Сказка о Шуте и ведьме. Нелюбезный Шут

Следующий удар, точнее пинок, я нанесла ногой, метя между ног или хотя бы по коленке, но попала, куда попала…

В воздух.

— Какой подлый приём, — легко увернувшийся Джастер криво усмехнулся. — Хотя чего ещё ждать от ведьмы? Удары исподтишка — твой конёк, да, Янига? То зелье подмешать, то кинжалом в бок ткнуть, то пнуть, куда не просили. Проклинать разве что ещё не пробовала. Ну, раз ты так хочешь, давай поиграем.

Он демонстративно убрал руку с Живым мечом за спину и, глумливо ухмыляясь, отвесил издевательский поклон, игнорируя мою злость.

Я крепко сжала рукоять меча. До безумия захотелось стереть эту мерзкую ухмылку с его лица, заставить взять все оскорбления обратно и просить прощения на коленях. После всего, что я пережила! Что для него сделала!.. Я к нему всей душой! А он!.. Он… в ответ такое!!!

— Подлец! Мерзавец! Ненавижу!!! Чтоб ты сдох!

— Какая ты горячая, оказывается, — усмехнулся Джастер. — В постели бы так. А то пока тебя расшевелишь, семь потов сойдёт…

Да как он смеет, скотина!..

Не-на-ви-жу!

Убью. Я. Его. Убью! Своими руками эту мразь уничтожу!

— Ладно, так и быть, — Шут пренебрежительно не замечал мою ярость. — Если зацепишь меня — пожалею, не убью. Нападай, что ли, ведьма, — последнее слово почти сплюнул пренебрежительно.

Я зарычала от гнева и ринулась в атаку.

От моих первых ударов воин легко уклонился, продолжая гадко ухмыляться и едко зубоскалить, чем разозлил окончательно. Я забыла об усталости, о том, что не умею сражаться, что передо мной очень опытный убийца. Я забыла обо всём, кроме одного: бить так, чтобы противник не встал.

Выживет — его счастье! Сам напросился!

Когда он перестал ухмыляться и посерьёзнел — я не заметила. Всю душу я вкладывала в одно-единственное желание: раз и навсегда поставить этого наглого грубияна на место.

И когда мой меч встретился с Живым, это не только не остудило меня, но и придало уверенности в себе.

— Может, хватит, Янига? — бледный Джастер с какой-то усталой болью смотрел поверх скрестившихся у его груди клинков. На рубахе я заметила много мелких окровавленных разрезов.

Хватит?! После всех его гадостей и шуточек?! Он что, опять издевается?!

— Защищайся! — гневно прорычала я, отскочив назад. — Ты сам напросился!

Потемневшие от пота волосы Шута прилипли к лицу и шее, ещё больше подчёркивая болезненную бледность. В серых глазах не было ничего, кроме обречённости.

— Хорошо. Может, теперь тебе и хватит сил… — он устало вздохнул и опустил Живой меч.

Ну уж нет! На жалость он меня больше не возьмёт!

— Нападай, ведьма.

Я зарычала и ударила, ни мгновения не сомневаясь, что он уклонится или отразит мой меч.

Но Шут не сделал ничего.

Стальное лезвие легко рассекло чёрную ткань на груди, проскрежетало по ключице, царапая кость, и скользнуло вниз, оставляя за собой глубокий кровавый след разрубленной раны.

Вся моя ярость схлынула, как и не было.

Поражённая, я разжала пальцы, и клинок упал в истоптанную траву, рядом с полыхающим от гнева Живым мечом. Я даже не заметила, когда Шут успел выпустить оружие.

Следом на колени опустился Джастер. Левая рука висела плетью, из раны широким ручьём текла алая кровь. Живой меч сиял голубым огнём, желая помочь своему хозяину, но был оставлен лежать в траве.

Даже сидя на коленях, Шут заметно покачивался, словно боролся с головокружением. В его позе не чувствовалось ни злости, ни ярости, ни гнева, ничего, кроме непонятной бесконечной усталости. Воин едва коснулся раны правой рукой и поднёс окровавленные пальцы к лицу.

