Озорные рассказы

Тут все дамы рассмеялись, и король вместе с ними, а аббат продолжил свой рассказ.

«— Нет, я не буду молчать, — сказала дама де Канде. — Я оскорблена до глубины души. Вот какова ваша плата за мою доброту и кротость! Я когда-нибудь отказывала вам? Я не отвергала ваших ласк даже в Страстную неделю! Или я холодна, как лед? Или вы полагаете, что я обнимала вас из чувства долга, по слабости или по доброте своей? Или зад мой для вас столь благолепен, что вы боитесь к нему прикоснуться? Или я святыня, на которую следует молиться, и вам надобно папское бреве, чтобы тронуть меня? Боже милостивый! Или я вам надоела до смерти? Или не по вкусу? Или служанки понимают в этом деле больше, чем благородные дамы? Ах! Это правда, ибо она позволила вам возделывать свой огород, не засеивая его. Научите меня этой науке, я использую ее с теми, кого возьму себе в услужение, ибо, слышите, отныне я свободна. И это хорошо. Ваше общество мне наскучило, я слишком дорого платила за каплю удовольствия. Слава Богу! Мы квиты, я свободна от вас и ваших прихотей и потому ухожу в монастырь, к монахам…

Она хотела сказать „к монахиням“, но перепутала из-за святого отца-мстителя.

— Мне с моей дочерью будет лучше за стенами монастыря, чем в этом гнезде порока! Получайте наследство от вашей служанки! Ха-ха-ха! Что за распрекрасная госпожа де Канде!

— В чем дело? — спросил внезапно возникший на пороге Амадор.

— Дело в том, святой отец, что здесь вопиет сама месть. И для начала я прикажу посадить в мешок и бросить в реку эту распутницу за то, что она к выгоде своей расхищала семя дома Канде! Хочу избавить палача от трудов. Засим хочу…

— Уйми свой гнев, дочь моя, — строго произнес монах. — Церковь и Отец наш Небесный велят нам прощать должникам нашим, коли мы желаем милости Божьей, поелику Господь дарует прощение Свое тем, кто прощает других. Господь карает вечными муками лишь тех, кто мстит, и обещает рай тем, кто прощает. Отсюда идет праздник Прощеного воскресенья, радостный день, когда забываются все обиды и оскорбления. Прощение есть счастье. Прощайте и прощены будете, прощение есть священный долг христианский. Простите господина де Канде, и он благословит вас за доброту и милосердие и возлюбит вас крепче прежнего. Прощение вернет молодость сердцу вашему. И помните, госпожа, что в некоторых случаях прощение есть способ отмщения. Простите служанку вашу, и она будет Бога за вас молить. И таким образом Господь, Коего все будут просить за вас, охранит вас и за дарованное вами прощение наградит потомками мужеска пола.

С этими словами монах взял руку господина, вложил ее в руку его жены и добавил:

— Идите и побеседуйте о прощении.

Засим, склонившись к уху мужа, монах дал ему сей мудрый совет:

— Господин мой, воспользуйтесь самым сильным аргументом, предъявив который вы заставите ее молчать, потому как рот женщины переполняется словами, когда пусто ее лоно. И впредь об этом аргументе не забывайте, тогда верховодить будете вы, а не жена.

— Дьявол меня забери! Бывают же на свете добрые монахи!

Господин де Канде удалился, а Амадор остался один на один с Пероттой.

— Ты согрешила, дочь моя, ибо насмехалась над служителем Божьим. Гнев Господень обрушится на твою голову, и, где бы ты ни была, тебе не избежать кары за все твои проделки, и даже после смерти не найдешь избавления, ибо гореть тебе в геенне огненной веки вечные, и каждый день ты будешь получать по семьсот тысяч миллионов ударов плетью за тот удар кнутом, что я получил по твоей милости.

— Ах, святой отец! — воскликнула Перотта, бросившись к ногам Амадора. — Вы один можете меня спасти, позвольте мне спрятаться под вашу рясу, она укроет меня от гнева Господня.

