Старший брат царя. Книги 3 и 4

После гибели любимого сына и наследника государь в тёмной одежде всенародно стенал и плакал, часами стоял на коленях в храме и бил земные поклоны. Говорили, что он ночами не ложился в постель, а имел своё ложе на жёсткой подстилке прямо перед киотом.

Однако ж за седмицу до конца ноября государь появился в приказных палатах, принимал послов и вдруг хватился: почему не видно боярина Бориса Годунова?! Тогда самым услужливым оказался рядом тесть его, Фёдор Нагих. Этот подсказал, что Борис обиделся на побои. Давно поправился, мол, а сердится и не появляется. Слова сказаны вовремя — государь искал, на ком бы отыграться.

На всякий случай захватив палача, Иван со свитой через полчаса был во дворе Годунова. И тут полное разочарование: перед государем предстал не Борис, а высохший намёк на Бориса, поддерживаемый с двух сторон слугами. Царь решил взыскать с лекаря, но тут Борис слабым голосом взмолился не трогать старца, он, де, только прибыл, и только благодаря его заботам и лечению он, Борис жив остался.

По повелению государя одноглазый лекарь показал заволоки на ранах Годунова. Иван расспрашивал лекаря и особенно заинтересовался заволоками и их болезненным лечением. Потом позвал ката, а Одноглазу приказал ещё раз показать раны на теле Бориса, и спросил:

— Зришь?

— Зрю, государь, — ответил с поклоном кат.

— Теперь ступай вон в ту светлицу да прихвати Федьку Нагих и сотвори на нём такие же дырки.

Рукой повёл, стражники подхватили боярина Фёдора и вместе с катом исчезли. Государь обратился к Одноглазу:

— Ты ж сотвори ему такие же заволоки. Аз приду посмотреть, как Федька притворяться больным станет! — Государь весело улыбнулся.

Клим попытался было возразить, но где там! Придворные не захотели видеть гнев государя и без шума выпроводили Клима.

Не меньше часа Иван беседовал с Борисом. Часто беседа прерывалась, когда из соседних покоев неслись дикие вопли. Борис бледнел ещё больше, а Иван подмигивал со словами: «Не нравится, видать!» И не ясно было, к кому сие относится: то ли к Борису, то ли к Фёдору.

Перед застольем государь пошёл проверить, как выполнено его приказание. В светлице слуги вытирали кровь со скамьи, пола и со стены — бился, несчастный! Другие слуги уносили испачканные ковры. Кат в сторонке смывал кровь с лица и рук — помощники оказались никудышными! Клим приводил в себя обмершего боярина, у которого на груди были точно повторены раны Годунова. В них набухали кровью тряпицы заволоки.

Иван тронул посохом боярина Фёдора и, хмыкнув, произнёс:

— Видать, притворствует Федька! — Повернулся и пошёл в трапезную, свита за ним: никто не посочувствовал наказанному.

После нескольких кубков вина Иван вспомнил о лекаре; к тому времени он отпустил Бориса, того унесли из трапезной. Клима привели и поставили перед грозными очами государя, против его стола. Никто, конечно, не предвидел развязки. По тому, как он пожаловал своего тестя, хорошего не ожидали. Да и сам государь не знал, зачем позвал этого одноглазого старца. Он остановил на нём тяжёлый взгляд исподлобья. Клим был готов к самому худшему, он напрягся и выдержал взгляд, хотя и знал, что Иван этого не любит. Тот заговорил, отчеканивая слова:

— Мне тут сказали, что ты вовсе не лекарь, а знаменитый славный гуляй-воевода Одноглаз князя-воеводы Хворостинина. — Клим отвесил низкий поклон. Взгляд Ивана посветлел: — Кубок вина воеводе!

Слуги будто ждали такого приказа! Клим принял кубок, поклонился Ивану и общий поклон сановникам. Кубок выпил единым духом, что понравилось захмелевшему государю, морщинки строгости разгладились, что последнее время редко случалось. Он изволил улыбнуться:

— А лекаришь ты понарошку?

