Портрет Дориана Грея [англ. и рус. параллельные тексты]

"I can sympathise with everything, except suffering," said Lord Henry, shrugging his shoulders. "I cannot sympathise with that.

-- Я сочувствую всему, кроме людского горя.--Лорд Генри пожал плечами.-- Ему я сочувствовать не могу.

It is too ugly, too horrible, too distressing.

Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас.

There is something terribly morbid in the modern sympathy with pain.

Во всеобщем сочувствии к страданиям есть нечто в высшей степени нездоровое.

One should sympathise with the colour, the beauty, the joy of life.

Сочувствовать надо красоте, ярким краскам и радостям жизни.

The less said about life's sores the better."

И как можно меньше говорить о темных ее сторонах.

"Still, the East End is a very important problem," remarked Sir Thomas, with a grave shake of the head.

-- Но ИстЭнд -- очень серьезная проблема, -внушительно заметил сэр Томас, качая головой.

"Quite so," answered the young lord. "It is the problem of slavery, and we try to solve it by amusing the slaves."

-- Несомненно, -- согласился лорд Генри.--Ведь это -- проблема рабства, и мы пытаемся разрешить ее, увеселяя рабов.

The politician looked at him keenly.

Старый политикан пристально посмотрел на него.

"What change do you propose, then?" he asked.

-- А что же вы предлагаете взамен? -- спросил он.

Lord Henry laughed.

Лорд Генри рассмеялся.

"I don't desire to change anything in England except the weather," he answered. "I am quite content with philosophic contemplation.

-- Я ничего не желал бы менять в Англии, кроме погоды, и вполне довольствуюсь философским созерцанием.

But, as the nineteenth century has gone bankrupt through an over-expenditure of sympathy, I would suggest that we should appeal to Science to put us straight.

Но девятнадцатый век пришел к банкротству изза того, что слишком щедро расточал сострадание. И потому, мне кажется, наставить людей на путь истинный может только Наука.

The advantage of the emotions is that they lead us astray, and the advantage of Science is that it is not emotional."

Эмоции хороши тем, что уводят нас с этого пути, а Наука -- тем, что она не знает эмоций.

"But we have such grave responsibilities," ventured Mrs. Vandeleur, timidly.

-- Но ведь на нас лежит такая ответственность! робко вмешалась миссис Ванделер.

"Terribly grave," echoed Lady Agatha.

-- Громадная ответственность! -- поддержала ее леди Агата.

Lord Henry looked over at Mr. Erskine.

Лорд Генри через стол переглянулся с мистером Эрскином.

"Humanity takes itself too seriously.

-- Человечество преувеличивает свою роль на земле.

It is the world's original sin.

Это- его первородный грех.

If the caveman had known how to laugh, History would have been different."

Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути.

"You are really very comforting," warbled the Duchess. "I have always felt rather guilty when I came to see your dear aunt, for I take no interest at all in the East End.

-- Вы меня очень утешили, -- проворковала герцогиня.-- До сих пор, когда я бывала у вашей милой тетушки, мне всегда становилось совестно, что я не интересуюсь ИстЭндом.

For the future I shall be able to look her in the face without a blush."

Теперь я буду смотреть ей в глаза, не краснея.

"A blush is very becoming, Duchess," remarked Lord Henry.

-- Но румянец женщине очень к лицу, герцогиня, -- заметил лорд Генри.

"Only when one is young," she answered. "When an old woman like myself blushes, it is a very bad sign.

-- Только в молодости, -- возразила она.-- А когда краснеет такая старуха, как я, это очень дурной признак.

Ah! Lord Henry, I wish you would tell me how to become young again."

Ах, лорд Генри, хоть бы вы мне посоветовали, как снова стать молодой!

He thought for a moment.

Лорд Генри подумал с минуту.

"Can you remember any great error that you committed in your early days, Duchess?" he asked, looking at her across the table.

-- Можете вы, герцогиня, припомнить какую-нибудь большую ошибку вашей молодости? -- спросил он, наклонясь к ней через стол.

"A great many, I fear," she cried.

-- Увы, и не одну!

"Then commit them over again," he said, gravely. "To get back one's youth, one has merely to repeat one's follies."

-- Тогда совершите их все снова, -- сказал он серьезно.Чтобы вернуть молодость, стоит только повторить все ее безумства.

