Febris erotica. Любовный недуг в русской литературе

После такого осуждения любовной болезни как предмета, недостойного литературного изображения, Чиж выбирает пророческий, или, скорее, поучающий тон:

Я не сомневаюсь, что в будущем великие художники будут волновать массы именно изображением настоящих страданий, и вместо возбуждения праздного любопытства к страданиям лентяев, от нечего делать влюбляющихся в праздных барынь, будут говорить нам о великих страданиях матерей у кровати умирающих детей, о мучениях честных, ищущих правды, людей от невозможности исполнить задачу, возлагаемую на нас природой – увеличивать и сохранять жизнь[379].

«Биологическая» теория Чижа, таким образом, оказывается не только социальным комментарием к страданиям низших классов, но и критикой современной ему литературной практики и рекомендацией по ее улучшению.

Если в этой части своего исследования Чиж отбрасывает любовную тоску на основании ее маргинальности как «болезнь» праздного класса, в значительной степени сконструированную литературой, то в заключительной части он отвергает ее более решительно, как не находящую научного подтверждения. Последняя часть трактата посвящена чисто психологическим явлениям («высшим чувствованиям»), физиологические механизмы которых, как признает Чиж, нам пока неизвестны. Ученый соглашается, что интенсивные «нравственные страдания» могут вызвать физическое разрушение, но масштаб этого разрушения и широкая распространенность такого явления, по его утверждению, сильно раздуты «поэтами и проповедниками»[380]. Чтобы подчеркнуть литературное происхождение «высших страданий», Чиж характерно прибегает к типичным метафорам, используемым в дискурсе любви как болезни, и отвергает эту литературную традицию с научной точки зрения:

Вообще принято думать, что люди «чахнут», «вянут», «погибают» от разбитой любви, от неудовлетворенности их идеальных стремлений, «мучаются» угрызениями совести и т. п. Научное наблюдение убедительно опровергает влияние страданий высшего порядка на организмы или, иначе говоря, значение их в сумме ваших страданий[381].

Если раньше ученый ставил поэтам в заслугу то, что они уловили истинное значение любви, то теперь в своих нападках на любовную тоску и другие «нравственные страдания» он обвиняет писателей в создании и поддержании этой иллюзии и предупреждает свою аудиторию о ее опасных этических последствиях: «Это заблуждение крайне вредно, потому что мы совсем позабыли ценить истинные страдания, благоговеть перед истинной добродетелью и поклоняемся „героям и героиням“, достойным презрения и негодования»[382]. Примечательно, что Чиж делает исключение только для «нашего гениального» Толстого – единственного, кто «вполне верно понял всю лживость поэтов и романистов»[383] (и который, как мы видели, новаторски проблематизировал любовь как болезнь в своем творчестве). Цитируя морализаторский трактат Толстого «Первая ступень» (1891), в котором писатель отвергает литературных героев – от Чайльд-Гарольда до героев Энтони Троллопа и Ги де Мопассана – как кучку паразитов, Чиж заключает, что просвещенная публика (и писатели) должны озаботиться великими страданиями настоящих героев – жителей деревни, то есть крестьян.