Москва и мертвичи

Обо всем этом еще было время подумать.

Надо бы проведать мать.

* * *

Ранней весной Агафья приехала ночью на смотровую на Воробьевых горах.

Начинался дождь, было холодно и ветрено, но она все равно вылезла из такси и направилась к перилам. На плече у нее была черная холщовая сумка.

Игнатова долго стояла у парапета, словно пытаясь что-то сказать неспящей столице. Погода была паршивая, но зима уже точно была повержена. У деревьев на склонах появились первые почки, вылезла из-под снега пожухлая трава, пахло обновлением природы и обещанием новой жизни. Нигде не было ни одного орлика, лишь обычные московские голуби, вороны и воробьи. Весна пришла.

Агафья расплакалась. Она перегнулась через перила и закричала в пустоту:

– Во мне нет зла! Нет зла, мама! Нет зла!

Почти никто не услышал ее крик. Москва была безучастна, а на смотровой было пусто, лишь продавец в палатке с хот-догами поежился от доносящихся воплей.

Продолжая рыдать, она залезла в сумку и достала дрожащими руками урну. Она была легкой, но сейчас весила, словно тонну. Агафья аккуратно сняла крышку и стала вытряхивать ее содержимое над перилами.

Ветер подхватывал пепел и нес его над столицей – мимо фуникулера и горнолыжного спуска к Москве-реке, к «Лужникам» с величественной подсвеченной ареной, к Хамовникам с элитной недвижимостью, к светящимся небоскребам Сити, огням Третьего кольца и спящим павильонам «Мосфильма». На лице было мокро, падало с неба, текло из глаз, а ветер дул все сильнее, уже сбивал ее с ног и уносил частички Димы все дальше и дальше, в бесконечные районы этого муравейника, населенного людьми и нелюдью.

Скоро урна опустела. Дима растворялся в Москве и сам становился городом, который так любил.

* * *

Из глубин ночи дорогу на столицу разглядывали многие тысячи пар глаз.

В лесах, реках и болотах под Подольском и Кубинкой, Красногорском и Королевым, Балашихой и Долгопрудным собирались они, намерившиеся взять реванш и вернуть себе власть над столицей, а с ней и страной. Иные из них ждали этого часа двести лет. Часа отомстить за годы изгнания, существования под угрозой уничтожения, годы голода, пряток от преследователей и подавленной воли.

Собранные под неизвестными знаменами, никогда раньше не стояли в одном строю калужские водяные и ярославские лешие, курские мавки и воронежские полудницы, волгоградские лихие сестры и саратовские волколаки, среди них и Алексей Хунд, владимирские банники и суздальские кикиморы, тамбовские ночницы и кировские жердяи, примкнувшие к ним московские черные ведьмы, в их рядах Раиса, и тверские козлы.

Среди них было и еще две пары глаз. Сгустившаяся тьма вокруг одних еле слышно шипела и клубилась красными всполохами от ярости. Другие глаза, бледно-серые, очень старые и уставшие, казалось, смотрели почти равнодушно. Третьих, похожих на крысячьи, не было, они ждали в столице.

Все эти глаза смотрели туда, в сторону огромного города, в который их первые группы уже входили и встречали слабое сопротивление от сражающегося на несколько фронтов министерства. Была пасмурная весна, прохожих и автомобилей на улицах почти не наблюдалось, то тут, то там разгоралось пламя пожаров, высоко взлетали клубы черного дыма, и в воздухе чувствовалась гарь. Орлики хищно кружили над городом в поисках добычи, а в подвалах толпы мертвичей раздирали вопивших горожан на куски.

Тот, что с уставшими глазами, наконец махнул рукой, и все огромное собравшееся войско двинулось в сторону Москвы.

Второй акт начался.