Знать и помнить [Диалог историка с читателем]

Г. И. Левин, ветеран труда, 76 лет, г. Тула. Мы — дети Арбата

Я родился в Москве в 1911 году, и первые мои детские памятные впечатления были — Февральская революция 1917 года, восторженные демонстрации на улицах по случаю свержения самодержавия. А следом — октябрьские события 1917 года. Помню звуки пушечной канонады, которые доносились с Арбатской площади, вблизи нее мы жили. Там много дней шли бои с кадетами, которые не сдавались, засев в своем училище. Пришлось мне раза два видеть совсем близко и Владимира Ильича Ленина. Помню, он с Надеждой Константиновной выходил с какого-то собрания, а я случайно проходил мимо. Запомнилось, как скромно Владимир Ильич был одет: старое зимнее пальто с каракулевым воротником-шалью, с множеством проплешин на воротнике.

После школы поступил в архитектурный институт. И тут случилось со мной почти дословно то, что описано в необыкновенном романе А. Рыбакова «Дети Арбата». Я и жил на Арбате, и все описанные в романе дома и переулки знаю с детства. А персонажи романа — это я и мои товарищи. Да, я действительно дитя Арбата! Я в свои 20 с небольшим лет, как и ребята из этого романа, был арестован и стал свидетелем произвола тех лет, чудовищных, нелепых обвинений, жестоких допросов сотен, а затем в лагере (имел 10 лет!) тысяч таких же, как я, ни в чем не виновных людей. Приведу лишь два момента из многолетних моих испытаний.

1. Зима 1937/38 года. Старинная тюрьма в Туле, построенная еще при Екатерине Второй. В камере, рассчитанной на 20―30 человек, находятся 200, а то и более. Вновь поступающего в нее втискивают, как теперь в часы пик в некоторые вагоны метро. В камере — рабочие, колхозники, городская интеллигенция, много партработников, вплоть до секретарей райкомов. Днем еще можно сидеть, поджав под себя ноги. А ночью лежать можно, только тесно прижавшись друг к другу, всем на одном боку, а перевернуться — лишь всем сразу, по команде старосты камеры. Тюрьма не только не отапливается, хотя на улице мороз 30 градусов, но в открытые за решетками окна из камеры валит такой пар, как из фабричной трубы под давлением. Пища (баланда из гнилой или мороженой капусты) выдается один раз в два — два с половиной дня, то среди ночи, то днем. Даже сварить ее для такого количества заключенных не представлялось возможным.

2. Конец зимы 1938 года. Лагерь в Архангельской области. Ежедневно, а то и по нескольку раз в день на лесные станции железной дороги прибывают эшелоны — этапы с несколькими сотнями заключенных. Многие прямо из Средней Азии. Заключенные с юга — в легкой поношенной одежде, а на улице мороз еще не менее 20 градусов. Наспех в лесу ставятся палатки-бараки с промерзшими деревянными нарами. Большинство прибывающих уже ни к какой работе неспособны (а тем более к лесоповалу). Я тоже нахожусь в одном из бараков, где пораженные цингой и пеллагрой (она и у меня) обречены на близкую смерть. Раз в день по утрам приходит охранник, считает по ногам лежащих почти без движения людей, чтобы принести затем каждому по 150 граммов подобия хлеба (недопеченный суррогат). Чтобы живым получить чуть больше этого хлеба, лежащих тут же мертвых не выдают. Трупы разлагаются, смердят — и лишь тогда их обнаруживают.

Со мной случилось чудо. Моя молодость, видимо, привлекла внимание проверявшего барак санитара, и он направил меня в лагерную больницу (избушка на 20―30 коек при 600―800 заключенных в лагпункте). И я выжил. Далее стал работать почти по специальности (я ведь был взят с 3-го курса архитектурного). Во время войны находился в лагере в Казахстане. Как и многие, подавал заявление начальству, чтобы меня направили на фронт, где смог бы доказать свою невиновность и преданность Родине. Но нас, «политических», не брали. Отправляли лишь уголовников, которые, как рассказывали, разбегались, еще не добравшись до фронта. Потому и их перестали отправлять.

В 1956 году я, как и миллионы других, был реабилитирован. Имею и храню справку о том, что обвинение с меня снято ввиду отсутствия какого-либо преступления.

А преступления Сталина можно перечислять бесконечно. Тут не только ошибки-просчеты перед войной и в начале войны…

18 марта 1987 г.