— Прости, государь, не понарошку. Как меня, воя войска твоего, обезобразили татары, я себя вылечил и многих пользовал, и Анику Строганова. Он меня обласкал, как земляка. Потом своим воеводой сделал с твоего согласия, и сын Аники Яков послал меня ко князю Хворостинину. — Клим ещё раз отвесил поклон и слегка расставил ноги, чтоб не качаться — вино было отменно крепкое.

Иван заинтересовался и продолжал допрос, внимательно всматриваясь в Клима:

— Слушай, Одноглаз, где мы тебя видели?.. Видели! Где?

В голосе Ивана ни с того, ни с сего появилась угроза — государь терпеть не мог что-либо забывать! Это поняли многие застольники и вскочили, хватаясь за сабли: как раз было время поразвлечься, показать своё усердие государю. Клим поклонился на этот раз ниже прежнего и разрядил обстановку:

— Великой памятью Господь наградил тебя, государь! Без малого тридцать лет тому, как посекли меня татары. Возвращался аз из полона с купцами. И вот на Яузе-реке напали на нас разбойники. Раздели, разули, в чём мать родила пустили... — Вот тут захмелевший Клим заметил, что Иван вслушивается не столько в слова, сколько в тон рассказчика. Сразу протрезвел — нашёл место соловьём заливаться! И скучным голосом закончил: — А твои стрельцы отбили добро у разбойников. Среди стрельцов и ты, государь, был. Меня беседой удостоил и золотой дукат подарил.

— Да-а! Давненько то было... А ты и лечишь, и воюешь. Хвала Одноглазу! Поднимем кубки! — Ещё один кубок опорожнил Клим. А государь ещё помнил об нем: — Поместье тебе дали, Одноглаз?

— Много благодарен тебе, государь! Дали.

— Ладно! Тебя как? Климом, а по отцу?.. Дьяк, запиши: отныне воеводу-лекаря Одноглаза именовать Климом Акимовичем! А Строгановым отпиши, чтоб ещё земли прирезали...

...Не за каждого воеводу государь кубок поднимал, а тут — не единожды! На почётное место приказал посадить... Клим в тот день много вина выпил, но не захмелел: уж очень это застолье с восхвалением напоминало такое же застолье в Коломне тридцатилетней давности, где вот так же славили стрелецкого десятника Юршу Монастырского, а полгода спустя государь самолично пытать изволил десятника! Не приведи Бог повторения!

Хоть и неразговорчив Борис Годунов, но во время лечения Клим многое узнал: и о ссорах государя с наследником, и о заговорах. В одном из них был замешан злой волхв немец Бомелей — его сожгли на костре! Недаром боялся — не ждал он хорошего конца своей жизни. Никто не заступился за него, ни Годунов, ни царевич, хотя числился поклонником наследника. Кстати, это и ускорило его гибель. Многое другое узнал Клим из придворной жизни, о чём никогда не догадался бы. Не раз видел он смех выздоравливающего Бориса Фёдоровича: очень весёлый, сотрясающий всё тело, но совершенно беззвучный.

Однако самое сильное впечатление произвело поведение государя: внешне — старался всем показать, что убивается, а на деле, внутренне — не очень жалел о потере сына. Такие наблюдения угнетали Клима. Он всё больше и больше склонялся к мысли, что Иван вовсе не Божий помазанник, а... Не мог он быть и карающей десницей Всевышнего, потому что не столько карал, сколько издевался над невинными; за свою жизнь Клим насмотрелся на несправедливости Ивана и приближённых его. Задумываясь глубже, он ещё понял, что боярин Годунов, как бы между прочим, зачастую вспоминает безумствования государя. Нетрудно было понять: Борис подталкивал к мысли, что в деятельности Ивана отсутствует божественное предопределение! Правда, оставалось неясным, какие виды мог иметь боярин на лекаря Одноглаза?

На третьей седмице лечения Годунова из Владимира прибыл Левко и поведал, что Неждан почил в Бозе. Хозяин всё последнее время чувствовал себя бодрым, начал в хозяйские дела вникать. Ждал Клима, чтоб отблагодарить его за излечение. А тут на Спиридона-чудотворца (12 декабря) шёл по двору, споткнулся и упал. Подбежали, а он уже мёртв.