Тут она приподняла рясу, как бы желая устроиться под нею, и ахнула:

— Матерь Божья! Монахи-то куда лучше рыцарей!

— Рога и сера! Ты что, никогда не нюхала монахов?

— Не-а, — отвечала служанка.

— И не знаешь, как монахи служат службу бессловесную?

— Не-а.

Тут монах отслужил службу наилучшим образом, как на самом великом церковном празднике, с колокольным перезвоном и фа-мажорными псалмами, горящими свечами и хором мальчиков, растолковал ей и что есть „Introït“[138] и „Ite missa est“[139] и довел Перотту до таковой святости, что даже гнев Господень не нашел бы в ее теле ни одного местечка, кое не было бы омонашествовано. По просьбе Амадора Перотта проводила его в спальню к сестре сеньора де Канде, у которой он возжелал узнать, не хочет ли она исповедаться, поелику священники редко бывали в этом замке. Как всякая добрая католичка, девица де Канде обрадовалась возможности очистить свою душу. Амадор велел ей открыть ему все как есть, без утайки, и бедняжка позволила ему увидеть то, что он назвал совестью старой девы, совестью черной как смоль, и сказал, что в ней сосредоточены и цветут все женские грехи. Дабы на будущее получить отпущение сих грехов, следовало закупорить совесть доброй монашеской индульгенцией. Простодушная девица возразила, что, дескать, не знает, где получить подобную индульгенцию, на что монах ответствовал, что у него на сей случай при себе всегда, слава Богу, имеется особая реликвия, которая позволяет ему отпускать грехи, и сия реликвия есть самая снисходительная на свете, поелику без единого слова дает прощение и дарит бесконечную благодать, что есть истинное, вечное и первейшее свойство индульгенции. Бедняжка была столь ослеплена видом сей реликвии, достоинства коей она познала разными способами, что рассудок ее помутился, и она до того уверовала в сию реликвию, что с великой набожностью удовольствовала себя индульгенциями, как дама де Канде удовольствовала себя местью. Однако исповедь сия разбудила юную дочь де Канде, которая пришла полюбопытствовать, что происходит. Заметьте, что монах уповал на эту встречу, поелику у него слюнки потекли, когда он узрел сей сочный плод, который он немедля заглотил, ибо добрая воспитательница не могла воспрепятствовать тому, чтобы он, согласно желанию воспитанницы, одарил малышку остатком индульгенций. Примите также в рассуждение, что сию радость он заслужил трудами своими.

Наступило утро, свиньи наелись требухи, коты освободились от любовных чар, поелику мочой своей залили всю кошачью травку, Амадор улегся на свою лежанку, которую Перотта привела в порядок. Все спали благодаря монаху столь долго, что поднялись лишь к полудню, когда в замке подавали обед. Слуги, все как один, почитали монаха за дьявола, унесшего котов и поросят вместе с хозяевами. Несмотря на сии домыслы, к обеду все собрались в столовой.

— Святой отец, проходите, — сказала хозяйка монаху, подав ему руку и усадив рядом с собою на место барона, к великому изумлению всех слуг, поелику господин де Канде не издал при этом ни звука. — Пажи, подайте вон то блюдо отцу Амадору.

— Отцу Амадору надо отведать того, — вторила ее золовка.

— Наполните кружку отца Амадора, — велел господин де Канде.

— Подайте хлеба отцу Амадору, — тоненьким голоском попросила малышка де Канде.

— Чего изволите, отец Амадор? — спрашивала Перотта.

Кругом только и слышалось: Амадору то, Амадору се. Славного Амадора чествовали и обхаживали, словно невесту после первой брачной ночи.

— Кушайте, святой отец, — говорила дама, — вчера ваш ужин был слишком скуден.

— Пейте, святой отец, — говорил сеньор. — Черт побери, вы лучший из всех монахов, что я когда-либо видел!

— Отец Амадор — прекрасный монах, — шептала Перотта.

