Мельпомена

Дама, сидевшая с мужичком, расхохоталась, прикрывая рукой свою кривозубую улыбку. Филиппа передернуло от уродливости ее рта. Возвышенный образ девушки резко контрастировал с неровными зубами, которым она решила показать свет. Боже, скорее закрой свою пасть!

– Еще я бы порекомендовал быть аккуратней с абсентом, – продолжил мужчина, – из-за агрессии, которую этот дьявольский напиток вызывает. В прошлый раз, когда мне довелось отведать абсента, а было это в Испании пару месяцев назад – рабочие дела, не уверен, что будет уместно их сейчас припоминать – я с местными морячками сел опустошать бутылку и дело, Вы, дорогой друг, не поверите, дошло-таки до драки! Может это из-за контингента, с которым пришлось застольничать, может из-за напитка – не знаю. Но факт остается фактом: зубы пришлось оставить на той мостовой, чему моя дама была крайне не рада.

– Конечно, не рада! – высокий голос девушки бил по ушам Филиппа. – Кому нужен беззубый кавалер?

А кому нужна кривозубая мадемуазель? Хотел было сказать Филипп, но не стал, так как оставлял зачатки рассудительности.

– Наверняка есть любительницы и таких кавалеров, – отмахнулся мужчина. – Эх, был бы вечер другим, видит Бог, тотчас присоединился бы к Вам, дорогой мсье… Но, увы…

– Что же Вам так мешает? – пробурчал Филипп так, что сам едва слышал свою речь.

– Сегодня мы должны посетить шахматный турнир. Такое событие интересное. Сам, признаться, не игрок, но понаблюдать за светлыми умами всегда рад.

В голове Филиппа открылся ящик Пандоры. Зловещее словосочетание помимо ярких воспоминаний о Мелани породило еще и непонятно откуда взявшуюся злобу к себе и всему окружению. Как же я не смог помочь Мелани? Почему кто-то другой сумел с такой легкостью найти пропуск на этот чертов турнир, а я нет? Ненавижу ублюдка!

– Да, боюсь, нам уже пора, – потащила к выходу мужичка девушка, видя озлобленное лицо Лавуана.

– Впрочем, я согласен, – не заметив никаких существенных изменений в поведении собеседника, сказал мужчина. – Приятно было познакомиться, мсье! Как-нибудь обязательно опрокину с Вами пару бокалов абсента… – унесся голос на улицу.

Чертов шахматный турнир. Чертова пьеса. Все не к месту. Черт меня дернул взяться за любовную историю, в которой я ничего не смыслю… Официант самовольно решил повторить абсент для заметно погрустневшего гостя. Лавуан поначалу не хотел браться за новый бокал, но мысли, роящееся в его голове, не давали спокойно сидеть на месте, потому стакан быстро стал полупустым, а через пару мгновений и пустым вовсе. Алкоголь ударил по голове еще сильнее. Филипп вышел из ресторанчика, оставив кругленькую сумму на столе в качестве оплаты. Француз очень волновался хватит ли оставленных денег на покрытие заказа, ибо не имел ни малейшего понятия сколько напиток стоил.

На улице было людно. Свежий воздух заполнил легкие Лавуана, от чего общее состояние писателя улучшилось. Но мысли о шахматном турнире, о Мелани, о ее новоиспеченном любовнике не могло унести поднявшимся теплым осенним ветром. Филиппа несло на площадь, где проводился турнир. Сейчас он был не в силах противиться зову сердца, так как голос разума был весьма сильно затуманен абсентом. И пусть алкоголь выветривался по ходу продвижения к заветной цели, сил на борьбу со своими чувствами у Лавуана не было.

На удивление многие решили приобщиться к шахматам. В обычные дни шахматные столики, встречающиеся по всему городу, пустовали, дожидаясь потенциальных игроков. Можно было бы подумать, что людям совсем надоело напрягать свой мозг для подобного рода игр, и из этого факта строить целые логические выводы об умственной и нравственной деградации человека, но международный шахматный турнир показал, что рядовому французу такой культурный досуг не чужд, и он вполне рад к нему приобщиться. Или дело просто было в куче интересных иностранцах.

Так как турнир по своим масштабам превосходил все похожие за много и много последних лет, на всех участников попросту не хватило места в небольшом зданьице, на первом этаже которого и проводились обычно шахматные мероприятия, поэтому часть столов были вынесены наружу – благо погода позволяла это сделать – и многие гроссмейстеры занимались своим любимым делом прямо на свежем воздухе. Толпа, правда, всячески мешала концентрации таких шахматистов, на что некоторые из них жаловались. В частности, жалобы были в сторону подпивших зрителей, выкрикивавших свои никому ненужные советы. Филипп засмеялся, узнав, что он далеко не единственный, кто принял на грудь слишком много и пошел срывать большое мероприятие. Единственным отличием Лавуана от пьяных крикливых бродяг было лишь то, что у последних было хотя бы некое подобие плана по уничтожению престижа турнира, себя самого, да и Франции в целом, а вот у Филиппа никакого разумного алгоритма действий в голове не присутствовало, что докучало писателю. Простые выкрики казались ему не более чем детской шалостью, а на что-то большее, что вертелось в голове, например, полноценного поджога, у француза никогда бы не хватило духу. Все время, что он наблюдал за участниками турнира, его глаза настойчиво искали ту самую особу, ради которой, собственно, Филипп на этот турнир и явился. К сожалению, найти Мелани в первые пятнадцать минут пребывания не удалось, потому как народу собралось слишком много, а среди игравших ее не было. Видимо, ее очередь придет позже. Если бы девушка села играть против мужчины, вокруг такого столика непременно бы столпилась толпа, и я легко бы заметил это.