— Странно как…

— Д… Джастер… — я нервно стиснула руки у груди, не зная, что делать. — П-прости… Я… я не хотела…

— Так убивать сложнее, да? — он криво усмехнулся, не отводя взгляда от алой крови, толчками текущей из раны. Чёрная одежда теряла свой чистый цвет, наливаясь густым багрянцем. Кровавый ручеёк стекал по штанине на траву, окрашивая зелень в алое.

Великие боги! Почему он ничего не делает?! Да он же так кровью истечёт, дурак!

— Но ты справилась. Теперь я за тебя спокоен. От простого грабителя ты отобьёшься, а разбойников просто распугаешь своей боевой яростью.

— Ч… что?

Я невольно сглотнула, настолько внезапная догадка свела горло судорогой. Отчаяние и сожаление от сделанного начали перерастать в новую волну гнева.

— Так ты… ты всё это… нарочно?!

Мужчина хмыкнул, но даже от этого его повело в сторону, и Шут опёрся рукой о землю, дыша тяжело и почти хрипло.

— А ты только поняла? — Джастер поднял голову и с бледной усмешкой посмотрел на меня. Кровь из раны не останавливалась, но я теперь не собиралась помогать ему.

— Не хотела на любки, научилась на зверьки.

Гнев вскипел с новой силой, но ничего сказать или сделать я не успела.

— Хочешь убить — кинжал возьми и добей. Я его на совесть точил, чтобы наверняка… — негромкий равнодушный голос, взгляд вниз, на Живой меч, серая сталь которого начала стремительно темнеть.

— С перерезанным горлом даже он не спасёт. Только из-за спины и от себя режь. Иначе не отмоешься.

От новой волны возмущения и обиды меня просто затрясло.

Да как он смеет так обо мне думать?! Скотина неблагодарная!

— ТЫ! — я стиснула кулаки, сама не понимая, чего хочу больше: разреветься или последовать пугающему совету. — Ты!..

— Мерзавец, знаю, — тихо и устало хмыкнул он. — Но это того стоило. Ты ж меня несколько раз чуть не прикончила. Я уж думал: всё-таки убьёшь… Но, видимо, не судьба. А над техникой надо работать…

— Ты!.. — слёзы подкатили к горлу, и я держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос от злости и обиды.

Опять он меня провёл…

— Ты! У… Убила бы… гада! Как ты мог!..

— Извини, пришлось. Нельзя было тебя так оставлять, — он вздохнул, неуверенными движениями собрал края рубахи и прижал к ране.

Восстановление за счёт жизненных сил хозяина!

И опять я не успела ничего сделать.

Тёмное пламя полыхнуло по всей длине раны и Джастер, выгнувшись от боли, со стоном упал на траву, бессильно раскинув руки. Бледное лицо покрылось испариной, зато одежда как новая.

Я метнулась к беспамятному Шуту, расстегнула серебряную пряжку пояса и без жалости дёрнула чёрную ткань. На месте новой раны в пятнах подсыхающей крови тянулся длинный воспалённый рубец. Многочисленные царапины покрылись бурыми корочками. Шрам от удара кинжалом набух и обильно сочился сукровицей, но и так ясно: чтобы устраивать поединки, да ещё и такие, надо совсем себя не жалеть.

Понятно, почему я его чуть не убила, и он перемирия запросил… Как он на ногах вообще стоял?!

Нельзя было меня так оставлять…

А моё мнение для него пустой звук?

Стараясь не коснуться бледной холодной кожи и давя чувство вины в зародыше, я вернула чёрную ткань на место. Сам напросился — сам и получил.

Живой меч в траве выглядел обиженным, но не чернел, только потемнев.

— Дурак твой хозяин.

Я встала и подняла своё оружие. По ногам прошелестел ветерок, как будто призрачный змей вздохнул, соглашаясь: да, дурак, но любимый же… Я тоже вздохнула, наклонилась и вложила рукоять Живого меча в ладонь Шута. Серый клинок благодарно блеснул, и огненный змей тут же свернулся вокруг беспамятного хозяина.

