Иисус: История просветления

Приблизительно через час они достигли развилки, и перс свернул на дорогу к копям, а Иисус остался на главной. В словах случайного попутчика имелся резон: он и вправду мог быть одержимым Богом, если это означает раствориться в Божественном до такой степени, что все прочее перестает иметь значение.

На протяжении многих месяцев некто незримо опекал Иисуса. Когда он бывал голоден, появлялась еда, обычно словно по воле случая — он набредал на покинутый стан, где находил позабытую краюху хлеба, или натыкался на задранного хищным зверем ягненка. Иисус съедал хлеб, жарил мясо, возносил хвалу Богу и шел дальше.

Вот только Бог перестал его направлять. Он больше не слышал голоса у себя в голове и двигался наобум. Однажды Иисус присел под раскидистым кедром и призадумался. Покинутым или одиноким он себя не чувствовал. Быть может, Бог требует чего-то, что он пропустил? Ответа не было, и Иисус заключил, что следует за тайной столь глубокой, что у нее нет голоса, за чем-то столь невыразимым, что даже неопалимая купина, явившаяся Моисею, по сравнению с ней кажется заурядной. И все же он был признателен персу за наставления. Быть может, пора слышать слова Бога в каждом голосе. Или это уже предел безумия?

Несколько дней спустя Иисус увидел кочевников и пошел следом за их кибитками, в которых они, точно моряки, плыли по бескрайнему травяному морю. В этой земле привольно резвились сотни косматых коньков. Кочевники двигались с востока. Иисус сумел запомнить лишь несколько слов их гортанного, напевного наречия. Они взмахами рук предлагали ему садиться в кибитки, где жались друг к другу, в окружении рыплят и овец, молчаливые женщины и дети. Иисус с любопытством разглядывал круглые женские лица, намазанные жиром, — вероятно, для красоты.

Деревня встретилась кочевникам лишь через несколько недель пути. Мужчины неожиданно схватились за оружие, зажгли факелы и с гиканьем помчались к кучке домов. Завидев их, местные тут же разбежались. Кочевники разграбили деревню дочиста, забрали свечи, украшения, выделанные шкуры, скот забили и закоптили и с тем же равнодушием перебили всех местных мужчин и мальчишек, которых сумели изловить.

Потрясенный этой жестокостью Иисус молча помолился за погибших, с которых кочевники содрали всю одежду. Хоронить они никого не собирались и побросали тела в одну кучу с внутренностями забитых животных. К кибитке, в которой ехал юноша, подошли несколько кочевников, тащивших за собой ягненка и двух телят. Всех троих привязали к кибитке, чтобы забить по дороге, когда кончится другая еда. На Иисуса никто и не посмотрел.

Он не боялся этих людей, несмотря на их жестокие повадки и на кровь на руках, которую они размазывали по лицам, вытирая лбы и губы. Но все же не мог понять, почему они его не убили. Между тем караван пришел в движение. Женщины принялись раскладывать награбленное на соломе, устилавшей дно кибитки.

И тут Иисус понял. Его, словно незримый саван, окутывало спокойствие. Терять ему больше было нечего, поэтому он сделался как бы невидимым, этаким дуновением внутри ветра. Сколь удивительна эта перемена, ниспосланная Богом! Иисус осознал, что, если захочет, может годами странствовать по свету в таком неразличимом обычному взгляду облике.

Но он не мог себе этого позволить. Быть благословенным в проклятом мире непереносимо. Это он знал твердо, и когда травяное море закончилось, Иисус расстался с караваном и ускакал на черной лошади, подаренной ему на прощание кочевниками. Как и говорил перс, юноша повернул на юг и со временем достиг горба, растущего из земли. Он начал подниматься, и на каменистой пустоши, где из съедобного росла одна трава, Бог перестал наделять его пищей. Но Иисус продолжал путь. За линией снегов исчезла и скудная трава, и он погрузился, как и предсказывал перс, в безжалостное белое безмолвие. Единственным признаком участия Бога, побуждавшим двигаться дальше, было то обстоятельство, что, вопреки лютой стуже, он не замерз до смерти.

Наконец, после недели непреклонного подъема, продвижение Иисуса остановил снежный заряд, ударивший, будто невидимый, но могучий кулак, с наступлением сумерек. К тому времени Иисус уже провел в горах достаточно времени, не оголодал и не обезумел, но и одержимым Богом не сделался. Буран и злобные завывания ветра заставили Иисуса остановиться, огня у него не было, луны сквозь снежную пелену не разглядеть...

Он спешился, хлопнул лошадь по боку, и животное побрело прочь. Безжалостная белизна, ослепительная днем, с падением тьмы сделалась поистине губительной. Сугробы намело уже в половину человеческого роста, однако Иисус упрямо пробивался сквозь них, с усилием разводя руками, как пловец, борющийся с течением.

Вскоре он утратил остатки сил и, не имея возможности убежать, опустился на колени и начал молиться. Опустив подбородок на грудь, он мог дышать — снег не забивал ноздри.

Минуты, казалось, растягивались в часы. В конце концов он оказался погребен под снегом.

Таким я его и нашел, благодаря храмовому служке, который следующим утром углядел сугроб непривычной формы.