, — сказал я Шеу. — Вы, наверное, не знаете, он недавно получил несколько почетных грамот в провинции. И даже значок Хо Ши Мина!

Шеу с кислым видом усмехнулся, но потом подмигнул и, махнув рукой в ту сторону, где работали парни, сказал:

— Смотри-ка, как «активист» всех остальных держится! Только со всеми вместе! Ну и ну! Сколько еще грамот отхватит, целую кучу, только держись!

Я посмотрел в ту сторону и увидел только, что парни и девушки склонились над межой. Они как будто что-то измеряли. Только и всего. Я не понял, что хотел сказать Шеу. Вдруг он спросил: