Сказка о Шуте и ведьме. Нелюбезный Шут

Меч таким острым не был. Конечно, познаний в оружейном деле у меня никаких, но мне показалось, что он специально не доточен.

Конечно, будь Шут здоров, вся моя боевая ярость не помогла бы его даже оцарапать. Но…

Неужели Джастер и этот бой предусмотрел? Или готовился к подобному? Будь здесь заточка, как у кинжала, воин сейчас лежал бы разрубленным трупом…

Насколько же далеко он предвидел мои поступки? Как такое вообще можно предвидеть?

Удара кинжалом он же не ждал…

Слишком много знаю и много болтаю… В постели я ему не горяча… Обидно признавать, но он знал, как меня разозлить. Не думает же он так на самом деле?

Или…

Могу ли я вообще верить его словам, когда это не касается магии?

И оружия.

Солнце скрылось за деревьями и по вытоптанной траве пролегли длинные тени. За всё это время Шут так и не пошевелился, лишь ветер трепал волосы и чёрную ткань рубахи. Голубого сияния Живого меча было не видно. И, несмотря на всю мою решимость оставить Джастера выкручиваться самостоятельно, при взгляде на одинокую полупустую чашку и небрежно оставленный мной плащ совесть взывала всё громче и громче.

Вздохнув, я подбросила веток в огонь и повесила греться котелок с остатками утренней похлёбки.

Не встанет сам, когда я закончу с ужином, так и быть, пойду, посмотрю, что с ним.

Но не раньше.

Джастер встал, когда похлёбка почти закипела. Я демонстративно отвернулась, решив, что не буду разговаривать, но воин медленно побрёл не к костру, а в лес.

Я сняла котелок с огня и стала ужинать, даже не сомневаясь, что он скоро вернётся.

Так и вышло. Высокая фигура в чёрном показалась из-за деревьев, когда я закончила ужин, и честно говоря, начала немного волноваться.

Воин же направился к воде, и я поняла, почему он задержался. Джастер шёл медленно, заметно пошатываясь, баюкая левую руку у груди и выверяя каждый шаг, словно боялся упасть. Чёрная рубаха свободно трепетала на ветру: пояс, как и Живой меч, остался лежать в траве.

Я отвернулась, не собираясь ему помогать.

Даже чашку воды не подам.

Сам такое отношение заслужил, скотина неблагодарная.

Шут добрёл до кромки воды, неловко опустился на колени, протянул здоровую руку, собираясь зачерпнуть горсть…

Спокойная река вздыбилась, и сразу две водяницы, хищно и торжествующе улыбаясь, кинулись на воина, обхватив руками за шею и утягивая за собой в воду.

Только волны сомкнулись.

— Джа!.. — я вскочила, разом забыв обо всех своих обидах. — Джастер!

Не зная, что делать, я заметалась по берегу, чуть ли не голося в голос, как деревенская баба. Будь Шут здоров, я бы и пальцем не пошевелила, чтобы ему помочь!

Но он же еле живой! Он даже без оружия!

Они же его сожрут!

Вода полыхнула пурпуром, и это были не отблески заката. Речная гладь пошла волнами, и среди них показалась светлая голова.

— Джастер! — я кинулась к воде. — Джастер! Сюда!

Шут не успел оглянуться, как снова исчез, явно утянутый водяницами.

— Джастер!

В отчаянии я стискивала кулаки, жалея, что не вижу ни одной нежити, чтобы ударить по ней руной и хоть чем-то помочь Шуту….

Ближе к середине реки вдруг вспух водяной горб, а затем взорвался, выбросив четыре водяницы на поверхность и раскидав их по берегам. На воде же безжизненно закачалось тело в чёрной одежде.

Я подобрала подол платья и кинулась в воду, пока нежить приходила в себя, а обессиленный воин не начал тонуть.

— Не смей помирать, слышишь? — зло шипела я, безжалостно вытаскивая полуобморочного Шута за здоровую руку. — Давай, Джастер, вставай, тут уже мелко!

