Второго Рима день последний

Я склонился над псом. Тот пытался лизнуть мою руку. Потом голова его упала.

– Зачем ты, несмотря на запрет, пошёл за мной?– прошептал я. – Ведь это не ты спас меня, а мой ангел.

Он был всего лишь жёлтым псом, дворнягой. Пришёл ко мне с вольной воли. Заплатил за это жизнью.

Заблестел огонь в одном из окон дворца. Послышался шум отодвигаемого засова. Я побежал, но ослеплённый слезами, наткнулся на стену и разбил лицо. Вытер кровь и на ощупь направился в сторону Ипподрома. Мой левый бок был влажным от крови. Между мчащимися по небу тучами изредка проглядывали отдельные звёзды. Постепенно глаза привыкли к темноте. В голове шумело от удара о стену, и билась одна только мысль: «Это не Константин, это Франц! Это не Константин, это Франц!».

Может, они действительно посчитали меня настолько опасным, что предпочли тайно убить, а не заточить в Мраморную Башню? Это Франц сделал мне предупреждение перед домом Нотараса.

Но я отбросил бессмысленные предположения, когда обогнул дугу Ипподрома и оказался на вершине холма. Мимо огромного чёрного купола храма Мудрости Божьей я сошёл вниз к порту, зажимая рану рукой и ощущая слабость в ногах. В висках стучало. Её нет! Её нет!

Анна Нотарас уехала. Она сделала выбор. Послушная дочь своего отца. Что я от неё ожидал? Без весточки. Без прощания.

Мой слуга Мануэль не спал, ждал меня и поддерживал огонь в моей комнате. Он не удивился, увидев моё разбитое лицо и кровь на одежде. В мгновение ока принёс чистую воду, бинт и мазь для раны. Помог мне снять одежду и промыть рану. Она тянулась от лопатки вниз по левому боку, жгла и сильно болела, но это жжение ослабляло боль моей души.

Я дал слуге фельдшерскую иглу с шёлковой ниткой и показал как зашивать рану. Попросил его также промыть её крепким вином и приложить к ней плесень с паутиной, чтобы предотвратить горячку. И только после того как он меня перевязал и помог лечь в постель, я начал дрожать. Дрожал так, что тряслась кровать.

– Худой жёлтый пёсик, кем ты был?

Потом я просто лежал. А значит, я снова один. Я никого не молил о милости. Анна Нотарас сделала свой выбор. Кто я такой, чтобы осуждать её? Но в день моей смерти я усну в гиацинтовом запахе твоего лица. Этому помешать ты не сможешь.

23 февраля 1453.

Во время ночного шторма из порта сбежало много судов: большое судно венецианина Пьера Давенцо и шесть критских судов с грузом. Значит, не помогли клятвы, целования креста, угрозы штрафов. Капитаны спасли тысячу двести ящиков с содой, медью, воском, маслами и кореньями для Венеции и критских судовладельцев.

Кроме того, они спасли сотни богатых беженцев, которые заплатили столько, сколько от них потребовали. Говорят, этот побег уже много дней был в порту общественной тайной. Турки в Галлиполи ни разу не выстрелили в эти суда и не атаковали их военными галерами. Значит, и это было оговорено заранее через нейтральных агентов из Пера. Впрочем, зачем султану эти несколько ящиков меди и кореньев, если таким образом он может уменьшить количество судов, находящихся в распоряжении кесаря и ослабить оборону порта?

А значит, мегадукс, командующий флотом, знал о побеге и сам на этих судах отправил дочь в безопасное место. Но ведь и дамы из семьи кесаря тоже покинули город. И никто не знает когда.

От оставшихся кораблей кесарь потребовал новой присяги и новых обещаний не выходить из порта без его разрешения. Что он ещё может сделать? Но венециане отказались выгружать свой ценный груз. А это был единственный способ удержать их в порту.

1 марта 1453.

