Король-паук

Голландские торговцы теперь оказались совсем в другом положении. Они всё ещё хотели мира, но были достаточно проницательны, чтобы понять, что восстания в их провинциях утихнут. Они предложили Людовику заключить договор о дружбе и торговле накануне Рождества. Они предлагали многое, но только не свою независимость и не Рейн. Устав от бесконечных проволочек, Людовик подписал соглашение. Голландцы стали союзниками Франции, а для выполнения планов Людовика требовалось два противника, которых можно было бы заставить сражаться между собой. Раньше он подвёл бы всё под эту схему, теперь же удар подкосил его силы. Людовик жил в постоянном страхе смерти.

Голландские послы застали его в тёплой комнате, сидящим перед жарким камином. Он был настолько бледен, что его практически не было видно в глубине мехов. Он с трудом подписал соглашение. Он знал, что не может дольше скрывать то, что ослабевает день ото дня. Шарлотта оказалась не права. Он терял силы.

По соглашению ему доставались Пикардия, Артуа, Франш-Конте, герцогство и графство Бургундское. Целая Империя. Но бургундские провинции вдоль Рейна и сама великая река были потеряны для него. Он знал это. Но его сын... он мог только надеяться.

Когда пришло время поклясться на Библии в том, что он будет соблюдать соглашение, он обнаружил, что не может поднять руку. Она слишком ослабла, когда Людовик писал своё имя.

— Я коснусь Писания левой рукой, господа. Прошу меня извинить. Моя правая рука немного затекла, — сказал он.

А затем, вспомнив, что клятва, подтверждённая прикосновением левой руки, может быть в любой день нарушена, сделал нечеловеческое усилие и, скрипя зубами, попытался поднять пуку, но не смог.

Наконец, ему удалось поднять правый локоть на уровень книги. Он поклялся сдержать своё слово.

Сознание приближающейся немощи лишило его последних сил. Он писал Фердинанду, королю неаполитанскому, напоминая ему о своих старых претензиях на неаполитанский трон, основой к которым послужил завет его дяди Рене Провансского. Но не по своей воле он предъявляет эти требования. Ему нужен калабрийский пустынник, имя которого знают все. Ему нужны молитвы Франциска Паольского.

Франциск был монахом ордена францисканцев, известных как минориты, «меньшие». Неудовлетворённый тем, что их устав не был достаточно суров, Франциск основал свой собственный орден, минимов, или «последних». В его уставе указано, что начальники религиозных братств не могут носить звания аббатов, приоров, стражей, ректоров, но могут именоваться критиками. Монахи по его уставу должны постоянно воздерживаться не только от поедания мяса, но и яиц, молока, масла и сыра.

— Они, наверное, живут дольше, — одобрил Людовик. И он надеялся, что тоже проживёт дольше. Ему был знаком страх смерти, поскольку каждый приступ, который с ним случался, уже был похож на смерть. Но даже сильнее, чем страх перед смертью, был страх перед тем, что может случиться с Францией, если он умрёт, пока дофин ещё так молод.

Вскоре приехал Франциск Паольский, — он бы приехал с такой же готовностью к любому, даже к слуге, если бы слуге была так же нужна молитва, как королю. Несмотря на титул наихристианнейший, как было заметно, король не был самым истинным христианином в мире. Никто не отрицал, что он заложил новые камни в устройство государства и что все народы стремились подражать ему. Но ему были известны многие способы, даже самые крайние, чтобы осуществлять свои замыслы. Его понимание общей нравственности не имело ничего общего с его пониманием индивидуальной морали. Отдельный француз мог согрешить, Франция же — никогда.

Франциск Паольский отправился в путь сразу же по получении приглашения, но он не мог бы прибыть к Людовику быстрее, чем ветер, надувавший его паруса, или чем мул, на котором он ехал от Монтпелье до Плесси. Королю было трудно ждать. Время тянулось неимоверно долго. Он вспомнил о песочных часах, которые могли засориться. Он приказал извлечь песок, промыть и высушить его в печи. Но даже от этого время не стало бежать быстрее.

Боясь смерти и гневаясь на то, что ни Франциск, ни Оливье, ни его изумруд, ни доктора, ни святые, никто ничего не делает, чтобы спасти его, он придумал план своего собственного спасения. Он вспомнил свою коронацию и святое мирро, которое нужно было для этого обряда. Он продолжал верить, что голубь принёс его с небес. Это же было возможно!

Он отправил гонца в Париж с требованием предоставить ему священный сосуд. Он собирался помазаться сам, с головы до пят.

В ужасе обитатели Нотр-Дама спрятали драгоценную реликвию. Гонец, знающий, что его казнят, если он вернётся без сосуда, исчез.

Прибыл Франциск Паольский. Король бросился ему в ноги, но продолжал говорить требовательно:

— Ты должен был поторопиться. Я же мог умереть. — Он изложил свой план помазаться самому. — Но теперь это сделаешь ты! — и посетовал на то, что хранители священного сосуда не исполнили его просьбы.

Он приказал Франциску использовать своё положение и поставить их на место. Франциск Паольский сказал:

— Для начала позвольте мне объяснить вам, что вы не сможете силой обрести милость Господа.

«Чёрт возьми, — подумал Людовик, — какой же это наивный мечтатель!»

Франциск Паольский чувствовал себя в королевской часовне так уверенно, как в собственном доме. Король предполагал также, что самый суровый пустынник в мире будет назначать ему многочисленные обеты и истязания. Но Франциск разговаривал с ним как с ребёнком, так же запросто, как брат Жан. Короля удивляло и то, что его не расспрашивали о жизни, ведь он было приготовился к объяснениям и оправданиям каждого своего шага. Великий человек не спрашивал его.

