Иисус: История просветления

Овцы заблеяли, словно ощутив, что их увозят прочь от дома. Иисус принялся что-то нашептывать животным, а на Товию даже не взглянул. Юноше не хотелось, чтобы Товия заметил, сколь тяжело дались ему жестокие слова в зале.

Ессеи, истово помолившись, разошлись лишь к ночи. Некоторые настолько истомили себя молитвой, что остались ночевать прямо в зале. Большинство отправились в свои уединенные убежища в холмах, преисполненные печали. Ночь минула, а поутру те, кто спал в зале, пробудились и увидели, что росписи на стенах исчезли, а побелка вдруг сделалась такой же свежей, как в тот день, когда ее нанесли.

Покинув селение ессеев, Иисус велел держать ближе к Иордану, что внушило Товии надежду: быть может, они в конце концов попадут в Иерусалим или же, в крайнем случае, отправятся на родину господина, в Галилею.

— Ты не хочешь попрощаться с матерью? — спросил Товия.

— Моя мать и так знает, где я, — отозвался Иисус, не поворачивая головы.

Хуже всего, если Иисус двинется к злополучному Шелковому пути, ведущему от Нила в безвестные земли. Сызмальства Товия слышал рассказы о роскошных женщинах, которых носят на носилках под золотыми покрывалами, царицах, которых римляне обратили в блудниц. Их верблюды увешаны серебряными колокольцами, а аромат роз и амбры сопровождает этих женщин всюду, куда бы они ни направлялись. По Шелковому пути идут караваны с пряностями, которые доставляют и шелк, сотканный, по слухам, какими-то червями, на ощупь глаже шкуры новорожденного ягненка и такой тонкий, что через него все видно. Но где заканчивается этот путь, неведомо; там тьма...

На третий день дороги Товия догадался, что они едут в Сирию, едва ли не опаснейшую среди окрестных земель, печально известную своими контрабандистами и разбойниками в масках. Он бывал в Сирии много лет назад, когда ходил искать мессию, и каждый шаг в тех краях мог оказаться последним. Иисус же оставался спокоен и даже не расспрашивал ни о чем встречавшихся им купцов. Когда повозка замирала на очередном перекрестке, он лишь молча кивал в избранную им сторону, и теперь от Дамаска их отделяли два дня пути.

Ночью Товия решил высказать все, что у него накопилось.

— Ты оставляешь позади наш народ, — проговорил он, шевеля палкой уголья костра.

— Но не Бога. — Иисус, казалось, призадумался. — Ты веришь, что у иудеев один Бог, а у прочих народов свои божества?

— Я слышал, чему ты учил. — Товия покачал головой. — Бог един для всех народов. Вот только — разве язычники его не отвергли? Они отринули Закон, а иудеи его соблюдают. Потому мы и считаемся избранным народом.

Иисус не ответил. Подобный спор возникал уже не в первый раз. По правде сказать, Товия примирился бы со словами Иисуса, если бы тот вел себя иначе...

На следующее утро Иисус забрал у Товии поводья.

— Ступай, отвяжи осла. Поедешь верхом.

— Один? — удивился Товия. — Ты меня бросаешь?

— Рано или поздно тебе встретится караван, идущий на юг, — произнес Иисус отстраненно. — Присоединись к нему.

Насколько Товия знал, за Дамаском начинались дикие места, все равно что преисподняя, но возражать, похоже, было бесполезно. Поэтому он молча взобрался на повозку и уселся на солому, покрывавшую днище. Иисус промолчал.

— Не надо было выпускать овец, — проворчал Товия. — Кто-нибудь их все равно съест, и лучше бы это были мы.

Около часа спустя они остановились у мутного источника. Животных пустили утолять жажду, а Иисус сказал:

— Я могу защитить твою душу, которую знаю лучше, чем ты сам. Но тело защитить не могу. Твое место среди иудеев. Как ни крути, ессеи нашли себе прибежище, даже под властью римлян.

— Значит, ты советуешь спасти тело и потерять душу? — Товия горько рассмеялся. — Последнее наставление, да?