...На обратном пути в Соль Вычегодскую Клим заехал во Владимир, помолился на могиле Неждана — и грешника, и много хорошего сделавшего для окружающих, особенно для Клима! И немало для сирых Отчизны!

...1581 год знаменит для Строгановых началом похода Ермака. Сбор в поход происходил без Клима, тот в это время лекарил во Владимире и в Москве.

...Начало 1582 года ознаменовалось ослаблением военного напряжения — мир с Речью Посполитой стал первым вестником окончания бесславной четвертьвековой войны в Ливонии.

В октябре того же года родился царевич Дмитрий. Первый и последний сыновья Ивана — Дмитрии, и оба царевича несчастные.

...В 1583 году ещё одно перемирие, на этот раз со шведами. Казалось, мирное небо вставало над Россией. И единственное тёмное облачко: ходил слух, что государь Иоанн Васильевич тяжело болен...

Накануне Успения (Успение — 15 августа) в Соль Вычегодскую прибыл гонец от боярина Годунова. Привёз два письма — Якову Аникиевичу Строганову и Климу Акимовичу Одноглазу. В письме Строганову Годунов сообщал, что открыл училище воев-десятников и просит на полгода прислать лучших наставников стрельбы и сабельного боя. Клима же просил пожаловать к нему гостем на всю зиму. Мария Григорьевна и он сам, мол, хотят послушать добрых советов целителя. Годунов также просил привезти в училище сына и внука Клима — воев подрастающих. Оказывается, и такое было известно боярину!

Прочёл Фокей письма и определил:

— П-подвох это! Под тебя, отец, я-яму к-копают! Хотят собрать всех и...

Клим решительно возразил:

— Погоди, Фокей! Какой смысл Годунову под меня яму копать? Да и ссориться с Яковом ему не с руки... Нет, тут другое...

— Чего другое?.. К-как хочешь, а одного н-не пущу! Сам поеду.

Яков принял письмо как приказ. Уже через седмицу был готов обоз соли для продажи, а выручку Яков собирался пожертвовать на благое начинание боярина Годунова. С обозом также отправлялось два десятка подвод с припасами и кормом — в Москве было всё куда дороже!

Клим с Саввой Медведем — наставником — ехали с обозом. А Фокей, пять других наставников и два десятка воев, десятниками которых были Юрий Климов и Юрша Фокеев, выезжали из Соли Вычегодской на десять дней позже с тем, чтобы нагнать обоз под Москвой — в Сергиевом Посаде, а повезёт, так и раньше. В пути по очереди старшими будут десятники, а наставники станут смотреть со стороны, оттуда, говорят, виднее! Фокей поход использовал как дополнительную учёбу — спешное движение воев: на весь путь всё необходимое везли с собой.

Осторожности ради в Москве разделились: обоз направился на строгановское подворье, с ним Фокей и наставники. Возчиками и страже было приказано держать язык за зубами — кто ехал с обозом. Десятники с боями, не доезжая до Москвы, повернули на строгановский выпас, что в верховьях Яузы. Клим с Саввой остановился у друзей Саввы.

Недолго отдохнув, Клим отправился на двор Годунова. Дворецкий встретил его почтительно и сообщил, что боярин теперь находится в Кремлёвском дворце с царевичем Фёдором Иоанновичем. Что он, дворецкий, не ожидал приезда воеводы и сей час даст знать боярину. А пока воевода пусть обедает и отдыхает, он укажет ему комнату.

Дворецкий почему-то лукавил: он уже несколько дней ожидал лекаря. И как только привратник сообщил о появлении Одноглаза, гонец помчался к Борису.

Надо полагать, что нужда в Климе как лекаре миновала. Годунов не показывался около месяца. За это время Клим, Фокей, наставники и молодые десятники посетили и обстоятельно познакомились с училищем или, как его здесь называли, — с учебным полем в Сокольниках. Беседовали с начальными людьми «поля», с воями. Никто, конечно, Климу не говорил, но тот понял, что тут обучают воев, готовых положить живот за боярина Бориса Фёдоровича.