— Ты сам задаёшь себе вопросы, Людовик. Отвечай на них перед Богом честно.

— Я всегда мечтал о таком рассудительном собеседнике, как вы, ваше преподобие.

— Идём со мной, — он подвёл короля к алтарю и указал на распятие.

— Ты просишь меня быть твоим собеседником, Людовик? У тебя уже есть великий собеседник.

Но Франциск не приносил мира в душу короля. Король рассказал, что боится смерти, а тот отвечал:

— Ты не боялся появиться на свет, а ведь смерть — это только второе рождение. Не надо бояться.

Но Людовику всё же было не по себе. Хотя всё же приятно было найти друга, который ел ещё меньше, чем он сам, спал ещё меньше, и который, несмотря на отсутствие особой галантности в обращении с Всевышним, метил прямо в святые. Людовик часто направлялся в молельню в бессонные ночные часы, и видел, что Франциск уже молится там. Король знал, что Франциск Паольский не спит, потому что видел его открытые глаза. Всё будет хорошо! Он не ленится! Уж если молитвам вообще суждено дойти до Господа, его молитвы уж точно дойдут! Людовик Французский будет жив!

В апреле 1483 года шпион доставил ему свежие вести: умер Эдуард Английский.

— Как же он умер?

— За столом, ваше величество.

Король рассмеялся.

— Я знал, что так и будет, я знал это! А что он ел в тот момент?

— Паштет из шпрот.

Король снова засмеялся.

— Рыба! Дешёвая рыба! Это — всё, что он мог себе позволить. Я ведь прекратил платить ему пенсию ещё год назад!

Он намеревался подорвать авторитет английского короля, которого считал слишком могущественным. Смерть его пришла неожиданно, но являлась благоприятной для Франции, поскольку сыновья Эдуарда были ещё слишком малы, чтобы управлять страной. Теперь в Британии наступит период регентства.

— Я всё-таки расправился с этим самым великим из обжор! Замечательные известия!

Но вскоре положение изменилось. Оба британских принца были убиты в Тауэре, и Ричард III занял английский трон.

— Это страшно. Человек с иссохшей рукой. Я ненавижу убийц королевских сыновей.

Настроение Людовика совсем упало. Ведь убитый принц Уэльский был точно такого же возраста, как дофин.

— Бедные беспомощные мальчики... — Но всё же новости эти были благоприятными для Франции. Узурпатор обычно не в ладу с подданными. Возможно, опять вспыхнет война Роз.

Оливье следил за его здоровьем, Франциск молился за него. Король окружил себя святыми реликвиями, но всё же ему становилось хуже. Внезапно он заметил, что королевская семья съезжается в Плесси без его призыва. Прибыли дочери, Анна и Жанна, с мужьями. Королева и дофин сновали из комнаты в комнату, и вовсе не нуждаясь в приглашении.

— Я всех вас проведу, мне всё же станет лучше, — ворчал он раздражённо. — Оливье, не хочешь ли ты стать герцогом? Вдохни в меня силу! Вылечи меня! Я бы не хотел, чтобы во Франции настало регентство, как и в Англии.

Но желудок короля уже не выдерживал лекарств. Оливье давал королю сахарные таблетки и слабые настои безвредных трав, которые были очень горьки. Людовик считал, что лекарства бесполезны, если они сладкие. Лекарь подменил чашу из сурьмы свинцовой. Король даже не заметил разницы — зрение его также слабело.

Он цеплялся за жизнь, но готовился к смерти, поскольку всегда старался защитить себя со всех сторон. Он подготовил страну к регентству, всё проверив и взвесив, всё предвидев.

— Главным условием, — диктовал он Филиппу де Комину, — будет то, что моя дочь Анна усыновит дофина, — и добавил своему великому канцлеру, — все женщины глупы, Филипп, но Анна наименее глупая из всех них. Прислушайся к этому!

Он приказал подготовить эскизы его надгробия. Стараясь угодить ему, художники изображали его на портрете в короне, в латах, безразличным, словно предводителя крестоносцев.

— Глупцы! — прорычал он, сбрасывая наброски с постели левой рукой. — Как будто никто достаточно меня не знает! Изобразите меня на коленях в простой накидке. Голова — склонена в молитве. И изобразите также мою собаку. Пусть Пегас будет рядом со мной.

Одна из собак, выписанных из Англии, когда он впервые пытался скрыть свою болезнь, была гончей, слегка напоминавшей Пегаса, убитого снежным барсом в Альпах. Плохо видевшему королю, окутанному старыми воспоминаниями, сходство казалось полным. Он назвал гончую Пегасом, и этой собаке было позволено спать прямо у камина в его комнате.

Никто и не заметил, что собаки никогда ранее не изображались на могильных памятниках королей. Всё правление Людовика состояло целиком из нововведений. Тщательно художники нарисовали собаку на эскизе надгробия. И он одобрил его.

— Теперь воплотите это в камне. Чёрт возьми, я не хочу чтобы что-то менялось после того, как я умру. Никаких изменений ни в чём! Не хитрите. Показывайте мне завершённый документ об оплате трём, нет, шести скульпторам каждый день! Покажите мне памятник, когда будет готов. И оставьте меня довольным.

Молотки стучали, мрамор крошился. Это происходило ещё в середине августа.

Но они не смогли вывести Людовика на улицу, чтобы показать ему памятник. В ночь на воскресенье, 29 августа 1483 года, он сказал Шарлотте:

— Дорогая, не идёт ли сейчас дождь?

— Нет, Людовик.

— Даю руку на отсечение, что идёт. Выгляни и посмотри...

Королева подошла к окну.

— Нет, мой король, дождя нет.