Ничего, выживет этот негодяй. Не помирает, как вчера.

— И я дура, — подытожив результат нашего поединка, я огляделась. Ещё недавно заросшая травой почти по пояс, теперь луговина была вытоптана так, будто здесь и впрямь кипела битва. Или стадо коров прошло.

На какие-то зверьки у него получилось… Шут несчастный…

Я вытерла рукавом вдруг защипавшие глаза, и только теперь я обратила внимание, что оба меча: Живой и сделанный Джастером, были очень похожи. Положи рядом — и, без умения чувствовать волшебство, разницы не увидишь. С какой целью он это сделал — непонятно, но спрашивать я не собиралась. Я вообще не собиралась с ним разговаривать, когда очнётся.

Пусть сначала прощения просит за свои уроки!

Я вздохнула и побрела обратно к костру. Ярость и гнев схлынули, и внутри царили только опустошение, усталость и боль во всём теле от неожиданной тренировки. Всё, что хотелось: лечь и забыться.

Чашка Джастера с недопитым отваром, одиноко стоявшая у костра, как и остальные его вещи, укором взывала к моей совести. Но я демонстративно перешагнула её, отнесла покрывало и подушку в шатёр и постаралась вещей Шута больше не замечать.

О раненом воине я больше заботиться не собиралась.

Сам напросился — сам справится.

Оставшийся день для меня прошёл, как в тумане. Трав у меня не было, заняться нечем, даже «Легенды», так и лежавшие в шатре, я не смогла читать, потому что книга сразу напоминала о Шуте, а я не хотела о нём думать.

И я бродила по лесу вокруг лагеря, сидела возле кострища, а то и просто лежала на траве и любовалась облаками. В сторону лежащего воина я старалась не смотреть и обходила его стороной, давя в себе жалость и стремление подойти и помочь.

Но даже обида из-за его выходки и всех гадостей, которые Шут наговорил, была где-то с краю. Куда больше меня занимала открывшаяся в душе неведомая грань. Никогда не представляла себя на месте солдата или наёмника, да и вообще с оружием в руках. А тут…

Я дважды чуть не убила человека. И не какого-то грабителя или разбойника, спасая свою жизнь. А Джастера, который… Который по-прежнему был мне небезразличен.

Причём второй раз после того, как сказала, что мне важна его жизнь…

И хотя первый раз действительно был нелепой случайностью, сегодня я действительно хотела его убить!

Ох, Янига-Янига, да что же с тобой такое? Ты же ведьма любовной магии, а не солдат или наёмник, чтобы другим смерти желать…

Разве это моя судьба?!

Неужто не хватило братцев с тем проклятием?!

Только вот в душе вместо вины или злости тонко и уверенно пела струнка гордости за то, что Шут остался доволен моими успехами. Конечно, по совести, назвать успехом драку с едва живым противником назвать никак нельзя, но…

Очень уж эта победа ласкала моё самолюбие, неоднократно уязвлённое насмешками воина.

А ещё странным образом вдруг согрело душу оружие, которое Джастер сделал для меня.

Я помнила, как жадно смотрели на откованный меч кузнец и его подмастерья. Хотя мой меч не сравнить с Живым, но наверняка такая работа стоила не один «бутон», а может, и не одну «розу».

Как Шуту удалось укрыть от жадных и любопытных взглядов кинжал, я даже не представляла.

И я ловила себя на том, что, как Джастер, бережно глажу пальцами рукояти возвращённого на талию оружия, к которому ещё утром не хотела прикасаться.

Даже кинжал не вызывал больше страха или отвращения.

Я подобрала клинок, осторожно отмыла от засохшей крови и вытерла пучками травы, рассматривая и удивляясь. Лёгкий, тонкий и узкий, заточен он действительно был на совесть: край лезвия сходился в паутинку. Когда я осторожно коснулась пальцем острия, то не почувствовала укола, зато с изумлением наблюдала набухающую каплю крови. Только потом пришла боль.

Понятно, почему, я того удара не заметила. Кинжал входил в тело легко и без сопротивления, как в воду.