Он кивнул и действительно пошёл сам, неловко освободившись от моей помощи. Я хотела обидеться, но потом увидела, что правой рукой, кривясь и морщась, он прижимает левую руку к груди.

— Ссссс…. — снова зашипели по кустам водяницы. — Ссссссссъедим…

— А ну, пошли вон отсюда! — я зло развернулась, и боевая руна налилась силой сама собой. — Кому сказала?!

Ответом был только плеск воды и сердитые веера брызг от толстых хвостов.

Какими бы дурами водяницы ни были, второй раз связываться со мной они не захотели.

Тем временем воин добрёл до костра. Осторожно выверяя каждое движение, Шут сел возле огня, взял кружку с отваром, недовольно дёрнул уголком губ, но выпил остатки. Левой рукой он старался не шевелить.

С мокрых волос и одежды капало, прилипшие тина и водоросли делали его самого похожим на подводного жителя. Впрочем, я, наверно, выглядела не лучше. Мокрое платье и рубаха путались в ногах, мешая идти. Возбуждение от нападения водяниц спало, и я застучала зубами от холода.

Подобранный по дороге пояс и Живой меч я опустила на землю возле воина.

— Переоденься, простудишься.

Джастер заговорил так неожиданно, что я вздрогнула от негромкого хрипловатого голоса. Шут держал пустую чашку в руке и смотрел в огонь. Обувь он стянул и грел ноги у костра.

— А ты? — я тоже скинула туфли и вылила из них воду, устраивая пострадавшую обувку поближе к огню.

Вместо ответа он равнодушно и слабо шевельнул пальцами здоровой руки.

— Переоденься, ведьма.

Вот ведь, грубиян! Даже «спасибо» не сказал, скотина!

— Спасибо, Янига, — эхом моим мыслям негромко отозвался Шут. — За всё.

Я фыркнула в ответ, развернулась и отправилась в шатёр за сухой одеждой. Новое платье я надевать не собиралась, а красивой рубахой придётся пожертвовать на одну ночь. Ничего, эта одежда высохнет и переоденусь.

Жалко ему мне платье заговорить…

Когда я переоделась и вынесла развесить мокрое на просушку, воин бессильно лежал у костра, закрыв глаза, и, кажется, был без сознания. Пустая чашка лежала рядом, выпав из ослабевших пальцев и чудом не укатившись в костёр.

Я развесила платье и рубаху сушиться на кустах, и посмотрела на бледного, бесчувственного воина.

Сколько бы ни было в нём силы, а две тяжёлые раны и драка с водяницами Джастера доконали. Где сидел, там и свалился. Даже водоросли с одежды не убрал… Так и лежит в мокром…

И тут меня осенило. «Новое покупать — никаких денег не хватит»…

Так, значит, с волшебной рубахой у него и одежды на смену нету?!

Нет! Не стану я его жалеть! Сам виноват, сам пусть и выкручивается!

И чашку воды не пода!..

Я прикусила губу, обрывая сама себя. Не подала бы, да.

Только вот он этого от меня и не ждал.

Несмотря на наш договор, Шут не ждал от меня ни прощения, ни понимания, ни помощи. Он этого ни от кого не ждал.

И не из гордости или обиды.

Он просто привык полагаться только на себя.

Потому и пошёл к реке сам. И утонул бы после драки на радость водяницам, не вытащи я его из воды.

Ой, Янига, Янига… Дала слово ведьмы, обещала помочь, а сама дважды чуть не убила… И своей гордыней в третий раз чуть нежити не помогла…

Нет! Он сам виноват! Никто его не просил такие уроки устраивать! И в воду лезть необязательно было, мог бы и меня попросить воды подать, не переломился бы!

Пока я давила в себе угрызения совести, Джастер тяжело вздохнул, с болезненной гримасой неловко повернувшись на бок спиной к огню и поджимая босые ноги.

Я невольно поёжилась: солнце село, по небу бежали низкие облака, и от воды понесло заметной прохладой. Ночь обещала быть холодной, и хорошо, если дождя не будет.

— Ты гордый и самовлюблённый дурак, — я взяла чёрный плащ и укрыла спящего Шута. — Сволочь неблагодарная. Сам виноват, что так получилось!

