Помни о русалке

Все, о чем я могу думать, это уроки Майера и то, как он сказал мне использовать элемент неожиданности, чтобы мой противник думал, что он имеет преимущество. Чтобы он думал, что я не собираюсь сопротивляться.

Внезапно я чувствую, что наклоняюсь, отводя руку назад, прежде чем снова вытянуть ее вперед, когда я сбиваю голову Каллена в сторону сильным ударом. Что — то в его челюсти щелкает. Он удивленно охает, его шея смещается в сторону, но затем он отбрасывает мою руку в сторону, чтобы избежать дальнейших повреждений. Я чувствую, как что — то щелкает в моем локте, а потом меня пронзает сильная боль, но я не могу заставить себя об этом беспокоиться.

С вызывающим криком я разворачиваюсь, а затем опускаюсь на корточки и вижу шанс — я параллельна его груди. Недолго думая, я тянусь вперед и вонзаю нож в живот Каллена, вкладывая всю свою силу в удар.

В его животе остается рана шириной в четыре дюйма, и я не отпускаю лезвие, а продолжаю тянуть вниз, разрезая его живот пополам. Он замирает на месте, недоверчиво глядя на себя. Я не останавливаюсь. Я вытаскиваю нож и снова наношу ему удар, на этот раз в грудь.

Между моими пальцами хлещет кровь, и он пытается оттолкнуть меня от себя, но внезапно ослабевает — и я понимаю почему — он умирает.

Я вытаскиваю из него нож, а затем опускаю его снова и снова. Движение приобретает тошнотворный звук метронома, совпадающий с гулким пульсом в моих ушах.

Грудь. Горло. Лицо.

Везде, куда я могу дотянуться, я наношу удар.

Когда он падает, я забираюсь на него верхом и продолжаю, чувство болезненного удовлетворения пульсирует во мне, когда он булькает и хрипит, умоляя меня остановиться взглядом, потому что, по — видимому, он больше не может говорить.

Я не останавливаюсь.

Я поднимаю руку, чтобы нанести еще один удар, когда кто — то хватает меня за запястье и сильно трясет. Я оборачиваюсь настолько, насколько позволяет мое положение, чтобы посмотреть, кто это был. К моему удивлению, это Майер, его лицо искажает беспокойство.

— Его уже нет, Ева. Он больше не может причинить тебе боль, — он делает паузу и переводит взгляд на мою окровавленную руку. — Отпусти нож.

Я моргаю, не до конца понимая.

Каллен все еще хрипит, да? Он все еще жив. Он все еще может причинить нам боль. Он навредит нам, если его не остановить.

Но когда я замираю, чтобы прислушаться, я ничего не слышу из — за собственного затрудненного дыхания. Пляж устрашающе тихий. Оглядевшись, я обнаруживаю, что стражи Каллена либо мертвы, либо сбежали в море.

И мужчина подо мной…

Боги.

Мужчина подо мной похож на сырой гамбургер. Едва ли есть дюйм кожи, которая не была порезана или измельчена. Он едва ли похож на мужчину, не говоря уже о короле. Я смотрю в нарастающем ужасе на то, что я сделала.

Я чувствую, как подступает крик, но когда я поднимаю руки, чтобы прикрыть рот, они оказываются скользкими от крови.

Я слезаю с Каллена, когда до меня доходит вся тяжесть всего, что только что произошло.

Я убила его.

Мир вращается, и я сгибаюсь пополам, меня тошнит.

Я не ела несколько часов, и ничего не выходит. Тем не менее, когти кислоты вцепились мне в горло.

Каллен мертв, и я убила его.

Ужасно.

Когда я снова могу выпрямиться, я поворачиваюсь спиной к Майеру и бегу.

Глава двадцать первая

— Ева!

Я шатаюсь, в оцепенении.

Я не знаю, куда я иду, просто мне нужно покинуть это место. Мне нужно уйти от всего, что только что произошло, от ненависти и гнева внутри себя.

Мокрый песок засасывает мои ботинки, и я в панике сбрасываю их.

