Портрет лива в Старой Риге

* * *

Некоторые обстоятельства биографии имеют прямую связь с творчеством. И потому — небольшое отступление.

Уже говорилось, что Приеде начал писать, работая ученым секретарем Института архитектуры и строительства. Вскоре после первой пьесы на сцену вышла вторая («Пусть осень»), затем третья («Любимая Нормунда»), четвертая («Положительный персонаж») — и литературный путь определился. Обычно в этот момент бросают прежнюю профессию. Приеде, однако, не бросил. В соответствии с какими-то обстоятельствами он переменил только место работы — стал преподавателем архитектурных предметов в сельскохозяйственном техникуме. Литературная жизнь шла своим чередом — вскоре он стал литконсультантом при Союзе писателей, потом начальником сценарного отдела киностудии (по его сценариям снимались фильмы), членом всяческих репертуарных коллегий, затем секретарем Союза кинематографистов и, наконец, первым секретарем Союза писателей Латвии.

Должностей, вплоть до высоких, было немало. Но странной на чей-то взгляд прихотью оставалось одно — как в 1955 году Гунар Приеде начал работу педагога в техникуме, так и не оставлял ее в течение двадцати лет. Неизвестно, на что больше он тратил силы и время — на писание пьес или на то, чтобы принимать экзамены, читать лекции, руководить практикой и дипломным проектированием. Иногда казалось, что театрально-литературные дела занимали его постольку-поскольку. Занятия в техникуме подчинены серьезному расписанию, и никто не будет делать скидок преподавателю, которому, видите ли, вздумалось писать пьесы. Приеде читал своим студентам «Основы градостроительства», предметы, именуемые «Гражданские здания», «Промышленные здания», «Планировка и застройка колхозного села» и т. п.

Чтобы понять, какое место эта работа занимает в его жизни, надо поговорить с ним о его учениках. Заочный строительный техникум похож и на школу, где впервые садятся за парты, и на институт. Сюда приходят не дети, а взрослые люди, они съезжаются со всех концов Латвии. Большинство учащихся — не рижане, и у каждого в учебе свой интерес. Для одних — это серьезное дело, для других — перспектива хорошего заработка, для третьих — не поймешь что. Они садятся за парты, в класс входит педагог, берет мел, подходит к доске и объявляет тему занятий…

В какой-то момент становится известно, что этот педагог — «тот самый Приеде», пьесы которого они видели в местном народном театре или в рижском. Сенсация неизбежна, но она не вносит большой смуты в учебную жизнь; заочники — взрослые люди, кроме того, латышам вообще свойственна сдержанность. Так что «учитель Приеде» (так в Латвии принято обращаться к педагогу) остается для них прежде всего учителем.

В Латвии строят повсюду, в каждом колхозе. Можно представить, какое количество учеников Гунара Приеде работает на территории республики. Ему приходится много ездить. Не надо заботиться о гостинице, надо только пройти, не торопясь, по улице. Обязательно кто-то окликнет: «Учитель Приеде!»

Не о театре, не о пьесах, не о премьерах, но о своих учениках он может говорить без конца. Он умиляется, удивляется, замечает все подробности, радуется и говорит об этом так, как другие говорят о собственной премьере.

Известно, что писатель должен знать жизнь. Перед учителем Приеде в течение двадцати лет проходила жизнь всей Латвии, разных ее поколений и социальных пластов. Эту жизнь не надо было специально «наблюдать». Сказать, что в ней он «черпал материал», — значит употребить избитую фразу, но он действительно черпал и, кажется, не испытал опасений, что этого материала ему не хватит.

Кроме того, педагогическая работа была надежной реальной основой его собственной жизни. Необходимость такой опоры Приеде испытал не однажды. Он не боялся пустоты вокруг себя, отсутствия собственного имени на афише. А этот страх — один из самых пугающих для драматурга. Вынужденные паузы (которые могут обернуться мукой, всякого рода тяжелыми комплексами) естественно заполнялись работой, ежедневным деловым общением с людьми. А в конечном счете — новым внутренним наполнением.

В прибалтийских лесах так собирают смолу. Стволы сосен аккуратно надрезаны уходящими вниз клинышками, а внизу к каждому стволу привязана жестяная воронка. Медленно, по каплям, не мешая росту дерева, туда стекает смола. А из нее делают много полезного.