Я не выходил из дома и меня пришёл навестить сам Джустиниани. Мои раны ещё меня беспокоят, лицо горит, будто опалено пламенем. Я ощущаю жар.

Когда Джустиниани сходил со своего огромного коня, вокруг него уже собралась толпа. Греки восхищаются им, хотя он и латинянин. Мальчишки с уважением трогали вожжи и удила скакуна. Кесарь подарил Джустиниани окованное золотом седло и парадный чепрак, украшенный драгоценными камнями. Его визит был для меня высокой честью.

Мы долго разговаривали. Я не стал скрывать от него свою философию, мысли мастера и моего учителя Кусана, что справедливость и несправедливость, правда и ложь, добро и зло существуют только совместно. В мире всё относительно и всё сравнивается в вечности. Но он ничего не понял.

Когда он вошёл в комнату и увидел мой разбитый лоб и поцарапанный нос, то в восхищении прищёлкнул языком и покачал головой.

– Всего лишь драка в таверне,– поспешил я.

– Ну и как, победил?

– Перешёл к обороне, а потом и вовсе вышел из боя.

– Если это правда, то избежишь наказания за хулиганство,– сказал он. – Хотя, пока ещё никто не жаловался, что ты в пьяном виде нарушал общественный порядок. Покажи рану.

Он приказал Мануэлю развязать повязку и бесцеремонно ткнул огромным указательным пальцем в опухшие края раны.

– Удар в спину. На волос от смерти. Нет, это никакая ни драка в таверне, хотя твоё лицо и свидетельствует о чём-то похожем.

– У меня не слишком много приятелей в этом городе,– признался я.

– Тогда ты должен ходить в кольчуге. Лёгкая кольчуга сломает остриё меча и не позволит даже самому тонкому стилету проникнуть слишком глубоко.

– Мне этого не требуется. Я твёрдый, если только сохраняю самообладание.

Он заинтересовался:

– Что значит твёрдый? У тебя есть какой-то талисман? Может, ты заколдован? Или носишь в кармане вербену? Впрочем, все способы хороши, если в них веришь.

На столике при кровати лежала длинная серебряная игла.

– Смотри,– произнёс я и стал вполголоса проговаривать одно из заклятий арабских дервишей. Потом взял иглу и быстро проткнул ею мышцу руки, так что остриё иглы вышло с другой стороны. Кровь не появилась.

Он снова покачал головой.

– Почему же тогда рана твоя воспалилась?– спросил он с сомнением. – Почему не лечится она сама по себе и не затягивается, если ты такой твёрдый?

– Разволновался, забылся,– ответил я. – Будь уверен, рана заживёт. Послезавтра буду снова годен к службе.

2 марта 1453.

Солнце пригревает. На перекрёстках улиц и в садах жгут прошлогодние листья. Светло-зеленые побеги выстрелили из щелей в пожелтевшем мраморе. Водостоки Акрополя раскрашены лепестками весеннего разноцветья. В порту гомон до поздней ночи. В вечерней тишине до моего дома долетает музыка. Никогда я не видел таких великолепных закатов солнца, как в эти вечера: купола пылают, а портовая бухта между холмами и взгорьями лежит чёрная как чернила. На другой её стороне ярким пурпурным светом горят стены и башни Пера, отражаясь в чёрной воде.

Сегодня, когда я с горькой тоской в сердце сидел, наблюдая закат солнца, ко мне подошёл мой слуга Мануэль и вдруг заговорил красиво.

– Господин, весна пришла, а турки ещё не появились. Неразумные птицы гоняются друг за дружкой и в страсти хлопают крыльями. Воркование голубей мешает людям спать по ночам. Ослы в конюшне патриарха орут так истошно, что даже люди сходят с ума. Господин, человеку плохо одному.

– Что такое?– воскликнул я удивлённо. – Уж не собираешься ли ты жениться, невзирая на свою седую бороду? Или хочешь выпросить у меня денег на приданое для дочери одной из своих многочисленных кузин?