Такое ощущение, что даже пляж сговорился удержать меня здесь. Песчинки скользят между пальцами ног, и в моем повышенном состоянии сознания это кажется слишком грубым. Я слышу шаги позади себя, слышу ропот остальных, которые обсуждают, что делать с телами.

Слово скользит, как ледяное копье, меж моих ребер.

Тела.

Тело Каллена.

Тела его стражей.

Его кровь на моих руках, на моей рубашке и просачивается в песок позади меня. Я не хочу смотреть, не хочу смотреть в лицо тому, что я сделала. Я и раньше билась с ножом с другими существами. Я видела, как они бьются и извиваются, и удерживала их, пока они умирали, — обычно в целях самообороны или для того, чтобы добыть еду.

Но я никогда не делала этого с русалкой. Никогда ни с кем из моего народа.

На данный момент преступления Каллена не имеют значения.

Неважно, что он был монстром и заслуживал смерти. Неважно даже, что он собирался со мной сделать, если бы он затащил меня обратно на Корсику. Я просто не могу перестать думать о том, что то, что я только что сделала… забрала еще одну жизнь… было… неправильно. Я должна была просто ударить его ножом — один раз. Я должна была убедиться, что он мертв (что определенно было сделано первым ударом). Вместо этого я жестоко убила его.

То, что я могу смотреть ему в лицо и делать такое… это делает и меня монстром.

Майер догоняет меня, останавливая перед густыми деревьями, отделяющими нас от внешнего мира.

Я ищу брешь в деревьях. Мне нужно уйти с этого пляжа. Я не знаю, куда я пойду после этого, но не могу оставаться здесь и слушать хладнокровные дебаты о захоронении трупа Каллена.

— Ева, подожди, — говорит Майер, вполовину поворачивая меня к себе лицом. Не знаю, какое у меня выражение лица, но оно заставляет его вздрогнуть.

— Что? — рявкаю я. Или, по крайней мере, пытаюсь рявкнуть. Но я не звучу достаточно сердито, чтобы применить этот термин. Я просто звучу… устало.

Может, немного подавленно.

— Там нельзя выходить, — говорит Майер, указывая на небольшой просвет в деревьях. А, вот он. Я пытаюсь двигаться туда, но он снова ловит меня. — Ева, ты должна подумать.

— Нет, не должна, — бормочу я. — Я должна уйти… от всего этого.

Хватка Майера не ослабевает.

Я подумываю использовать некоторые из своих новообретенных боевых навыков, чтобы избавиться от него, но отказываюсь от этого. Я еще новичок, а он — обученный страж. Я превзошла Каллена только потому, что он не ожидал этого от меня. Майер знает лучше.

Он бросает на меня быстрый взгляд и вздыхает.

— Ева, ты вся в крови. Если ты просто уйдешь отсюда, что, по — твоему, произойдет?

Страх проводит холодным пальцем по моему позвоночнику.

Он прав.

Если я буду бродить по улице в крови Каллена, кто — нибудь вызовет полицию. Я не уверена, что кровь Каллена будет зарегистрирована как человеческая, когда они проведут тесты, но, тем не менее, она вызовет переполох. Моя и без того испорченная репутация будет разрушена безвозвратно. Меня могут даже запереть, пока они не найдут способ обвинить меня в убийстве.

И это они сделают правильно.

У меня вырывается всхлип, и я падаю на песок пляжа.

Даже после смерти Каллен крадет мою свободу.

Я шарахаюсь от Майера, когда он становится на колени рядом со мной. Он позволяет своей руке упасть с хмурым взглядом.

— Все будет хорошо, — начинает он. Я не даю ему закончить ложь.

— Как ты можешь говорить такое? — почти кричу ему я. — Я только что убила мужчину, Майер! Он лежит мертвый на пляже, и я сделала это! Я! Я наносила ему ножевые ранения снова и снова, и более того — я не могла остановиться. Я знала, что делаю, но… не могла остановиться.

И это отвратительная правда.