Воин только снова тяжело вздохнул, но глаза так и не открыл.

Убрав его чашку и обувь подальше от огня, я забрала свои подсохшие туфли и отправилась спать в шатёр.

Спала я плохо, ворочаясь всю ночь и не в силах выкинуть случившееся из головы.

Обида и беспокойство одинаково грызли мне душу, но я не могла простить Шута за то, что он так со мной обошёлся и наговорил столько гадостей. Лишь под утро мне удалось ненадолго задремать, но очень скоро я проснулась от холода, коварно проникнувшего под полог шатра.

Закутавшись в плащ, я выглянула наружу и поняла, что в шатре, оказывается, тепло. Дождь ночью всё же прошёл, и в сером утреннем тумане всё было мокрым не только от росы, но и от дождя, а в воздухе дышалось паром.

Я застучала зубами, отпустив полог и пытаясь согреться. Ну и холодина… Мне бы плащ Джастера сейчас…

Джастер! Великие боги! Он же всю ночь на таком холоде и под дождём…

Забыв про свои обиды, я сунула ноги в ещё не просохшие туфли, застучала зубами и торопливо выбралась наружу.

Мои платье и рубаха упали с ветвей в траву, побитые дождём, от костра осталось только тёмное пепелище. В забытом мной котелке, как и в обуви Шута, было полно воды.

Сам воин так и лежал с закрытыми глазами в прежней позе, только на побелевших щеках горели алые пятна. Плащ и одежда у него промокли насквозь.

Жив… Он жив…

— Джастер, проснись!

Я протянула руку и вздрогнула: влажная кожа просто полыхала горячечным жаром, но при этом мне казалось, что внутри воина словно таится огромная глыба льда.

— Джастер, вставай! Вставай, пожалуйста! — я тормошила Шута, пытаясь привести в чувство. — Давай, надо уйти в шатёр! Тебе нельзя здесь больше лежать! Ты же болен!

С трудом мне удалось добиться, чтобы он приоткрыл глаза и посмотрел на меня. Глаза у него были мутные и почти безжизненные, а губы заметно пересохли, потому что треснули, когда он попытался что-то сказать.

— Молчи и вставай! — я требовательно смотрела на него. — Ты тяжёлый, я не могу тебя донести до шатра!

С трудом, опираясь на меня, Шут добрался до единственного сухого места в нашем лагере: двойная ткань и густые ветви уберегли внутренность шатра от дождя.

С не меньшим трудом мне пришлось заставить воина раздеться: в горячке он просто не понимал, что я от него хочу. Когда понимал, то двигался так неловко, что мне хотелось взять кинжал и разрезать его одежду в клочки, а не помогать раздеваться, страдая от его болезненных гримас.

При виде жутких воспалённых рубцов и обилия мелких ран и порезов стало стыдно. Он и в самом деле еле живой, а я со своей гордой обидой столько носилась…

Уложив воина на покрывало, я сунула ему в руки Живой меч и укрыла Шута своим плащом, устроившись рядом с ним. Джастер почти обжигал, как раскалённая печь, но при этом его трясло от холода. Но хотя бы на сухом лежит…

И как он собирался в одиночку с таким справляться?

Хотя… Без меня он бы таких ран не получил и был бы сейчас жив и здоров…

Пригревшись, я сама не заметила, как уснула и проспала до полудня.

К счастью, хмурое утро распогодилось, и солнце выглянуло из-за туч. Я развесила нашу одежду сушиться, разгребла мокрое пепелище и разожгла огонь, содрав с веток для костра мокрую кору.

Когда в отмытом котелке закипела вода, я бросила в воду кору с ивовых прутиков. Таким средством Холисса всегда сбивала жар у женщин, приходящих за зельем изгнания, и я решила, что Джастеру от такого отвара хуже точно не будет.

Приготовив поздний завтрак, я снова вскипятила воды и, после недолгих раздумий стала делать вчерашний лечебный настой.

Обида не прошла, но притупилась. К тому же Шут не просил о помощи и даже не ждал её от меня. Это решение было полностью моим.