– Господин, я думаю только о твоём благополучии,– ответил он обиженно. – Я знаю тебя и мне известно о твоём высоком происхождении. Я понимаю, что тебе позволительно делать, а чего нет. Но весна может даже у очень знатного человека разбудить волнение в крови, и в этом нет разницы между кесарем и убогим пастухом. Я совсем не хочу, чтобы ты возвращался домой в окровавленной одежде, еле держась на ногах, так что у меня чуть не случился сердечный приступ от страха и огорчения. Поверь мне, в этом городе опасность таится в тёмных проёмах ворот и в окружённых стенами дворцах.

Он потирал ладони, избегая моего взгляда, колебался и раздумывал, как бы ему лучше сказать.

– Но всё можно устроить,– наконец произнёс он многозначительно. – Ты удручён и неспокойно спишь по ночам. Об этом болит моё сердце. Конечно, я не такой человек, чтобы хитростью выведывать твои дела. Я знаю своё место. Но трудно не заметить, что уже давно к нам не заходит тот милый гость, при виде которого лицо твоё пламенело от радости. И вот теперь ты пришёл домой в крови с головы до пят, из чего можно сделать вывод, что всё обнаружилось, и ты страдаешь от вынужденной разлуки. Но время лечит все раны. А ещё для каждой из них существует лечебный бальзам. Даже для раны сердечной.

– Замолчи,– сказал я. – Если бы этот закат не сделал меня больным от тоски, я бы уже давно дал тебе по губам, Мануэль.

– Не пойми меня превратно, мой господин,– поспешно произнёс он. – Но мужчине в твои годы нужна женщина, если только он не монах или каким-либо иным способом не посвятил себя божественным размышлениям. Это закон природы. Почему бы тебе не жить полной жизнью то недолгое время, что нам ещё осталось? У меня есть к тебе предложение, даже два, если ты не поймёшь меня неверно.

На всякий случай он отодвинулся, сделался как бы ещё меньше, чем был всегда, и продолжал.

– Дочь моей кузины, молодая вдова в расцвете лет, в результате несчастного случая потеряла мужа почти сразу после свадьбы, так что осталась практически нетронутой. Она видела тебя в городе, когда ты проезжал мимо верхом, и отчаянно влюбилась. Она постоянно донимает меня просьбами привести её в твой дом и познакомить с тобой. Это порядочная и хорошо сложенная девушка. Ты бы оказал честь всей нашей семье, а она была бы просто счастлива, удели ты ей внимание на одну или пару ночей. Ни о чём больше она не мечтает, а ты бы уже сам решил, какого подарка она будет достойна, когда тебе надоест. Таким образом, ты совершишь доброе дело и одновременно дашь своему телу успокоение, в котором оно нуждается.

– Мануэль,– ответил я. – Спасибо тебе за твои благие намерения, но если бы я отвечал на желания каждой женщины, которая бросила на меня взгляд, то только женщинами бы и занимался. С юности на мне лежит проклятие: меня желали больше, чем желал я. Но когда я от всего сердца желал кого-нибудь, то эта особа не разделяла мои желания. Поверь, я бы лишь усугубил печаль и боль дочери твоей кузины, если бы взял её в постель, не любя, а только чтобы согреть своё тело.

Мануэль тут же согласился со мной.

– Я тоже старался выбить это из её головы, но ты же знаешь, каковы они, женщины. Упрямы. У одной из моих тёток есть знакомый – порядочный и деликатный человек, который охотно помогает и простым и знатным людям в их затруднениях. Для этого он построил дом недалеко от Блахерн, снаружи без претензий, а внутри со вкусом обставленный. В этом доме есть невольницы из многих стран. Там можно принять горячую ванну и заказать массаж. Даже уставшие от жизни, бессильные, старые архонты оставались довольны оказанными услугами и потом каждый по-своему благодарили того, кто им помог. Этот дом достоин тебя и ты ничего не потеряешь, если воспользуешься возможностями, которые он предоставляет.