Дело не только в том, что я убила его. Дело в том, что я опустилась до его уровня, совершила акт жестокости, который должен быть немыслимым для меня. Слова Мары неприятным эхом отдаются в глубине моего сознания: «Ты хуже Каллена. По крайней мере, он не притворяется хорошим».

Майер приближается на несколько дюймов, но больше не пытается прикоснуться ко мне.

Я благодарна. Все кажется слишком резким. Пронзительный звон появился у меня в ушах и бьет по черепу изнутри. Меня вот — вот стошнит? Вырубит? Это будет облегчением? Я не знаю.

— Тяжело в первый раз, — тихо говорит он. — Даже если ты убиваешь врага, который этого заслуживает. Если у тебя есть хоть какое — то подобие совести, убивать тяжело. А что касается Каллена… ну, никто не будет винить тебя. На самом деле, ты оказала всем нам услугу. И, Ева, ты знаешь, что было бы, если бы он победил. Он бы тебя изнасиловал.

— Я знаю.

— Он превратил твою жизнь в ад с тех пор, как ты покинула Корсику… и даже раньше. И он сделал то же самое для каждого на этом пляже сегодня вечером. Он заставил Мару принять решение, которое она никогда не должна была принимать.

— Я знаю.

— Ты поступила правильно.

— Я знаю! — наконец, кричу на него я.

Я даже возмущения вызвать не могу. Я просто смотрю на него, ничего не выражая, глаза такие же плоские и холодные, как изнанка луча. Он действительно думает, что эта маленькая речь поможет мне почувствовать себя лучше? На моих руках до сих пор кровь. Я пытаюсь стереть ее о рубашку или джинсы, но только больше пачкаюсь. Кровь повсюду.

Желчь подступает к горлу, и мне приходится сглатывать рвотные массы.

Внезапно избавиться от крови Каллена — это все, что имеет значение.

Майер не пытается остановить меня, когда я ползу к океану. Он просто встает и следует на безопасном расстоянии. Голоса изгнанников, армии Фриды, становятся все громче, поскольку они начинают спорить о том, что делать с Калленом и телами стражей. Я должна быть благодарна за их помощь, но я могу представить их только как стервятников, ссорящихся из — за туши. Я хочу крикнуть им, чтобы они столкнули его в океан и покончили с этим. Бросьте Каллена, его стражей и других мертвецов в океан. Если Корсика хочет вернуть своего короля, они могут его получить.

Я достигаю океана до того, как начинаются нешуточные слезы. Боль пронзает мои руки, когда соленая вода хлюпает в порезы, но я стискиваю зубы и проталкиваюсь сквозь нее. Прилив лижет мои руки, лишая их крови менее чем за минуту.

Этого не достаточно.

Я раздеваюсь и устраиваюсь в приливе, желая, чтобы соль вымыла остальную часть меня, смыла с меня все, что произошло сегодня ночью.

Я знала, что Каллена можно остановить только насилием. Я просто никогда не ожидала, что я буду тем, кто совершит это. Да, у меня были веские причины, но…

* * *

Я не знаю, как долго я остаюсь в океане, но когда я, наконец, возвращаюсь к берегу, я благодарна облакам, скрывающим лунный свет. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы Майер увидел мою наготу. Он держит голову повернутой, когда протягивает мне одежду, и я вытираюсь. Затем он протягивает мне еще несколько вещей, и когда я их осматриваю, я обнаруживаю мужскую рубашку, порванную, но все еще относительно чистую. Ниже джинсы, грязные, но без крови. Я поднимаю на него взгляд, ничего не понимая.

— Это твоя одежда, — глухо говорю я.

— Была, — кивает он. — Но теперь она твоя, и она понадобится тебе, чтобы уйти отсюда и вернуться домой так, чтобы никто не заметил.

— Но тогда ты застрял в трусах? — указываю я и чувствую, как непрошеный жар заливает мои щеки, когда я указываю на этот факт — он стоит полуголый передо мной. Не теряя времени, я набрасываю его рубашку через голову, а затем встаю, замечая, что она опускается почти до колен. Вряд ли его джинсы мне подойдут, но я все равно их натягиваю.