Действительно, Мелани оказалась не за одним из столиков. Лавуан нашел ее в компании кавалера, стоявшей, как и все смертные, и наблюдавшей за ходом нескольких партий. Девушка, на секунду потеряв интерес к матчам коллег, одарила своим взором собравшуюся массу людей. Ее взгляд пронесся по всем рядам, в том числе и по Филиппу, стоявшему неподалеку. Их взгляды пересеклись, но Мелани не стала останавливаться на французе, будто просто игнорируя его существование. От сего факта писатель расстроился и потупился вниз, разглядывая потрескавшуюся брусчатку. Наверное, я так сильно изменился, что она совсем меня не узнала. Эта борода превращает меня в невидимку для всех моих знакомых. Или она все-таки поняла, что это я? Поняла и решила просто игнорировать мое существование, словно меня никогда и не было. Словно я что-то нежелательное в ее жизни.

Лавуан снова поднял свой взгляд. Мелани с особой нежностью ворковала с эфиопом, обнимавшим ее за талию. Она смеялась над какой-то очередной его шуткой, прикрывая свою улыбку ладошкой. Эфиоп был на голову выше нее. Как и говорила Фрида, он действительно был худощав. Но его худоба была скорее интеллигентной, привлекательной, нежели отталкивающей. Прическа у него была короткая, но из-за кучерявых волос казалась куда объемней, чем могла бы быть. Большие темные глаза с большой любовью смотрели на Мелани. От всей этой картины Филиппа воротило.

– Прошу прощения, – Лавуан как мог пытался скрыть, что пьян, обращаясь к рядом стоявшему зрителю, – кто вон там стоит? – Филипп самым наглом образом ткнул указательным пальцем в эфиопа.

– Как можно этого не знать? – вопросительно вылупился на Лавуана толстый мужичок, к которому не был обращен вопрос писателя, но который обладал, по всей видимости, хорошим слухом и недюжинной наглостью. – Это Александр Негаш! Эфиопское дарование, знаете ли.

– И кто его даровал? – Филиппу самому стало стыдно за свой глупый, откровенно издевательский вопрос, но рот как назло не слушался и жил своей жизнью.

– Господь Бог, полагаю, – поморщился собеседник. – Негаш мало того, что у себя на родине чемпионом стал, еще и английский чемпионат осилил. Весь Лондон поражался юному таланту. Теперь, видно, решил покорить и нашу Францию.

– Много кто пытался покорить нашу с Вами Францию, – пробурчал Лавуан.

– На военном поприще, разумеется, нам никто ничего противопоставить не может, – согласился мужчина, – но вот в шахматах, боюсь, Александр всех наших гроссмейстеров на лопатки положит и не вспотеет.

– Да, смотрю француженок он уже на эти самые лопатки укладывает легко, – отметил Филипп, не отводя взгляда от Мелани.

– Это Вы здорово подметили, мсье! – расхохотался собеседник. – Вот точно также он и шахматистов наших победит. Ясным умом и природной расчетливостью!

Все эти дифирамбы, что пели Александру Негашу, порядком злили Филиппа. Сам того не ведая, милого вида мужичок лишь подлил уйму масла в огонь того гнева, что и без того бурлил в Филиппе. Сдерживать агрессию писателю становилось все сложнее. Единственное, что останавливало Лавуана – тактичность, к которой его приучила мать, сдержанность, к которой его приучил отец, и кротость, к которой его приучила жизнь. Филиппа разрывало от желания набить морду самодовольному эфиопу и посмотреть, как он будет валяться на грязной мостовой.

– Ему наверняка еще и лучший отель предоставили, – буркнул писатель.

– Насколько я знаю, – вид у мужичка сразу же сделался до невозможности важный, – ему власти города оплатили комнату вон в том отеле, – палец указывал на большое здание по ту сторону площади. – Мне б так жить, чтоб страна сама оплачивала проживание в таком-то месте! Там же живет тот британский репортер… Как же его… Дэвис! Точно! Ему вот тоже выделили комнатушку. Якобы шахматный турнир для английской газеты обозревать будет. Наверняка у него комната поменьше, чем у Негаша, но все равно место весьма статное, а стало быть приятно, что к твоей персоне проявляют столько внимания.

Филипп, снедаемый гневом, заинтересовался местом пребывания иностранца. Ему стало невыносимо интересно узнать, как живется важному приезжему во Франции, и на что его, большого писателя, так легко променяла Мелани. Площадь Филипп пересек быстро, пусть народу было много, а сам француз то и дело покачивался из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие и периодически врезаясь-таки в прохожих. Двери гостиницы были невероятно аккуратными. Швейцар, зевавший широко открытым ртом, заметив Лавуана, оценил его взглядом. Было видно, что одет был Филипп явно не как постоялец, потому швейцар не спешил открывать ему дверь, как обычно он это делает в отношении остальных гостей. Тем не менее, понимая, что на кону репутация гостиницы, швейцар, с явным недовольством, открыл большие ворота здания.

Холл был просторным и ярким. Здесь к гостям относятся уважительно. Цена в таком отеле наверняка переваливает за мою зарплату в театре. Даже в самые сытные времена я едва ли смог бы себе позволить номер здесь. А шахматист еще как может. Филипп сразу поймал на себе подозрительные взгляды работников заведения. Они видели в нем потенциальную заразу, инородное тело, которому здесь совершенно не место. Казалось, что они готовы напасть на Лавуана, как лейкоциты на вирус.

– Добрый вечер, – довольно четко и ясно поздоровался Лавуан с милой девушкой, сидящей за стойкой.

– И Вам хорошего вечера! – девушка явно была рада любому гостю, в отличие от швейцара, или прекрасно отыгрывала роль радушного гостеприимства. – Чем я могу Вам помочь?