"A delightful theory!" she exclaimed. "I must put it into practice."

-- Замечательная теория! -- восхитилась герцогиня.-- Непременно проверю ее на практике.

"A dangerous theory!" came from Sir Thomas's tight lips.

-- Теория опасная! -- процедил сэр Томас сквозь плотно сжатые губы.

Lady Agatha shook her head, but could not help being amused.

А леди Агата покачала головой, но невольно засмеялась.

Mr. Erskine listened.

Мистер Эрскин слушал молча.

"Yes," he continued, "that is one of the great secrets of life.

-- Да, -- продолжал лорд Генри.-- Это одна из великих тайн жизни.

Nowadays most people die of a sort of creeping common sense, and discover when it is too late that the only things one never regrets are one's mistakes."

В наши дни большинство людей умирает от ползучей формы рабского благоразумия, и все слишком поздно спохватываются, что единственное, о чем никогда не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения.

A laugh ran round the table.

За столом грянул дружный смех.

He played with the idea, and grew wilful; tossed it into the air and transformed it; let it escape and recaptured it; made it iridescent with fancy, and winged it with paradox.

А лорд Генри стал своенравно играть этой мыслью, давая волю фантазии: он жонглировал ею, преображал ее, то отбрасывал, то подхватывал снова; заставлял ее искриться, украшая радужными блестками своего воображения, окрылял парадоксами.

The praise of folly, as he went on, soared into a philosophy, and Philosophy herself became young, and catching the mad music of Pleasure, wearing, one might fancy, her wine-stained robe and wreath of ivy, danced like a Bacchante over the hills of life, and mocked the slow Silenus for being sober.

Этот гимн безумствам воспарил до высот философии, а Философия обрела юность и, увлеченная дикой музыкой Наслаждения, как вакханка в залитом вином наряде и венке из плюща, понеслась в исступленной пляске по холмам жизни, насмехаясь над трезвостью медлительного Силена.

Facts fled before her like frightened forest things.

Факты уступали ей дорогу, разлетались, как испуганные лесные духи.

Her white feet trod the huge press at which wise Omar sits, till the seething grape-juice rose round her bare limbs in waves of purple bubbles, or crawled in red foam over the vat's black, dripping, sloping sides.

Ее обнаженные ноги поппралп гигантский камень давильни, на котором восседает мудрый Омар, и журчащий сок винограда вскипал вокруг этих белых ног волнами пурпуровых брызг, растекаясь затем красной пеной по отлогим черным стенкам чана.

It was an extraordinary improvisation.

То была блестящая и оригинальная импровизация.

He felt that the eyes of Dorian Gray were fixed on him, and the consciousness that amongst his audience there was one whose temperament he wished to fascinate, seemed to give his wit keenness, and to lend colour to his imagination.

Лорд Генри чувствовал, что Дориан Грей не сводит с него глаз, и сознание, что среди слушателей есть человек, которого ему хочется пленить, оттачивало его остроумие, придавало красочность речам.

He was brilliant, fantastic, irresponsible.

То, что он говорил, было увлекательно, безответственно, противоречило логике и разуму.

He charmed his listeners out of themselves, and they followed his pipe laughing.

Слушатели смеялись, но были невольно очарованы и покорно следовали за полетом его фантазии, как дети -- за легендарным дудочником.

Dorian Gray never took his gaze off him, but sat like one under a spell, smiles chasing each other over his lips, and wonder growing grave in his darkening eyes.

Дориан Грей смотрел ему в лицо не отрываясь, как завороженный, и по губам его то и дело пробегала улыбка, а в потемневших глазах восхищение сменялось задумчивостью.

At last, liveried in the costume of the age, Reality entered the room in the shape of a servant to tell the Duchess that her carriage was waiting.

Наконец Действительность в костюме нашего века вступила в комнату в образе слуги, доложившего герцогине, что экипаж ее подан.

She wrung her hands in mock despair.

Герцогиня в шутливом отчаянии заломила руки.

"How annoying!" she cried.

-- Экая досада!

"I must go.

Приходится уезжать.

I have to call for my husband at the club, to take him to some absurd meeting at Willis's Rooms, where he is going to be in the chair.

Я должна заехать в клуб за мужем и отвезти его на какое-то глупейшее собрание, па котором он будет председательствовать.