— Снисходительный монах, — добавляла сестра барона.

— Добрый монах, — говорила малышка.

— Великий монах, — вздыхала дама.

— Монах, чье имя подходит ему во всех отношениях, — заключил писец.

Напыщенный и громадный, точно бык на пастбище, Амадор чавкал, жевал, пробовал одно блюдо за другим, хлестал гипокрас, облизывался, икал, рыгал и пускал ветры. Слуги взирали на него с ужасом, полагая, что он не иначе как колдун. Когда обед закончился, дама де Канде, девица де Канде и малышка де Канде начали умолять господина де Канде пойти на мировую в тяжбе с монастырем. Жена уверяла, что пребывание монаха в замке пошло бы всем на пользу, сестра желала отныне каждый день очищать свою совесть, дочь, дергая отца за бороду, требовала, чтобы добрый монах навсегда остался в замке. Покончить тяжбу может только этот монах и никто другой, ибо отец Амадор благоразумен, добр и мудр, словно святой; горе тому, кто станет враждовать с обителью, в коей есть подобные монахи; если все монахи таковы, как Амадор, аббатство непременно одолеет замок по всем пунктам и разорит его; в общем, женщины привели тысячу доводов, кои потоком обрушились на голову хозяина замка и затопили его так, что он сдался, рассудив, что мира в доме не будет, пока он не покончит с этим делом так, как они того желают. Он призвал писца и Амадора, и последний поразил его несказанно, достав из сумы грамоты и векселя, кои обязывали сеньора и его писца незамедлительно заключить соглашение. Дама де Канде, увидев, что дело идет на лад, отправилась в бельевую, дабы выбрать лучшую простынь и сшить дорогому Амадору новую сутану. Все в замке заметили, сколь изношено его платье, и не хотелось даме оставлять столь прекрасное орудие мести в столь ветхом чехле. Благодарные женщины с жаром взялись за дело. Дама де Канде кроила, служанка шила капюшон, девица де Канде пожелала вышить его своими руками, малышка взялась украшать рукава. Засим все принялись доводить сутану до совершенства, и до того им хотелось приодеть монаха, что к ужину новое облачение было готово так же, как и новый договор, скрепленный печатью господина де Канде.

— Ах, святой отец! — воскликнула дама. — Если вы нас любите, вы отдохнете от великих трудов ваших и согласитесь принять ванну, которую приготовила и согрела для вас Перотта.

И вот Амадора искупали в душистой воде. Выйдя из ванны, он надел новую сутану из тонкой шерсти и новые сандалии, и всем показалось, что свет еще не видывал столь достославного монаха.

Тем временем тюрпенейские братья, в великом страхе за Амадора пребывавшие, поручили двум монахам разыскать беднягу в замке. Лазутчики бродили вдоль рва, когда Перотта выбросила туда вместе с прочими отбросами засаленную рясу Амадора.

Завидев это, монахи уверовали, что старый безумец нашел в замке свою погибель. Они вернулись в монастырь, объявив, что, безо всякого сомнения, Амадор терпит муки мученические во имя родного аббатства. Аббат повелел всем идти в часовню и молить Господа, дабы Всевышний поддержал своего верного служителя в его страданиях. Амадор же, отужинав после ванны, положил договор за пояс и пожелал вернуться в Тюрпеней. И тут он обнаружил, что у крыльца стоит конюх и держит уже оседланную и запряженную кобылу госпожи де Канде. Хозяин замка велел своим людям проводить монаха, чтобы с ним по дороге ничего дурного не приключилось. Тут Амадор простил обитателям замка вчерашние каверзы и даровал всем и каждому свое благословение, прежде чем покинуть сие новообращенное место. Само собой, дама провожала его взглядом, объявив, что он славный наездник. Перотта сказала, что сей монах держится в седле лучше, чем многие рыцари. Девица де Канде вздохнула, а малышка потребовала, чтобы Амадор стал ее духовным отцом.