Так, не впрямую, он осмелился возразить Иисусу. И эти его слова будто послужили сигналом к нападению. Разбойников было шестеро — должно быть, целая семья сирийцев, промышлявших грабежом на дороге, чтобы добыть средства к существованию; они прятались в густом кустарнике близ родника и выскочили из засады, оглашая воздух воплями и размахивая длинными ножами. Товия сделал единственное, что могло сохранить ему жизнь, — упал на колени и закричал:

— Пощадите! Пощадите!

Потом сунул руку в мешок, собираясь достать скудный запас монет, однако разбойникам, видно, почудилось, что он лезет за оружием, и самый молодой из них метнул короткое копье с кованым наконечником. Копье пронзило горло, брови Товии изумленно поползли вверх. Он издал полувздох-полувсхлип и повалился наземь.

Смерь наступила мгновенно. Товия так и остался лежать, его взгляд был устремлен в небо.

Сирийцы шумно переговаривались на местном наречии. Один наклонился над телом Товии, извлек припрятанный кошель, оружия не нашел и, похоже, слегка смутился, но самый высокий из шайки, вероятно, старший брат этого разбойника, пнул тело, показывая, что ничуть не жалеет о содеянном. Потом повернулся к Иисусу и выкрикнул тому в лицо что-то неразборчивое. Иисус не ответил, продолжая глядеть перед собой, но прочие разбойники расхохотались.

Тот, кто пнул тело Товии, потянулся за кошелем Иисуса.

Юноша тихо произнес:

— Нет.

Разбойник недоуменно покосился на свою руку, которая вдруг словно застыла. Никто не понял, что произошло, но он отскочил и, судя по тону, выбранился. Прочие притихли. Некоторое время спустя старший прикрикнул на своих соратников, те ответили. Разгорелся спор, сопровождавшийся тыканьем пальцев в сторону Иисуса и размахиванием ножами. Похоже, большинство разбойников было за то, чтобы прикончить его, но старший противился — хотя в таких шайках старшими, как правило, становятся самые жестокие...

Иисус между тем встал на колени над телом Товии и произнес:

— Радуйся, что все случилось быстро. Ты бы разгневался, узнав, что никто не прочитал над тобою Каддиш.

Окрестности родника были слишком пустынны и бесплодны, чтобы провести положенные обряды; да и лопаты, чтобы выкопать могилу, не было, поэтому Иисус снял свою белую рубаху и завернул в нее тело Товии, закрывая убитого от солнца. Но оплакивать погибшего, как того требовал ритуал Каддиш, не стал.

— Освобождаю тебя от пут земных, — прошептал юноша. — Ступай с радостью к Отцу моему.

Он не оглядывался, ибо тишина за спиной доказывала, что разбойники ускользнули. И не имело значения, пустились ли они в бега или укрылись в своем убежище. Иисус воздел руку, благословляя мертвеца. Душа отлетела, и теперь это всего лишь мертвая плоть. Юноша посмотрел на повозку; оба животных — и мул, и осел — беспокоились, напуганные появлением чужаков и запахом крови. Они тревожно прижимали уши, словно опасаясь за свои шкуры.

Иисус развязал постромки мула, затем снял поклажу со спины осла. Отсюда он пойдет пешком. Присев под пальмой, он выпил воды из кожаного бурдюка и неожиданно улыбнулся собственным мыслям. Тайна влекла его вперед и вперед и как будто подчинялась неведомым причудам. Вроде бы мессия должен знать, что ждет впереди, однако Иисус ничего подобного не ощущал. Более того, рассудок был пуст, как если бы Бог захотел, чтобы он шел по нехоженым тропам.

Когда солнце перевалило за высшую точку, Иисус закинул за плечо бурдюк с водой и поднялся. Он кивнул телу Товии и пошел прочь, ничуть не подивившись тому обстоятельству, что белую рубаху, покрывавшую тело, пропитала кровь. Другой на его месте наверняка бы заинтересовался, почему тело человека, убитого копьем в горло, продолжает кровоточить и через несколько часов после смерти; причем кровоточило не горло, а ладони, лоб и глубокая рана в боку. Но Иисус просто ушел.