If I am late, he is sure to be furious, and I couldn't have a scene in this bonnet. It is far too fragile. A harsh word would ruin it.

Если опоздаю, он обязательно рассердится, а я стараюсь избегать сцен, когда на мне эта шляпка: она чересчур воздушна, одно резкое слово может ее погубить.

No, I must go, dear Agatha.

Нет, нет, не удерживайте меня, милая Агата.

Good-bye, Lord Henry, you are quite delightful, and dreadfully demoralising.

До свидания, лорд Генри! Вы -- прелесть, но настоящий демонискуситель.

I am sure I don't know what to say about your views.

Я положительно не знаю, что думать о ваших теориях.

You must come and dine with us some night.

Непременно приезжайте к нам обедать.

Tuesday?

Ну, скажем, во вторник.

Are you disengaged Tuesday?"

Во вторник вы никуда не приглашены?

"For you I would throw over anybody, Duchess," said Lord Henry, with a bow.

-- Для вас, герцогиня, я готов изменить всем, -сказал с поклоном лорд Генри.

"Ah! that is very nice, and very wrong of you," she cried; "so mind you come;" and she swept out of the room, followed by Lady Agatha and the other ladies.

-- О, это очень мило с вашей стороны, но и очень дурно, -- воскликнула почтенная дама.-- Так помните же, мы вас ждем.-- И она величаво выплыла из комнаты, а за ней -- леди Агата и другие дамы.

When Lord Henry had sat down again, Mr. Erskine moved round, and taking a chair close to him, placed his hand upon his arm.

Когда лорд Генри снова сел па свое место, мистер Эрскин, усевшись рядом, положил ему руку на плечо.

"You talk books away," he said; "why don't you write one?"

-- Ваши речи интереснее всяких книг, -- начал он.-- Почему вы не напишете что-нибудь ?

"I am too fond of reading books to care to write them, Mr. Erskine.

-- Я слишком люблю читать книги, мистер Эрскин, и потому не пишу их.

I should like to write a novel certainly; a novel that would be as lovely as a Persian carpet, and as unreal.

Конечно, хорошо бы написать роман, роман чудесный, как персидский ковер, и столь же фантастический.

But there is no literary public in England for anything except newspapers, primers, and encyclopaedias.

Но у нас в Англии читают только газеты, энциклопедические словари да учебники.

Of all people in the world the English have the least sense of the beauty of literature."

Англичане меньше всех народов мира понимают красоты литературы.

"I fear you are right," answered Mr. Erskine. "I myself used to have literary ambitions, but I gave them up long ago.

-- Боюсь, что вы правы, -- отозвался мистер Эрскин.-- Я сам когда-то мечтал стать писателем, но давно отказался от этой мысли...

And now, my dear young friend, if you will allow me to call you so, may I ask if you really meant all that you said to us at lunch?"

Теперь, мой молодой друг, -- если позволите вас так называть, -- я хочу задать вам один вопрос: вы действительно верите во все то, что говорили за завтраком?

"I quite forget what I said," smiled Lord Henry. "Was it all very bad?"

-- А я уже совершенно не помню, что говорил.--Лорд Генри улыбнулся.-- Какую-нибудь ересь?

"Very bad indeed.

-- Да, безусловно.

In fact I consider you extremely dangerous, and if anything happens to our good Duchess we shall all look on you as being primarily responsible.

На мой взгляд, вы -- человек чрезвычайно опасный, и если с нашей милой герцогиней что-нибудь стрясется, все мы будем считать вас главным виновником...

But I should like to talk to you about life.

Я хотел бы побеседовать с вами о жизни.

The generation into which I was born was tedious.

Люди моего поколения прожили жизнь скучно.

Some day, when you are tired of London, come down to Treadley, and expound to me your philosophy of pleasure over some admirable Burgundy I am fortunate enough to possess."

Как-нибудь , когда Лондон вам надоест, приезжайте ко мне в Тредли. Там вы изложите мне свою философию наслаждения за стаканом чудесного бургундского, которое у меня, к счастью, еще сохранилось.

"I shall be charmed.

-- С большим удовольствием.

A visit to Treadley would be a great privilege. It has a perfect host, and a perfect library."

Сочту за счастье побывать в Тредли, где такой радушный хозяин и такая замечательная библиотека.