Бесконечная дорога на восток текла, будто река, заполненная людьми. И никто не догадывался, кто такой Иисус. При нем не было ни товаров, ни верблюдов, значит, не купец. Он не разбивал шатра, подобно кочевникам, и не замирал на обочине в молитве, как священники. И святых реликвий, какие носят при себе паломники, у него не было. Вдобавок паломники движутся к определенной цели, как тот перс, с которым Иисус встретился по пути.

— Что ищешь, брат? — спросил перс.

— Себя, — ответил Иисус.

Перс рассмеялся.

— А откуда знаешь, что не оставил себя дома?

— Не знаю.

Дорога пролегала по непривычно красивой местности: холмистая зеленая равнина была усеяна пятнами золотистых диких цветов, и выглядело все так, будто солнце опустилось на землю. Перс оказался торговцем камнем. «Для стройки?» — спросил Иисус. Перс покачал головой, развернул кусок шелка и показал Иисусу осколок ляпис-лазури — синее Тирского моря; ничего прекраснее юноша в жизни не видел. Такие камни добывались в одном-единственном месте. Перс указал на юго-восток: мол, очень, очень далеко. Его род вот уже десять поколений ходит по этой дороге с востока на запад и обратно и сумел обогатиться благодаря всего дюжине подобных камней.

— Я богат, торговать мне нет нужды, — продолжал перс, — но я услышал о Великой Матери из Эфеса, у которой тысяча сосцов. Хочу ей поклониться.

— Почему? — спросил Иисус.

— Потому что не хочу умереть, не отыскав бога.

— А откуда ты знаешь, что не оставил его дома?

Перс усмехнулся, показывая, что оценил шутку, спешился и остаток дня шагал рядом с Иисусом, ведя коня в поводу. Он предполагал, что его одинокий спутник — иудей, но на прямой вопрос Иисус не ответил.

— Скажи хотя бы, почему ушел, — не отставал перс.

— Трудно объяснить. Я ни от чего не бегу и ни к чему не иду. Если Бог повсюду, его нельзя ни потерять, ни отыскать. И все же я должен странствовать.

— Либо ты заглянул туда, куда большинство не заглядывает, — отозвался перс, — либо, уж прости, ты деревенский дурачок.

— Дурачок, пожалуй, захотел бы поиграть с твоими синими камешками. — Иисус улыбнулся. — Там, откуда я пришел, никто меня не распознал, хотя одни мне поклонялись, а другие презирали.

Ни словом, ни жестом не выдав своего намерения, Иисус вдруг свернул с дороги и направился к ближайшему пятну желтых цветов. Перс остановился, размышляя, как поступить. Пожалуй, несколько часов разговора способны скрасить дорогу (он-то знал, что эта дорога тянется до самого края мира, а здесь лишь короткий ее участок), но вот есть ли смысл беседовать с безумцем? И все же он ждал.

Около часа спустя Иисус вернулся на дорогу и двинулся дальше, будто никуда и не сходил.

— Я знаю, куда тебе надо. — Перса явно позабавило выражение лица спутника. — Идти несколько месяцев, но когда достигнешь земли, где лошади сотнями бегают без упряжи, поверни на юг. Там из земли растет горб. Как доберешься до него, начинай взбираться.

— Откуда ты знаешь? — спросил Иисус.

— Не думай, я не прорицатель. — Перс развел руками. — Просто ты напоминаешь мне других, кого я встречал. Их называют «одержимыми богом», и они приходят с тех гор. Ты должен взобраться так высоко, что дышать станет невозможно. Снег будет ослеплять тебя, и ты решишь, что

«смерть» — лишь иное название белизны, которой не видно конца. Обычные люди теряют рассудок, если задерживаются там надолго, но немногие становятся одержимыми богом, а это совсем другое дело. — Он пожал плечами. — Если верить им, конечно.